«Такой талант! И вдруг — биолог! — искренне возмущался он. — Все это от молодости, от юного легкомыслия. Скоро она сама поймет и не захочет терять свое главное сокровище», — решил он тогда. А сейчас он думает:

«Пусть учится и работает где хочет, пусть хоть совсем забросит танцы. Приросла к сердцу, — теперь не отрежешь».

— Товарищ Зимин, у меня до тебя дело есть, — на плечо Павла Ивановича легла большая жилистая рука, темнокоричневая от загара. Лицо ее владельца — мастера экспериментального цеха Кузьмича загорело до такой степени, что казалось вырезанным из какого-то темного дерева.

Павел Иванович приветливо поздоровался с Кузьмичем. Они были уже старые знакомые. Последние дни Кузьмич особенно часто беседовал с Зиминым. Однажды вечером пришел к нему на квартиру, попросил пить:

— В горле все пересохло. Дома никого нет, старуха моя к родным уехала. Я один, бобыль-бобылем сижу.

— Сейчас я вас угощу чаем, — приветливо сказал Павел Иванович. Он рад был гостю. Кузьмич ему нравился.

Кузьмич оказался очень разговорчивым. Оживленно рассказывал, как в этих местах партизанил во время гражданской войны:

— Здешний лес — для меня дом родной. Куда хочешь приведу и выведу.

С таким же живым интересом расспрашивал Кузьмич хозяина о вкусах, привычках, о его старых добрых знакомых, о новых заводских друзьях.

Засиделись дотемна и расставаться не хотелось. И вот Кузьмич посетил его в цехе.

— Чем могу быть вам полезен? — спросил Кузьмича Павел Иванович.

— Вы, товарищ Зимин, твердо решили ехать с заводом?

— А как же иначе? Обязательно поеду, — решительно заявил Павел Иванович. От вчерашних сомнений у него не осталось и следа. — А вы с каким ©шелоном едете? Может быть, вместе?

— Все может быть, — неопределенно ответил Кузьмич и добавил: — Зайдемте вместе к Доронину, потолкуем с ним по этому поводу. Что он нам посоветует?

У Павла Ивановича вся кровь отлила от лица. Непослушными губами он с трудом произносил колючие слова:

— Не доверяете? Не нужен стал. Боитесь, что там с больным, непригодным к работе стариком возиться придется?

— Погодите-ка! — грубовато оборвал его Кузьмич, — Скоры вы очень на выводы и обидчивы. Ну, да сейчас не время обиды разбирать. Пошли, нас ждут.

В коридоре, недалеко от кабинета Доронина, их перегнала спешившая куда-то Наташа.

— Здравствуйте, Наталья Николаевна! — поздоровался Кузьмич и, показывая на нее глазами, сказал вконец растерявшемуся Павлу Ивановичу: — Не будь у нее сынка малого, — ни в жизнь бы не отпустили. Ведь это не простой человек, а драгоценный, даром, что молодая. Воспитание-то киреевское.

Наташа зашла прямо в кабинет директора. Владимир Федорович поднялся ей навстречу.

— Наталья Николаевна, — я вызвал вас к себе, чтобы предупредить: следующий эшелон уходит послезавтра. Остальные с интервалами через день. Оповестите народ в цехах в такой форме, чтобы не было лишних тревог и волнений. Вы лично должны уехать с первым же эшелоном, у вас ребенок. Ясно?

— Ясно, — неуверенно ответила Наташа.

Белов заметил эту неуверенность и добавил совсем спокойно, как будто говорил о самых обыденных вещах:

— Фашисты прорвали оборону в тридцати пяти километрах от города, надо торопиться.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Узкая, но глубокая речка, изгибаясь стальной лентой, уходила вдаль. По ее восточному берегу пехота заняла оборону. У моста дежурили саперы-подрывники, готовые в любой момент поднять его в воздух. Совсем близко в негустом молодом лесу стояла танковая часть. А за лесом расположилась артиллерия.

Небо, хотя и безоблачное, было мрачносерого оттенка. Дым далеких и ближних пожаров плотно укрыл его синеву и слился с дорожной пылью, перемешанной с пеплом горящих нив. Густая завеса стояла в воздухе. Но и она не могла скрыть толпы мирных жителей, спешивших на восток пешком, в машинах, на лошадях.

На западном берегу реки около моста создалась пробка. Этим воспользовались гитлеровцы. Налетевшие фашистские самолеты кружились над беженцами, поливая их пулеметным огнем. Люди метались, падали, вставали и снова падали.

Лейтенант-танкист Виктор Киреев старался разглядеть, что делается на том берегу. Рука его, державшая бинокль, затекла.

На дальних холмах по ту сторону реки появились силуэты немецких танков. Стремительно приближаясь, они росли и принимали четкие очертания.

Люди врассыпную бросились с дороги в поле.

Наша артиллерия открыла огонь по вражеским машинам. Но головной фашистский танк уже вырвался на мост, за ним второй. Прошло еще несколько томительных секунд, и раздался взрыв страшной силы.

Когда прояснилось, моста уже не было. Остальные танки остановились у самой переправы.

Из-за бугра показались вражеские самоходные орудия и моторизованная пехота. Ведя огонь на ходу, они яростно рвались к переправе. Одновременно на грузовиках гитлеровцы подвозили понтонный мост.

Снова заговорила советская артиллерия. Открыли также огонь стрелки и закопанные на левом берегу реки танки.

Разгорелся ожесточенный, кровопролитный бой. Фашисты не выдержали нашего огневого удара и отошли. Трупы, обгоревшие танки, разбитые автомашины и мотоциклы гитлеровцев остались на берегу.

— Речка-то совсем махонькая, а для Гитлера великое препятствие, — весело сказал водитель танка, белокурый, веснушчатый сержант Саша Егоров. — Не грех бы и закусить, пока фашисты друг другу примочки кладут.

Прошло около суток. В лесу и над широко раскинувшимися полями стояла необычная тишина. Фашисты на этом участке не предпринимали никаких попыток переправиться на восточный берег реки.

Саша Егоров получил из дома письмо. Он сидел недалеко от своего танка на лужайке, прислонившись спиной к сосне, и в который уже раз перечитывал исписанные крупным неровным почерком листки.

— Старики-то у меня боевые! — похвастался он товарищам, — отец, хоть у него годы немалые и здоровье непрежнее, ушел партизанить и мать с собой увел. «Пусть, дескать, она нам кашу варит и картошку на костре печет, чем с проклятыми фашистами одним воздухом дышать».

— Отец мой не впервой воюет, — продолжал Егоров. — Когда провожал меня на фронт, вынул из сундука два креста и орден, разложил их на столе и говорит: «Служи, сын, как я служил. Крепко дерись за кашу русскую землю. Я за нее, за матушку, еще с японцем воевал и георгиевский крест заработал. А второй крест и медаль я заслужил в 1915 году. В восемнадцатом году в Красную Армию пошел. Хвалиться не стану. Недаром мне орден Красного Знамени на грудь повесили».

— Пообещал я отцу, — мальчишески веселое лицо Егорова сразу стало старше и строже, — и за себя и за него защищать Родину, жизни не жалеть, смерти не бояться. А вот кончится война и останусь жив, тогда приезжайте все ко мне в деревню. Хорошо у нас. Отец вернется в свой колхоз «Красный пахарь», будет по-прежнему работать там бригадиром. А мать — дояркой. Она у меня заботливая. Какими варениками нас угостит!

Егорова прервал связной. Он передал лейтенанту Кирееву приказ — немедленно явиться к командиру батальона. Тяжелую новость узнал Виктор. Не случайно последний день было тихо на переправе. Фашисты прорвали наши позиции выше по реке и, расширяя прорыв, соединились со своими частями, форсировавшими реку в нижнем ее течении. Танковый полк, в котором служил Киреев, а также артиллерийский и пехотные полки, оборонявшие переправу, оказались в окружении. Связь с фронтом поддерживалась только по радио. По приказу командующего фронтом сегодня же ночью они должны прорваться в район Заречья и соединиться со своими.

Командир батальона — невысокий, коренастый майор — подробно объяснил командирам танков предстоящую им задачу.

Вернувшись к своему экипажу, Виктор предупредил товарищей:

— Сегодня ночью по сигналу пойдем правее деревни Пастухово, прямо в Заречье, там наши. С фашистами, вероятно, встретимся сразу, как выйдем из леса.

Ровно в полночь тронулись танки. Колонна двигалась в полной темноте. В стороне остался большой овраг. Вдруг лес осветился. Заговорили орудия. Первый же вражеский снаряд попал в танк Киреева и зажег его. Осколком ранило Виктора в левую руку. На мгновение ему показалось, что он теряет сознание: лес перевернулся и деревья начали падать, как черные глыбы. «Конец!» — подумал Виктор. Силой воли он все же заставил себя выпрыгнуть из танка. Но, услышав тяжелый стон, вернулся обратно к горящей машине.