Нам на больших кораблях в этот день вылететь так и не удалось.

Было пасмурно. На землю спускался туман. И несмотря на то, что в Нарьян-Маре погода была хорошая, я считал, что лететь еще рано.

– При такой видимости, - сказал я, - мы можем потерять друг друга. Кто знает, какие могут быть последствия. Лучше подождать хорошей погоды.

– Кто это тут проповедует осторожность! Ах, это Водопьянов!-насмешливо протянул Спирин.-Давно ли ты стал таким предусмотрительным? Насколько мне известно, раньше ты летал в любую погоду.

– Я и теперь летаю в любую погоду, если это нужно. Конечно, когда мне приходилось возить из Москвы в Ленинград матрицы «Правды», я не размышлял о погоде. К пяти часам утра я должен был доставлять матрицы на ленинградский аэродром. От этого зависел своевременный выход газеты. А сейчас дело другое. Задание у нас, правда, исключительное, однако оно не связано с точными сроками. Какое же мы имеем право рисковать собой, машинами, исходом экспедиции?

Незадолго до нашего вылета со мной беседовал товарищ Молотов. Он очень интересовался ходом подготовки, расспрашивал о мельчайших деталях и, прощаясь, несколько раз повторил: «Не торопитесь».

Я хорошо помнил его мудрый совет. Помнил я и наказ В. В. Куйбышева, данный мне перед полетом в ледовый лагерь Шмидта. Да и собственный опыт убедил меня в том, что надо уметь не только летать, но и ждать.

Снег на аэродроме рыхлый, вода просачивается. Интересно проверить, как бежит самолет по такому снегу. Прошу одного из летчиков подняться на машине «У-2». Тот запускает мотор, дает полный газ, но лыжи совсем не скользят. Летчик не успевает опомниться, как хвост машины поднимается и она становится на нос.

Дзердзеевский, наконец, сообщил нам радостную весть: завтра предполагается улучшение погоды, надо готовиться к вылету.

Утром немного подморозило, и машины одна за другой поднялись в воздух. Спирин определил направление ветра, снос, путевую скорость. Мы легли на курс.

Долго гостили мы в Холмогорах. Только на одиннадцатый день раскрылись «ворота в Арктику». Что-то ждет нас в Нарьян-Маре?

Летим на северо-восток. Интересно наблюдать, как постепенно меняется картина под крылом самолета.

Появляется длинная белая полоса – река Мезень. Она окаймлена зеленью соснового леса, пятнами озер и болот. Впереди темнеет море.

Ветер боковой, попутный. Путевая скорость двести одиннадцать километров. Самолеты сносит к морю. Ориентира, кроме Мезени, нет. Курс держим по компасу.

Прошли Мезень. Лес встречается все реже и реже, попадаются кустарники. На белом фоне разбросаны редкие зеленые островки. Но вот и они исчезли, началась тундра. Огромное пространство затянуто снежной пеленой. Нет ему ни конца, ни края. Небо закрыто сплошными серыми облаками.

Проходим над Чешской губой. В прошлом году, во время моего полета на Землю Франца-Иосифа, она была покрыта льдом, и ее с трудом удавалось отличить от тундры. А теперь сильные ветры вынесли лед в море.

Спирин меняет курс. Поворачиваем к Нарьян-Мару. Скоро покажется река Печора, на ней стоит столица Заполярья…

Через три часа пятнадцать минут мы благополучно сели на просторный аэродром, приготовленный на реке.

Мороз восемь градусов. Самолеты мягко, легко скользят по ровному твердому снегу.

Бассейн весело подмигивает:

– Теперь, дудки, весна не догонит!

Нарьянмарцы приняли нас очень радушно: для каждого самолета приготовили стоянку и даже вморозили в лед концы веревок для крепления.

– Товарищи, - крикнул Шевелев, - качать Спирина, ведь он впервые попал в Арктику!

– Не его одного, - заметил я, - среди нас много новичков.

– Поздравляю вас, товарищи, - прервал меня Алексеев, - наконец-то мы удрали от весны. С такого аэродрома можно поднять в воздух любой груз!

– Да, теперь уже нечего беспокоиться о взлете, - поддержали его несколько голосов.

Механики быстро надели чехлы на моторы, закрепили самолеты, и все мы, в прекрасном настроении, уехали в город отдыхать.

За ужином, устроенным для нас в Нарьян-Маре, много шутили, пели песни. Все были уверены, что коварные происки весны кончились по ту сторону Полярного круга.

После короткого совещания было решено на следующий день заправить машины и вылететь на Рудольф.

Спали мы прекрасно, а проснувшись на другое утро, увидели опять оттепель. Трудно передать наше возмущение погодой. Весь гнев мы обрушили на ни в чем не повинного Дзердзеевского.

– Прозевали зиму, проспали…-мрачно цедил Сима Иванов.

День принес плохие вести: на Новой Земле ураган до двенадцати баллов, на острове Рудольфа пурга, в Нарьян-Маре продолжала нагло хозяйничать весна.

К вечеру погода совсем испортилась. Пошел мокрый снег, потом дождь.

Застряли мы прочно. На третий день снег стал не в меру рыхлым. Своей огромной тяжестью самолеты осадили лед. Под каждой машиной появились лужи. Пришлось перетаскивать их на другое место.

– Так где же Арктика?-ехидно допытывался Спирин. – Какое же это Заполярье?

– Подожди, - ворчал я.-Хватишь и Арктики!

– Дождусь ли, товарищи полярники? Давно обещаете мне лютые морозы, - не унимался Иван Тимофеевич. – С нашей нагрузкой с такого аэродрома не оторвешься. Смотрите, как развезло: это ведь настоящая каша…

– Сегодня, - объявил я товарищам, - в восемь вечера лекция по метеорологии, читает Дзердзеевский.

– Это зачем?-полюбопытствовал Бассейн.

– А затем, - ответил Головин, - чтобы мы не ругали синоптиков и научились разбираться в синоптической карте.

Вечером Борис Львович рассказывал нам о том, как зарождаются циклоны и антициклоны. Синоптик так картинно и увлекательно говорил о воздушных течениях, что мы боялись проронить слово. В комнате было тепло и уютно. Стройный, с красивой черной бородкой человек – «хозяин погоды»-вызывал чувство симпатии. Все мы с уважением относились к Борису Львовичу и верили его точным прогнозам. Но отчего же не пошутить?..

– Если бы не Дзердзеевский, мы давно были бы на полюсе, - спокойно заявил после лекции Спирин.

– Что значит: были бы на полюсе?-возразил синоптик.-Посмотрите, какой мощный циклон проходит через Баренцово море. Попадете в обледенение, что тогда? Вижу, не верите вы в нашу науку.

– Давайте хорошую погоду, тогда будем верить, – хором закричала аудитория.

– Когда можно будет лететь, я вам скажу.

– Что ж, будем ждать…

С этого дня все мы стали мыслить «синоптически». Разговоры были только о погоде. За обедом невкусное блюдо называлось окклюзией, удачное – антициклоном.

Ежедневно в девять вечера, собираясь в комнате Отто Юльевича, командиры кораблей изучали утреннюю, полуденную и вечернюю синоптические карты.

Шли дни. Как-то поздно вечером поднялся сильный ветер. Спирин предложил Шевелеву и Бабушкину поехать на аэродром, проверить крепление самолетов. С ними отправились и механики. Аэродром охраняла милиция и местный актив молодежи. Трое участников экспедиции подъехали к машинам; никто их не остановил.

Около самолетов ходил человек с винтовкой в руках. Спирин обратился к нему:

– Почему вы не спросили: кто идет? Может, мы враги, хотим взорвать самолеты, а вы любезно отходите в сторону: «Пожалуйста, проходите!»

– Я вижу летчики идут, потому и не требую пропуска, - оправдывался тот.

– А что вы сделаете, если заметите, что в темноте человек подкрадывается к самолету?-экзаменовал его Иван Тимофеевич.

– Крикну: «Остановись!»

– А он не послушает.

– Крикну еще раз.

– А если он все-таки не остановится?

– Не знаю… Стрельну, что ли?

Спирин человек военный, дисциплинированный. И отчитал же он парня! Потом начал объяснять, как держать себя, когда стоишь на посту.

Остальные караульные окружили нашего флаг-штурмана и внимательно слушали его.

На обратном пути Бабушкин сказал Спирину: