В коридорной фотогалерее наличествовал и след, оставленный Георгием Гольцовым: два снимка, сделанные два года назад в Сахаре во время одной из экспедиций по программе Международных антитеррористических тренингов. На снимках были начальник НЦБ Владимир Сергеевич Полонский, сам Георгий и его друг, руководитель экспедиции Яцек Михальский — замотанные в бурнусы, осатаневшие от жары, с запекшимися губами и свекольного цвета лицами, казавшимися почти черными на фоне ослепительно белого песка.

Эти экспедиции организовывал создатель первой в России школы выживания Яцек Михальский, человек кипучей энергии и, как следствие, бурной биографии. К своим тридцати восьми годам он успел повоевать в Афгане и Чечне, был кагэбэшником в Литве, спецназовцем ВДВ в России. Между двумя этими ипостасями, в начале смутных девяностых годов, когда Литва стала независимым государством и литовское КГБ было естественным образом ликвидировано, умудрился завербоваться во французский Иностранный легион и прослужил там около года. Но тамошние порядки ему не понравились, он набил морду капралу, был посажен в кутузку, немедленно объявил бессрочную голодовку в знак протеста против ущемления прав человека и в конце концов был изгнан из легиона, не получив ни франка жалованья и ни крохи из тех льгот, которыми вербовщики легиона соблазняли новобранцев.

В 1998 году, одновременно с Георгием, Михальский уволился из российской армии в чине подполковника, под крышей Совета ветеранов спецназа ВДВ создал частную охранную фирму «Кондор», специализирующуюся на очень дорогостоящих услугах по охране VIP и выполнению конфиденциальных поручений. Но самым любимым его детищем была Школа выживания. Раз в год команда из десяти офицеров и ветеранов спецназа вылетала в самые гиблые места мира и проводила там по две недели в полном отрыве от цивилизации.

С легкой руки Михальского эти тренинги стали престижными, попасть к группу было непросто. Полонский заинтересовался, куда это его молодые сотрудники рвутся в разгар отпускного сезона, когда и так работать некому. Будучи человеком обстоятельным, он решил испробовать на себе этот модный у молодежи вид времяпрепровождения — и десятидневный переход по барханам Сахары выдержал стоически, без единой жалобы, хотя был на пятнадцать лет старше остальных членов команды. В этом переходе Полонский сбросил восемь килограммов. По общему мнению, выраженному Зиночкой, посвежел и помолодел. Больше в такие экспедиции он не ездил, но эти снимки демонстрировал гостям не без удовольствия.

Георгий догадывался, почему Полонский вызвал его к себе в нерабочее время. Причиной был его рапорт с просьбой предоставить две недели в счет отпуска для участия в очередном этапе Международного антитеррористического тренинга, который планировалось провести в Южной Америке. Догадывался Георгий и о том, чем закончится разговор: Полонский побухтит и отпустит. Но при этом попытается навьючить на Георгия какое-нибудь дело, которое нельзя поручить подчиненному в приказном порядке. Поручить-то, конечно, можно, поручить можно все, но если хочешь, чтобы поручение было выполнено, его следует облечь в надлежащую форму.

В этом заключалось принципиальное отличие службы в армии от службы в милиции. Георгий не сразу это понял. Но когда понял, оценил. Для армейского генерала в мирное время лейтенант или капитан были пешки, обязанные беспрекословно исполнять приказы. В милиции мирного времени не существовало. Милицейский генерал, если он не полный мудак, был похож на опытного начальника крупной стройки, который знает в лицо каждого прораба и бригадира. Он понимает, что от них, а не от него прежде всего зависит ход стройки. И потому каждый опер или следователь, если он чего-то стоит, требует подхода индивидуального, уважительного. Особенно в нынешние времена. Попробуй-ка обращаться с ним по-армейски, приказами. Тут же уволится и уйдет в службу безопасности частной фирмы, которых развелось видимо-невидимо…

Георгий угадал: на письменном столе перед начальником НЦБ лежал его рапорт об отпуске. Сам Полонский — грузный, с темным жестким лицом и серо-стальными короткими, вечно взъерошенными волосами — сидел, откинувшись к высокой спинке черного офисного кресла, и с явным неодобрением смотрел на рапорт майора Гольцова.

Как и все в Интерполе, он ходил в штатском. Его темные костюмы были всегда тщательно отглажены, рубашки сияли крахмальной свежестью, а галстуки подобраны в тон со вкусом, которым сам Полонский вряд ли обладал. За всем чувствовалась заботливая женская рука. Вот только с прической, делавшей начальника НЦБ похожим на взъерошенного ежа, ничего поделать не удавалось. То ли волосы были слишком жесткими и не поддавались парикмахерским ухищрениям, а скорее всего, ему, как и самому Гольцову, недосуг было постоянно ездить к одному и тому же хорошему мастеру.

— Проходи, — кивнул Полонский. — Садись.

По милицейской привычке генерал-майор Полонский обращался к подчиненным на «ты». К тем, кто постарше, — на «ты» и по имени-отчеству. К молодым офицерам — на «ты» и по фамилии или по имени. Были и те, с кем он на «ты» так и не перешел. Такие в НЦБ не задерживались. «Ты» начальника НЦБ означало его доверие. Когда новому сотруднику он начинал говорить «ты», это воспринималось всеми как серьезное повышение в должности.

— Куда на этот раз? — поинтересовался Полонский без особого интереса.

— На Амазонку. Южная Америка, Перу, город Икитос, база батальона морской пехоты «Сельва».

— А там что?

— Сельва.

— Сельва — это болото?

— Джунгли. Но есть и болота.

— И что ты там будешь делать?

— Выживать.

— Выживать, — неопределенно повторил начальник НЦБ. — Делать тебе, Гольцов, нечего.

Даже побывав в Сахаре, Полонский так и не понял практического значения всех этих тренингов. И при чем тут Международная антитеррористическая программа, тоже не понял. На его взгляд, никакого практического смысла в этой программе не было. Международные террористы обитают не в джунглях и не в Сахаре. И успех борьбы с ними никак не зависит от умения человека обходиться без воды, как верблюд, или от способности пожирать червяков. Но и препятствовать своим молодым сотрудникам начальник НЦБ тоже не видел никакого резона. Каждый сходит с ума по-своему, а этот способ не худший.

Георгий ожидал, что Полонский перейдет к делу, ради которого он и вызвал его, но тот неожиданно спросил:

— Дома плохо?

— У кого? — не понял Георгий.

— У тебя. Как дома у меня, я и сам знаю.

— С чего вы это взяли? — попытался Георгий оградить от постороннего вмешательства в свою личную жизнь.

— С того. Когда у человека дома все хорошо, он проводит отпуск с семьей, а не в болотах, пусть они даже на Амазонке. Плохо?

Георгий кивнул:

— Да.

— Кто виноват?

— В чем?

— В том, что дома у тебя плохо.

Георгий пожал плечами:

— Я. Кто же еще?

— А она?

— Кто?

— Жена. Она, по-твоему, виновата?

— Конечно, виновата.

— В чем?

— В том, что вышла за меня замуж.

— Хороший ответ, — подумав, оценил Полонский. — Вот что я тебе, Гольцов, скажу…

— Не нужно, Владимир Сергеевич, — попросил Георгий. Я и так знаю, что вы скажете.

— А что я скажу? — заинтересовался Полонский.

— Что нужно что-то решать.

— У тебя есть решение?

— Нет.

— То-то и оно, что нет. Если бы оно было, ты бы принял его без моих советов. Умение решать — важно. Но гораздо важней другое: умение не решать, когда решения нет. Нужно уметь жить с проблемами, которые не имеют решения. Об этом я тебе и хотел сказать.

— Что же делать?

— Терпеть.

— Сколько?

— Сколько потребуется. Ладно, оставили тему. Рапорт твой я подпишу. Выживай на здоровье. Но вот о чем хочу тебя попросить… Кстати, как ты относишься к Чечне?

— Что значит — как? — удивился Георгий неожиданному вопросу.

— То и значит.

— Никак.

— Совсем никак?

— Совсем.

— Ты же там был, — напомнил Полонский.