— Я вам скажу. Потому что одиночка действует сам и принимает те решения, которые диктуют ему обстоятельства. Принимает мгновенно, без виз и согласований. И действует соответственно. Конечно, в итоге его ловят. Если ловят. Но это — время. Часто — годы. А у нас, насколько я понимаю ситуацию, времени нуль. Я, конечно, могу ошибаться, но просто посчитал своим долгом высказать свое мнение.
— Ты на меня не дави! Не дави! Все равно это епархия ФСБ.
— «Стингеры» — да. Но похищения это дело ГУБОПа, — напомнил Георгий.
— Где похищение? Нет никакого похищения.
— Пока нет. Но возле дома Асланбека Русланова в Красково крутятся какие-то люди. Кавказской национальности, между прочим.
— Откуда знаешь?
— Знаю. Из агентурного источника, — добавил Гольцов, усвоив из своего не слишком долгого милицейского опыта, что ни один начальник не имеет права заставить подчиненного раскрыть его агентурный источник.
— Гольцов! — повысил голос Полонский. — Ты, твою мать, чиновник, а не…
— А не Джеймс Бонд. Это я слышал. И не раз, не повторяйтесь, Владимир Сергеевич, дело-то сейчас не в том, чей вопрос. Дело совсем в другом.
— Ну-ну, в чем?
— В «стингерах».
— Это ты так думаешь. Потому что молодой и тонкостей нашей милицейской службы не знаешь. А если в сорока двух миллионах?
— И что?
— Тогда все эти «стингеры» — дымовая завеса. А за ней — банальная разводка. Профессор Русланов хочет наложить лапу на эти миллионы, а нашими руками убрать тех, кто ему мешает. Чем не версия?
— Версия, конечно, — согласился Георгий. — Только вы и сами в нее не верите.
— Вариант следующий. Нет ни «стингеров», ни миллионов. Есть борьба вокруг какого-то крупного заказа. А этот факс — попытка скомпрометировать конкурента. Того же Абдул-Хамида Наджи. Пока мы будем с ними разбираться, заказ уплывет к профессору Русланову. Хочешь еще версию?
— Интересно, — кивнул Георгий.
— Профессор Русланов наделал долгов или перебрал кредитов. Сам успел смыться за границу, а семью забрать не успел. Вот и хочет получить своих с нашей помощью. Мы хватаем людей, которые пришли к его жене получать долг, сажаем, шьем им вымогательство, а семья тем временем тю-тю. И не смотри на меня дурным глазом. Я за свою жизнь и не таких историй навидался. Я тебе с ходу набросаю еще с десяток вариантов.
— Не нужно десятка, — попросил Георгий. — Назовите один — но тот, в который вы сами верите.
— Верю — не верю, не разговор! — рассердился Полонский. — Ни одна версия не может быть подтверждена или отвергнута, пока нет фактов. А фактов у нас нет. Никаких. И возможностей раздобывать их нашими собственными силами тоже нет. Ибо не наше это дело. Этим должны заниматься специалисты. Вот пусть и занимаются. Убедил я тебя?
— Зачем меня убеждать? Приказ начальника — закон для подчиненных. Это я еще с армии помню.
— А вот про это забудь! Милиция не армия. Мне нужны сотрудники, которые умеют думать. Сами. Без приказа. В нестандартной ситуации. Дуболомов и без тебя хватает! Сейчас создается полиция будущего, прости за высокие слова. Которая на равных работает со всем миром. И времени на ее создание с гулькин нос. Потому что наша отечественная преступность выходит на международную арену со скоростью ворованного «мерседеса». И на «жигуле» мы ее не догоним. Российский Интерпол должен стать движителем всех наших органов. Вот в чем я вижу нашу перспективу. Это не моя прихоть. Это необходимость. А пока мы должны навести идеальный порядок в своем хозяйстве. И потому любую самодеятельность я пресекаю и пресекать буду! Теперь тебе все ясно?
— Так точно. Кроме одного. А если в факсе профессора Русланова все правда?
— Да мы даже не знаем, есть ли вообще эти сорок два миллиона долларов! — в сердцах выложил Полонский решающий аргумент.
— Узнаем, — буркнул Георгий. — Когда они превратятся в пятьсот «стингеров», а пятьсот наших самолетов врежутся в горы в условиях плохой видимости. На отчетности Интерпола это, конечно, не отразится…
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего. Только то, что сказал.
— Ну нет, договаривай! Ты сказал, что «стингеры» и вся эта Чечня мне до феньки! Так?
— Это не я сказал. Это вы сами сказали.
— Что ты предлагаешь?
— Есть вопрос, на который мы можем попытаться ответить. Мы. Сейчас. Не влезая ни в чью компетенцию. В порядке предварительной проверки поступившей информации. И это прояснит все остальное.
— Какой вопрос?
— Действительно ли «стингером» был сбит Су-24.
— До чего ж ты, Гольцов, упертый! Спорить с тобой… Ладно. Долог путь рассказа, краток путь показа.
Начальник НЦБ потянулся к телефону, но Георгий предупредил:
— Оперативному дежурному Минобороны я уже звонил.
— Что ответили?
— Ничего. Никакой информацией о причинах гибели самолета не располагают.
— В Министерстве обороны не знают, почему погиб самолет?! — недоверчиво переспросил начальник НЦБ.
— Так мне сказали. Возможно, решили, что Интерпол лезет не в свои дела.
— Я им сейчас объясню, в какие дела Интерпол может лезть, а в какие не может! — мрачно пообещал Полонский.
Он раздраженно щелкнул клавишей на аппарате спецсвязи, по которому общались высокопоставленные чиновники уровня замминистра, и приказал:
— Выйди.
Георгий вышел в приемную. Зиночка была уже на месте. Она удивленно посмотрела на него, но ничего не сказала. Через три минуты в интеркоме раздался голос Полонского:
— Гольцов, зайди.
Виду начальника НЦБ был озадаченный.
— Ну? — спросил Георгий.
— Послали.
— Вас?!
— Да, меня. Вежливо.
— Послали, но вежливо, — констатировал Георгий.
— Вежливо, но послали! — рявкнул Полонский. — Выйди! — приказал он и с решительным видом придвинул к себе телефонный аппарат с гербом Российской Федерации — «вертушку».
На этот раз разговор начальника НЦБ с неизвестным собеседником продолжался дольше.
— Что происходит? — полюбопытствовала Зиночка.
— Я и сам задаю себе этот вопрос.
— Зайди, — наконец распорядился Полонский.
Начальник НЦБ уже не сидел в своем кресле, а стоял возле письменного стола, с ненавистью глядя на «вертушку». То ли он разговаривал стоя с высокопоставленным собеседником, а скорее всего, вскочил после окончания разговора, чтобы физическим движением дать выход переполнявшим его чувствам. Сейчас он больше, чем всегда, был похож на взъерошенного ежа.
— Приказано не вникать, — хмуро сообщил Полонский. — Понимаешь, что это значит?
— Догадываюсь, — ответил Георгий. — Но хотелось бы знать точно.
— Нечисто с этим самолетом. Вот что это значит. А если его действительно сбили новым «стингером»?
— Я вам про это и говорю, — обрадовался Георгий. — Есть возможность проверить. В Москве об этом могут не знать. Или не хотят говорить. В Чечне знают. Делегация лорда Джадда вылетает в Чечню завтра утром, вполне успею оформить…
— Отставить! — перебил Полонский. — Вопрос не наш. Мусу — в разработку, проверить все досконально. Факс я передам в ФСБ. Все, закрыли тему.
— Но…
— Кру-гом! — гаркнул начальник НЦБ.
Георгий вышел из кабинета, с трудом удержавшись, чтобы не хлопнуть дверью.
— Присядь, Гоша, — попросила Зиночка.
— Некогда!
— Всего на секунду. И послушай меня. Речь шла о Чечне?
— Ну?
— Так вот, в Чечне у Владимира Сергеевича погиб сын. Лейтенант Полонский. Он был в колонне московского ОМОНа. Она попала в засаду. Он был его единственным сыном.
— Я не знал.
— Теперь знаешь.
— А тогда какого же…
— Не знаю, Гоша. Знаю только одно: он никогда ничего не делает для галочки.
Выйдя из здания НЦБ, Георгий сел в свою «шестерку», совершенно забыв, что она не заводится. И она завелась. Он пробился через утренние пробки к Рязанскому шоссе и направился в Красково, где — по его предположениям — в своем мощном, как танк, темно-зеленом «лендровере» дремал Яцек Михальский. Но тот не дремал. Он лежал, распластавшись своим сильным, затянутым в камуфляжку телом, на заднем сиденье джипа, прильнув к полевому биноклю. Его крупная, гладко выбритая по последней моде голова была от напряжения покрыта каплями пота. На молчаливый вопрос Георгия кивнул: