Из этого здания в 1944 году народный комиссар внутренних дел Берия докладывал Сталину:

«Во исполнение Вашего указа с середины февраля до середины июня 1944 года силами НКВД СССР были проведены следующие спецмероприятия.

В рамках операции по выселению чеченцев и ингушей на 25.02.44 в железнодорожные эшелоны было погружено и вывезено 478479 человек, из них 91250 ингушей и 385299 чеченцев. 11.03.44 завершена операция по выселению балкарцев. Погружено в железнодорожные эшелоны и отправлено к местам поселения в Казахскую и Киргизскую ССР 37103 балкарца. В ходе спецмероприятия по переселению лиц калмыцкой национальности было вывезено 93139 человек. Успешно закончена очистка Крыма от антисоветских элементов. Всего было выселено 225009 крымских татар.

В осуществлении вышеуказанных спецмероприятий приняло участие в общей сложности 51 тыс. бойцов и офицеров НКВД. НКВД СССР ходатайствует о награждении отличившихся боевыми орденами и медалями…»

Асланбек остановился. Нет, не мог он войти в это здание. Печать проклятия лежала на нем.

Попытаться попасть на прием к министру внутренних дел? МВД тоже задействовано в Чечне. Но были у Асланбека большие сомнения, что в МВД встретят его с распростертыми объятиями.

Шамилю было проще. В осажденный русскими войсками аул Гуниб, в котором Шамиль и четыреста его верных мюридов держали оборону, явилась депутация от генерал-фельдмаршала князя Барятинского и предложила почетные условия капитуляции. Шамиль их принял. Но еще неизвестно, как бы он поступил, если бы ему пришлось добиваться приема у князя и доказывать его секретарям, что у него к Барятинскому важное дело, которое он может объяснить только ему.

А именно это и предстояло Асланбеку. И чем кончится? Попадет он на прием к министру МВД или хотя бы к его первому заму? Может быть. Через месяц-другой. А скорее всего, ему предложат написать заявление. И пойдет оно гулять по инстанциям. Начнется проверка личности заявителя. Откуда он получил эту информацию, не связан ли с боевиками? Не посадить ли его в кутузку на всякий случай, чтобы был под рукой? А когда дойдет до дела, если вообще дойдет, будет уже поздно.

Асланбек стоял на углу Мясницкой и Лубянской площади, хмуро глядя по сторонам и не зная, на что решиться. Мимо проходили люди, озабоченные своими делами. Из Лубянского проезда на Мясницкую вползали машины, подолгу ожидая стрелку, разрешающую поворот. Две девушки, с виду студентки, окинули Асланбека оценивающими взглядами. Оценили: стройный кавказский красавец в светлом плаще, в самом соку — седина в бороду, бес в ребро, со вкусом одет, золотая цепочка тонкой работы на шее.

— Мужчина, отдохнуть не желаете?

Поняли: не желает. Тут же забыли о нем.

И вдруг Асланбека прошиб липкий противный пот. Он даже поразился тому, как сразу до этого не додумался. Право распоряжаться счетом в венском банке «Кредитанштальт» имел Муса. Но его имел и Асланбек. И пока эти сорок два миллиона долларов лежат в банке, с него нельзя спускать глаз. Что это означало? Только то, что за ним следят.

Слежку он обнаружил сразу. За ним следили — из синей «вольво» с тонированными стеклами. Из той самой, что вчера сопровождала его из аэропорта. Из той самой, что всю ночь стояла в переулке неподалеку от его дома. Она свернула с Лубянского проезда на Мясницкую и приткнулась за метро против магазина «Библио-Глобус». Двое вышли из нее и незаметно поглядывали в его сторону. Обоим лет по тридцать или чуть больше. Лица чеченской национальности.

Асланбек не переоценивал умственных способностей Мусы и тех, кто за ним стоит. Но здесь была очевидная глупость. А если он сейчас нырнет в метро, оторвется от слежки и по электронной почте распорядится перевести эти миллионы на свой счет в каком-нибудь другом банке?

Он еще немного подумал и понял, что нет никакой глупости. Потому что следят не только за ним. Следят и за Рахилью с Вахидом. И при первом же его подозрительном движении они станут заложниками.

Асланбек с ужасом представил, что могло бы произойти, если бы он все же вошел в здание ФСБ, а двое из синей «вольво» это увидели. Уже одно то, что он стоит на Лубянке, могло их насторожить. И, возможно, насторожило.

Асланбек демонстративно посмотрел на часы и слегка пожал плечами, как человек, на встречу с которым опаздывает партнер. Затем достал мобильный телефон и с недовольным видом нащелкал номер — нужно же узнать, где этот чертов партнер застрял.

— Ты где? — спросил он, услышав ответ Рахили.

— Дома. Только что приехала.

— Вахид с тобой?

— Где же ему быть? Что-то случилось?

— Ничего, — заверил Асланбек. — Совершенно ничего. Сделай вот что. Ты мусор давно выносила?

— Асланбек Русланов! — изумилась Рахиль. — С каких пор ты интересуешься такими вещами?!

— Вынеси. И незаметно осмотрись. Нет ли в нашем переулке чужих людей. Или чужих машин.

— Если есть, то что?

— Выброси мусор и вернись в дом. Сразу мне позвони. Жду.

В ожидании звонка Асланбек медленно, с рассеянным видом пошел вдоль лотков с книгами, стоявших на подходе к магазину «Библио-Глобус». Он всегда заходил в этот магазин, когда случалось оказаться поблизости. Как Рахиль никак не могла привыкнуть к обилию продуктов и отсутствию очередей, так и Асланбека до сих пор радостно изумлял вид книжных прилавков. У лоточников книги были иного сорта, такими в «Библио-Глобусе» не торгуют: дешевая эзотерика, прокоммунистические брошюры. На черной бумажной обложке одной из них стояло крупное название «Чего хотят евреи?».

Почти физически ощущая на себе взгляды двоих из «вольво», Асланбек повертел книжку в руках. Полюбопытствовал:

— И чего же они хотят?

— Купи — узнаешь, — ответил лоточник, молодой парень с нездоровым лицом.

— Сколько?

— Шестьдесят.

— Да ты что? — удивился Асланбек. — Мне любой еврей за червонец расскажет, чего они хотят!

— Соврет!

— Все равно дорого. Шестьдесят рублей. Даже без переплета.

— Правда не нуждается в переплетах! — отрезал продавец, и в его больных глазах появился лихорадочный блеск.

— А здесь правда?

— Чистая правда! Чистая, как…

— Я понял, понял. Как «Аква минерале».

— Как слезника распятого жидами Христа!

— Ладно, уговорил, — согласился Асланбек и поспешно расплатился, потому что издал тонкую трель мобильник.

Какая-то средних лет женщина удивленно на него посмотрела и, ни к кому не обращаясь, сказала:

— О господи! Мало ему, что он лицо кавказской национальности. Так он еще и антисемит!

Асланбек сунул книжку в карман плаща и отошел в сторону. Звонила Рахиль.

— Да, — сказала она. — «Жигули», «четверка». В ней трое. Молодые парни. Похоже, твои земляки.

— Что делают?

— Ничего. Курят. Что это значит, Асланбек?

— Ничего страшного. Приеду расскажу.

Но он уже знал, что ничего ей не расскажет. О том, что он собирался сделать, нельзя рассказывать никому. А тем более ей. У нее сердце изболится, если она узнает хоть толику правды.

Вот и в его дом постучалась война. Вот и ему принесли повестку из военкомата.

…С недовольным видом человека, у которого сорвалась деловая встреча, Асланбек вернулся к своей «тойоте». Синяя «вольво» шла за ним до поворота к поселку. Здесь остановилась. Другого выезда на Рязанское шоссе не было. Так и спланировано: те трое на «четверке» блокируют дом, а эти двое — дорогу.

Дом встретил его теплом, привычным уютом, соблазнительными запахами из кухни и буханьем тяжелого рока из-за двери детской. Под эту дурацкую музыку, всегда раздражавшую Асланбека своей громкостью, Вахид делал уроки и путешествовал по Интернету. Асланбек заглянул. Так и есть, сидит за компьютером.

Одиннадцать лет. Совсем еще мальчик. Непросто ему жилось. С улицы приходил с синяками, с разбитым носом. Но никогда не плакал и не жаловался. Настоящий мужчина.

Асланбеку остро захотелось подойти к нему, приласкать. Но он сдержался. Неслышно закрыл дверь детской, прошел в гостиную и как был, не снимая плаща, опустился в кресло. Рахиль села напротив, внимательно на него посмотрела.