VII

КАЗНИ Наконец не стало бояр на Москве. Все были казнены. Грозный опечалился, но скоро решил: — Выпишем из других городов. Думаю, что на наш век бояр хватит. Он велел собрать войско и во главе его двинулся к Новгороду. Овладев городом, Иоанн Грозный приказал снять с веревки вечевой колокол. Последний висел долго и уже задыхался. — В Москве поправится! — сказал царь. Потом Грозный приступил к новгородским боярам. Когда были истреблены новгородские бояре, Иоанн Васильевич пошел искать бояр в Псков, а тем временем в Москве успели вырасти новые бояре наместо казненных, и Грозный вернулся в Москву.

VIII

ПОКОРЕНИЕ СИБИРИ При Иоанне Грозном случилось странное событие. Однажды во дворец пришел человек и отрекомендовался: — Иван Кольцо, вице — покоритель Сибири. Иоанн Васильевич пронизал пришельца глазами и произнес: — Скажи прямо, жиган! Беглый из Сибири! Кольцо с достоинством ответил: — Я не беглый, а покоритель. — Отлично! Расскажи, что ты там покорил? Кольцо стал рассказывать: — Казаки мы, то есть что ваше, то наше, а что не ваше, то тоже наше. Мы люди простые и неученые. По — неученому и живем. — Это мы слыхали. Дальше! — Сейчас будет и дальше. Кольцо погладил усы и самодовольно продолжал: — Некого стало на Руси грабить. Много ли после опричника награбишь? Мы и пошли дальше за Урал. Смотрим, земли много, а народу столько, сколько у Пуришкевича волос на голове. — Прошу не трогать Польшу, — прервал Иоанн, — говори без международной политики. — Могу и так. А царствует над этим, прости господи, народом слепой царь и предводительствует глухонемой воевода. Мои люди, как львы, бросились на этот народ и разбили его. Слепой царь не увидел, а глухой воевода не услышал, как мы подкрались к народу и покорили его. Вот я и твоей милости подарки привез. Иван Кольцо вынул несколько соболей и лисиц и разложил их перед Иоанном Васильевичем. — Стибрили? — кратко спросил Грозный. — Никак нет. “Настреляли”… Иоанн Васильевич стал рассматривать подарки. — Заграничные! — сказал он с видом знатока. — Без фальши! — подтвердил Кольцо. — Вот и таможенные пломбы. — Спасибо! А кто вами предводительствовал? — Предводительствовал наш атаман Ермак Тимофеевич. — Почему же он сам не явился? Кольцо замялся. — Как бы тебе сказать… Ссылка не кончилась… Еще годков двадцать ему ждать надо… Чтобы замять неприятный разговор, Иван Кольцо стал на колени и торжественно произнес: — Кладем к твоим ногам завоеванное нами царство по имени Сибирь. — Принимаю его! — ласково произнес Иоанн Васильевич. В тот же день “золотопромышленные” понизились до половины их стоимости. Больше десятка банкиров разорились, присвоили деньги вкладчиков и были сосланы в Сибирь. IX СМЕРТЬ ГРОЗНОГО Умер Иоанн Васильевич от игры в шахматы. Чигориным он не был, но в шахматы играл недурно. Постоянным партнером Грозного был боярин Бельский, которому он все забывал отрубить голову. — Ты уж извини, боярин, — говаривал он Бельскому. — Вчера Малюта снова был занят, никак не мог урвать для тебя несколько минут. Уж подожди. Ты ведь свой человек. — Подожду! — добродушно отвечал Бельский. — Не велик барин. Могу и подождать, пока господин Малюта освободится. За свою забывчивость Иоанн Васильевич и поплатился. Однажды он по обыкновению сел играть в шахматы. Бельский заявил: — Шах королю! В эту минуту Иоанн Васильевич упал на спинку кресла и умер. Шахматному королю немедленно отрубили голову, а королеву, именуемую ферзем, сослали в дальний монастырь. Много времени спустя после похорон Иоанна Грозного оставшиеся в живых москвичи не верили, что они живы. — Неужели мы уцелели? — удивлялись они. Многие на улице подходили к знакомым и просили: — А ну‑ка, ударь меня по уху. Хочу знать, жив я или не жив? Летописцы уверяют, что остаться живым при Иоанне Грозном было так же трудно, как выиграть двести тысяч. СМУТНОЕ ВРЕМЯ I БОРИС ГОДУНОВ До Бориса почти царствовал Федор Иоаннович. Но… Наконец, его похоронили и стал царствовать Борис. Во время венчания на царство Борис сказал: — Клянусь, что у меня не будет ни одного бедняка. Он честно сдержал слово. Не прошло и пяти лет царствования Бориса, а уж ни одного бедняка нельзя было сыскать во всей стране с огнем. Все перемерли от голода и болезней. По отцу Борис был татарин, по матери русский, а по остальным родственникам неизвестно кто. Но правил он, как полагалось в те времена, благополучно. Давал обещания, казнил, ссылал и искоренял крамолу. Но ни казнями, ни ссылками, ни другими милостями ему не удалось снискать любви народа. Имя “Борис” произносилось с иронией. — Какой он “Борис”, — говорили про него втихомолку. — Борух, а не Борис. Борис Годун или, еще вернее, Борух Годин. Знаем мы этих Борисов… Многие уверяли, что своими ушами слышали, как Борис разговаривал с Гурляндом и Гурьевым по — еврейски, когда он еще был премьером. — Только и слышно было что гыр — гыр — гыр, — рассказывали бояре. — Потом все трое пошли в синагогу. Когда появились первые слухи о самозванце, народ тайно стал изменять Борису. Узнав про самозванца, Борис позвал Шуйского. — Слышал? — спросил царь. — Слышал! — ответил Шуйский. — Это он, Дмитрий? Шуйский отрицательно покачал головой. — Никак нет. При мне убивали. Это не тот. — Кто же по — твоему этот самозванец? — Мошенник какой‑то! — ответил Шуйский. — Мало ли нынче мазуриков шляется. Борис отпустил Шуйского и велел созвать бояр. Бояре пришли. Борис вышел и обратился к ним белыми стихами: — ”Достиг я высшей власти…” Бояре переглянулись. Послышался шепот: — У Пушкина украл! У Пушкина украл! Борис сделал вид, что ничего не слышит, и продолжал: — ”Седьмой уж год я царствую…” Тут чей‑то негодующий голос резко прервал Бориса: — Это грабеж! Своего же поэта грабить! — В самом деле! — послышался другой голос. — Иностранного поэта хоть ограбил бы, а то своего. Сразу зашумели все: — Посреди бела дня белые стихи красть! Борис стоял бледный, как полотно железной дороги. Кто‑то закричал: — Пойдем вязать Борисовых щенков! — Это тоже из Пушкина! — закричали точно из‑под земли выросшие Венгеров и Лернер. — Не смей трогать! Но их никто не слушал. Все бежали душить семью Бориса. Сам Борис чрез знакомого фармацевта, которому он пред тем устроил правожительство в Москве, достал арбуз с вибрионами и отравился. II ЛЖЕДМИТРИЙ I Первый самозванец был родом из Одессы. Его настоящее имя до сих пор неизвестно, но его псевдоним “Лжедмитрий I” был в свое время не менее популярен, чем псевдонимы “Максим Горький”, “Сологуб” и др. В приказчичьем клубе он научился грациозно танцевать мазурку, чем сразу расположил к себе сердца поляков. — От лайдак! — восхищались поляки. — Танцует, как круль! Последнее слово сильно запало в душу Лжедмитрия. “Разве уж так трудно быть королем? — думал он, лежа у себя на убогой кровати. — Нужна только удача. Ведь Фердинанд и Черногорский князь стали королями. Нужно только заручиться поддержкой сильной державы”. Тут он невольно начинал думать про Польшу: “Сами говорят, что танцую, как круль. Пойти разве и сказать им, что я действительно круль… Они всему поверят”. Лжедмитрий не ошибся. Когда он объявил полякам, что он царевич Дмитрий, они бросились его обнимать. — Ах, шельма! — кричали поляки, целуя Дмитрия во все, не исключая лица. — Как ловко прикидывался конюхом! — Поможете мне овладеть моим царством? — А что дашь? — Все, что понравится вам, — обещал Дмитрий. — Отлично! Нам нравится Белоруссия. Дмитрий добродушно сказал: — Возьмите ее. — Нравится нам еще Великоруссия, Малороссия, Сибирь. — Что же у меня останется? — с испугом вырвалось у Дмитрия. Поляки утешили его: — А тебе, братику, ничего и не надо. Ведь ты конюх. Купим тебе хорошего лошака, ты и уедешь на нем из Московии, а править будем мы сами. — Ладно! — сказал Дмитрий. — Спасибо, что хоть лошака одного мне оставите. С помощью поляков Дмитрий и взял Москву. Народ московский и верил, и не верил, что это настоящий Дмитрий. — Как же ты спасся? — спрашивал с любопытством народ. — Очень просто! — объяснил самозванец. — Увидел, что меня начали резать, и убежал. Вместо меня и зарезали другого. Народ качал головой, кто‑то предложил: — Позовем Шуйского. Он был тогда в Угличе. Спросим его. Позвали Шуйского и спросили: — При тебе убили царевича Дмитрия? — Какого Дмитрия? — удивился Шуйский. — Никакого царевича Дмитрия не убивали. Все Борис выдумал. Дмитрий — вот. Шуйский указал на самозванца. — Спросим еще мать царевича! — решил народ. Позвали мать царевича и спросили, указав на самозванца: — Твой это сын? — Мой, мой! — ответила печальная мать. — Тот Дмитрий был только черненький, а этот рыжий. Только это оттого, что он вырос. Мой это сын! Мой! Лжедмитрий стал царствовать. Человеком он оказался добрым, никого не казнил и не наказывал плетьми. Это показалось подозрительным боярам. — Он не настоящий сын Грозного, — роптали бояре. — До сих пор никому из нас голову не отрубил. Нет, он самозванец! А Дмитрий не исправлялся и продолжал не казнить. Бояре не могли снести этой обиды и убили его. — Он был обманщиком! — заявили они народу. — Он не Дмитрий. Народ верил и не верил словам бояр. — Спросим Шуйского! — решил народ. Шуйского привели. — Убитый был Дмитрий? — приступили к князю. — Какой убитый? — переспросил Шуйский. — Вот этот, что лежит пред тобой! — Этот? Какой же он Дмитрий? Мошенник он, а не Дмитрий. Царевича Дмитрия при мне в Угличе убивали. Этот самозванец. Позвали мать Дмитрия и спросили: — Твой сын? — Не мой! — ответила мать. — Мой был маленький, восьмилетний, а этот, вишь, какой балбес. Народ после этих слов поверил.