— Сначала вам придется нелегко, — предупредила его мисс Эпплярд, — но старайтесь! Вы заинтересовали меня, попытайтесь меня не разочаровать!

И мисс Эпплярд, преисполненная чувствами Гипатии[4],  удалилась, унося с собою свет и забыв оплатить телеграмму. Мисс Эпплярд относилась к тому классу девиц, которых юные леди, кичащиеся своей глупостью и необразованностью, презрительно называют «синий чулок». Иными словами, обладая умом, мисс Эпплярд ощущала необходимость им пользоваться. Соломон Эпплярд, вдовец и рассудительный пожилой джентльмен, чье издательское дело процветало, от всего сердца поощрял свою дочь к этому, не видя пользы в женщине, остающейся не более чем куклой, а по мере привыкания к ней — и вовсе пустой игрушкой. Вернувшись из Гиртон-колледжа, мисс Эпплярд могла похвалиться знаниями в разных науках, но только не в житейских, каковые, приобретенные слишком рано, не всегда приносят пользу молодым людям или девицам. Серьезная, неиспорченная девушка, мисс Эпплярд задалась целью помочь человечеству. Что может быть полезней, чем помочь этому бедному, но смышленому молодому помощнику бакалейщицы воспарить к знаниям, ощутить любовь к возвышенному! То, что Гриндли-младший оказался при этом весьма благообразным и обаятельным юным помощником бакалейщицы, к делу не имело никакого отношения — так сказала бы вам сама мисс Эпплярд. Себя она убеждала в том, что, будь юноша и менее привлекателен на вид, это ничего бы в ее отношении к нему не изменило Ей и в голову не приходило, что подобные отношения могут таить в себе опасность.

Будучи убежденной последовательницей радикальных взглядов, мисс Эпплярд иной возможности для помощника бакалейщицы, кроме как видеть в дочери состоятельного издателя лишь милостивую снисходительную патронессу, себе и не представляла. Но чтобы узреть в этом для себя опасность! Как вы можете такое подумать! Она взглянула бы на вас с таким высочайшим презрением, что вы устыдились бы собственных подозрений.

Не зря мисс Эпплярд верила в человечество: ей достался в высшей степени многообещающий ученик. Гриндли-младший под руководством Гельвеции Эпплярд достиг поистине выдающихся успехов. Его рьяность и энтузиазм прямо-таки тронули душу Гельвеции Эпплярд. Надо отметить, что в процессе учебы у Гриндли-младшего возникало немало вопросов. С течением времени их становилось все больше. Но стоило Гельвеции Эпплярд дать объяснение, как все становилось понятным. Она сама дивилась собственной мудрости, тому, что в такой короткий срок сумела вывести этого молодого юношу из тьмы к свету. Особо вдохновляло ее то благоговейное внимание, с каким он слушал ее. Вне всякого сомнения, юноша талантлив. Подумать только, ведь если б не ее интуиция, он остался бы навсегда прозябать в этой бакалейной лавке! Спасти этот самородок от забвения, отшлифовать его — такова была задача нашей умненькой Гипатии. Двух-трех визитов в неделю в лавку бакалейщицы с Роллс-Корт было явно недостаточно, просвещение требовало большего. Классной комнатой для них явился Лондон в утренние часы: его большие, широкие, тихие и пустые улицы, подернутые утренним туманом парки, где тишину нарушал лишь любовный щебет черных дроздов, их радостные переклички; старые садики, теряющиеся в узких проулках. Натаниэл Джордж с Гельвецией Эпплярд присаживались на скамейку в час, когда вокруг не возникало ни души, лишь изредка, быть может, прошагает полицейский или мелькнет гуляка-кот. Джанет Гельвеция объясняла Натаниэл Джордж, не сводя с нее своих лучистых глаз, казалось, не уставал упиваться ее мудростью

Временами, усомнившись в правильности своего поведения, Джанет Гельвеция с усилием заставляла себя вспомнить, что она — дочь Соломона Эпплярда, владельца крупного издательского предприятия, а юноша — простой бакалейщик. Когда-нибудь, слегка поднявшись, благодаря ей, по социальной лестнице, Натаниэл Джордж женится на девушке своего круга. Раздумывая о подобной перспективе для Натаниэла Джорджа, Джанет Гельвеция невольно испытывала некоторую горечь. Она с трудом могла себе представить ту, которая станет невестой Натаниэла Джорджа. Она надеялась, что он не сделает ложного выбора. Подающие надежды молодые люди часто выбирают себе таких жен, которые скорее становятся обузой, чем подругой жизни.

Как-то в конце осени они прогуливались воскресным утром и беседовали в тенистом парке у Линкольнс-Инн. Имелось в виду, что они беседуют по-гречески. На самом же деле беседа проистекала совсем на ином языке. Молодой садовник, поливавший цветы, ухмыльнулся, когда они проходили мимо. Усмешка не была оскорбительной, скорее дружелюбной. Но мисс Эпплярд не понравилось, что, глядя на нее, кто-то усмехается. Что в ней такого смешного? Может, внешний вид не в порядке? Может, с одеждой что-то не так? Нет, невозможно! Никто из дам Сент-Данстана не был более взыскателен к себе, выходя из дома. Мисс Эпплярд бросила взгляд на своего спутника: аккуратный, тщательно причесанный, хорошо одетый молодой человек. И тут внезапно мисс Эпплярд осознала, что они с Гриндли-младшим держатся за руки. Это прямо-таки возмутило мисс Эпплярд.

— Как вы посмели! — воскликнула мисс Эпплярд. — Вы меня ужасно рассердили. Как вы посмели!

Смуглые щеки запылали. В золотисто-карих глазах засверкали слезы.

— Оставьте меня сию же минуту! — приказала мисс Эпплярд.

Вместо этого Гриндли-младший схватил ее за обе руки.

— Я люблю вас! Я обожаю вас! Я боготворю вас! — выпалил юный Гриндли, позабыв про все, что толковала ему мисс Эпплярд насчет нелепости тавтологии.

— Вы не имеете права! — проговорила мисс Эпплярд.

— Это выше моих сил, — жалобно сказал юный Гриндли. — Но если бы только это!

Кровь отлила от лица мисс Эпплярд. Помощник бакалейщицы осмелился в нее влюбиться, при том, что она столько сил положила на его образование. Какой ужас!

— Я не бакалейщик, — продолжал юный Гриндли, глубоко осознавая всю тяжесть своего преступления. — Я хочу сказать, я не настоящий бакалейщик!

И тогда Гриндли-младший очистил свою душу, выложив всю печальную и ужасную историю бессовестного обмана, которым он, презреннейший из негодяев, каких только видывал свет, опутал достойнейшую и прекраснейшую из девушек, сумевшую превратить мрачный Лондон в волшебный и сказочный город.

Поначалу смысл произнесенного был не полностью осознан мисс Эпплярд; лишь пару часов спустя, сидя в одиночестве в своей комнате (Гриндли-младшего, к счастью для него, не было с нею рядом), смогла она постичь все значение услышанного. Комната была большая и занимала целую половину верхнего этажа просторного дома в георгианском стиле, что в Невиллс-Корт; но даже в этой комнате мисс Эпплярд стало тесно.

— Целый год... почти целый год, — говорила мисс Эпплярд, обращаясь к бюсту Уильяма Шекспира, — я надрывалась изо всех сил, обучая его основам латыни и прорабатывая с ним первые пять томов Эвклида!

Как уже отмечалось, к счастью, Гриндли-младший находился в этот момент далеко отсюда. Бюст Уильяма Шекспира с возмутительно непротивленческим видом взирал на мисс Эпплярд.

— По-моему, было бы лучше, — размышляла вслух мисс Эпплярд, — если бы он сразу все мне рассказал... так он должен был сделать... я бы, разумеется, никогда не стала иметь с ним никаких дел. По-моему, — продолжала мисс Эпплярд, — если человек влюблен, если, конечно, он действительно влюблен, он не отдает себе полностью отчета в своих поступках. По-моему, надо быть снисходительней. Но, ах!.. стоит только подумать...

И в этот момент, несомненно, в комнату проскользнул ангел-хранитель Гриндли-младшего, ибо мисс Эпплярд, крайне досадуя на философскую индифферентность бюста Уильяма Шекспира, отвернулась от него и, отворачиваясь, поймала свое отражение в зеркале. Мисс Эпплярд подошла к зеркалу поближе. Даме вечно приходится подправлять себе прическу! И вот, стоя перед зеркалом, мисс Эпплярд, сама не зная почему, принялась подыскивать аргументы, оправдывающие Гриндли-младшего. В конце концов, разве не умение прощать составляет основную прелесть в женщине? Все мы несовершенны. Ангел-хранитель Гриндли-младшего ухватился за спасительную соломинку.