— Сначала мне показалось, что я сплю, — описывал этот эпизод позже вечером того же дня Джек Херринг. — Передо мной сидел, попивая как ни в чем не бывало свой послеобеденный виски с содовой, Джои Лавридж, тот, которого я знаю лет пятнадцать. И в то же время не совсем тот. Все те же знакомые черты, ничто в нем не изменилось, и все-таки он выглядел как-то по-другому. Тот же облик, та же одежда, но человек другой. Мы проговорили с полчаса: он припомнил все шутки, свойственные Джои Лавриджу. Это было непостижимо. Но вот пробили часы, и он поднялся, сказав, что должен быть дома в полшестого. И тут меня внезапно осенило: «Джои Лавридж перестал существовать; его место занял женатый человек».

— Нас не интересуют ваши жалкие потуги предстать автором психологического романа, — заявил Сомервиль, адвокат без практики. — Нас интересует, о чем вы с ним беседовали. Несуществующий или женатый, но человек, способный употреблять виски с содовой, должен отвечать за свои поступки. Что это за фокусы, почему этот негодник позволяет себе отказываться от друзей? Может, он справлялся о ком-нибудь из нас? Просил кому-нибудь что-нибудь передать? Может быть, он приглашал кого-то из нас посетить его?

— Ну да, он справлялся практически обо всех, я этого дождался. Но ничего никому передать не просил. Сдается мне, он не слишком тоскует по старым друзьям.

— Что ж, завтра же утром отправлюсь к нему в редакцию, — заявил Сомервиль, адвокат без практики, — и, если потребуется, проникну к нему силой. Что за таинственность, в самом деле!

Однако по возвращении Сомервиль озадачил членов Автолик-клуба еще более. Джои рассуждал о погоде, о нынешнем состоянии политических партий, с нескрываемым интересом выслушивал всякие сплетни о старых друзьях, однако ни словом не обмолвился ни о себе, ни о своей супруге, чтобы прояснить ситуацию. Миссис Лавридж здорова. Родные миссис Лавридж здоровы. Но в настоящее время миссис Лавридж не принимает.

Не будучи ограничены во времени, члены Автолик-клуба решили заняться частным расследованием. Оказалось, что миссис Лавридж интересная, со вкусом одевающаяся дама в возрасте, как и надеялся Питер Хоуп, около тридцати. С одиннадцати утра миссис Лавридж занималась покупками в районе Хэмпстед-роуд. Днем в нанятом экипаже миссис Лавридж медленно разъезжала по Парку, с величайшим интересом, как было отмечено, разглядывая пассажиров проезжающих мимо экипажей, однако не будучи знакома, по всей видимости, ни с кем из них. Как правило, экипаж подъезжал к конторе Джои в пять часов, и чета Лавриджей возвращалась домой. Будучи самым старым приятелем Джозефа Лавриджа, Джек Херринг, подстрекаемый прочими членами клуба, решил взять быка за рога и смело заявиться к нему без приглашения. Но всякий раз миссис Лавридж не оказывалось дома.

— Черт подери, ноги моей больше там не будет! — говорил Джек. — Я знаю, когда я пришел во второй раз, она была дома! Я проследил, как она вошла в дом. Да ну их к чертям, эту заносчивую парочку!

Недоумение друзей сменилось негодованием. Время от времени Джои, вернее, лишенная души его тень, наведывался в клуб, где некогда все члены с улыбкой поднимались ему навстречу. Теперь они отвечали ему резко и отворачивались от него. Как-то раз Питер Хоуп застал его там в одиночестве, стоящим заложив руки в карманы у окна. Как он сам утверждал, Питеру было пятьдесят, а может, и побольше; сорокалетние мужчины казались ему юношами. Потому Питер, который терпеть не мог недомолвок, решительно подошел к Джои и хлопнул его по плечу.

— Я хочу знать, Джои, — сказал Питер, — продолжать ли мне относиться к вам с симпатией или мне резко переменить о вас мнение. Давайте начистоту!

Джои повернулся к нему, и на лице его было написано такое страдание, что сердце Питера дрогнуло.

— Если бы вы знали, как мне тяжело! — сказал Джои. — Мне, кажется, ни разу в жизни не было так плохо, как последние три месяца.

— Я полагаю, это все из-за супруги? — осведомился Питер.

— Она славная девочка. Но у нее есть один недостаток.

— Однако он слишком велик, — продолжил Питер. — Я бы на вашем месте попытался излечить ее от него.

— Излечить! — воскликнул несчастный Джои. — Уж лучше бы вы посоветовали мне пробить собственной головой кирпичную стену. Я и представления не имел, что такое женщины. Даже помыслить себе не мог.

— Но чем мы ей не угодили? Мы люди благопристойные, в значительной мере образованные...

— Дорогой мой Питер, неужто вы полагаете, что я ей этого не говорил, к тому же сотню тысяч раз! Ах, женщины! Стоит чему-то втемяшиться им в голову, и никакой силой это не выбьешь, только хуже сделаешь. Из всяких юмористических журналов она составила себе превратное представление о том, что такое богема. И в этом наша вина, мы создали это собственными руками. Попробуйте, убедите ее теперь, что все это клевета!

— Но почему бы ей самой не повстречаться с нами, чтобы составить собственное суждение? Ведь есть Порсон — он бы мог стать епископом. Или Сомервиль — его оксфордское произношение буквально растрачивается попусту. Ему негде себя проявить!

— Если бы только это, — признался Джо, — у нее имеются амбиции, причем связанные с происхождением. Она считает, что из неродовитых не может получиться ничего стоящего. В настоящее время у нас всего трое друзей, и, насколько я могу судить, больше не будет. Ах, дорогой Питер, вы не поверите, до какой степени это скучные люди! Скажем, семейная пара, по фамилии Холиоэйк. Они у нас обедают по вторникам, а мы у них по четвергам. Единственной их жизненной заслугой является то, что их близкий родственник состоит в Палате Лордов; сами они ровным счетом ничего из себя не представляют. Этот кузен вдовец, и ему под восемьдесят. Случилось, что он у них единственный родственник, и как только он умрет, они собираются удалиться в деревню. Еще есть один субъект, по имени Катлер, который в связи с какой-то подачкой однажды побывал в Марльборо-Хаус[7]. Послушали ли бы вы его рассуждения о монаршей власти! Но самая докучливая из них — некая говорливая женщина, у которой, насколько мне удалось выяснить, даже имени, по существу, нет. На визитках у нее значится «мисс Монтгомери», но это ее собственное изобретение. Знать бы, кто она есть на самом деле! Это бы, несомненно, потрясло основы нашего общества. Мы сидим и рассуждаем об аристократии и более ни с кем не общаемся. Однажды я позволил себе несколько съязвить для разнообразия — рассказывая о своих встречах с принцем Уэльским, я постоянно называл его Тедди. И хоть звучало это явно хвастливо, мои собеседники приняли все как должное. Я был до такой степени изумлен, что не решился вывести их из заблуждения, в результате я сделался для них чем-то вроде божества. Они не отстают от меня, не прекращают расспрашивать. Как мне быть? Я совершенно теряюсь в их обществе. До этого мне ни разу в жизни не приходилось иметь дела с такими отъявленными идиотами. Разумеется, канонический тип известен всем, но эти, можете мне поверить, просто беспробудные. Я попытался оскорблять их, они даже не понимают, что их оскорбляют! Не знаю, что нужно сделать, чтобы их проняло, должно быть, турнуть с кресел и пихнуть посильнее коленом под зад.

— Ну а миссис Лавридж? — сочувственно спросил Питер. — Как она...

— Между нами говоря, — сказал Джои, понижая голос до необязательного шепота — они с Питером были единственными собеседниками в курительной, — я бы не смог признаться в этом нашим более молодым коллегам, но, между нами говоря, жена моя — прелестная женщина. Просто надо ее получше узнать.

— Но, судя по всему, у меня нет такой возможности, — с усмешкой заметил Питер.

— Она такая женственная, такая возвышенная, такая... такая царственная женщина, — продолжал миниатюрный джентльмен с нарастающим пылом. — У нее только один недостаток — отсутствие чувства юмора.

Как уже говорилось, Питер взирал на сорокалетних мужчин как на мальчишек.

— Мой дорогой друг, что бы вас ни побудило...