Спустя несколько дней экипаж леди Мэри снова подъехал к домику на Риджентс-Парк. По счастью, миссис Лавридж оказалась дома. Экипаж долго ожидал леди Мэри у дверей. После того как экипаж отъехал, миссис Лавридж заперлась одна в своей комнате. Младшая горничная сообщила кухаркам, что, проходя мимо двери, она различила звуки, выдававшие сильные чувства.

Через какое тяжкое испытание пришлось пройти Джозефу Лавриджу, никто так и не узнал. Несколько недель не появлялся он в Автолик-клубе. Затем мало-помалу, как и подобает с течением времени, все как-то образовалось. Джозеф Лавридж стал принимать своих друзей, друзья принимали Джозефа Лавриджа. У миссис Лавридж был лишь один недостаток: она с подчеркнутой холодностью держалась с титулованными особами, когда те появлялись в ее доме.

Публика тонкая и с хорошим вкусом утверждала, что журнал «Хорошее настроение» — самый блестящий, самый умный и самый литературный из всех журналов стоимостью в один пенни, какие только есть в Лондоне. Это необычайно радовало Питера Хоупа, редактора и одного из владельцев журнала Уильям Клодд, директор-распорядитель и совладелец журнала, пребывал по этому поводу в меньшем восторге.

— Нам следует поостеречься, — заметил Уильям Клодд. — нельзя, чтобы журнал получился чересчур умным. Золотая середина — вот идеал, к которому нужно стремиться.

Публика тонкая и с хорошим вкусом утверждала, что журналу «Хорошее настроение» более, чем всем остальным еженедельникам стоимостью в один пенни вместе взятым, требуется поддержка. Публика тонкая и с хорошим вкусом, во всяком случае некоторые ее представители, зашла настолько далеко, что стала этот журнал покупать. Питеру Хоупу в будущем грезилась слава и благосостояние.

Глядя по сторонам, Уильям Клодд заметил:

— Не кажется ли вам, шеф, что журнал у нас получается некоторым образом слишком элитарным?

— Почему вы так считаете? — спросил Питер Хоуп.

— Во-первых, исходя из тиража, — пояснил Клодд. — Притом, доходы за последний месяц...

— Если вы не возражаете, мне бы не хотелось слышать о доходах. Как-то не слишком приятно, когда при мне говорят о цифрах.

— Не могу сказать, что эти цифры и мне доставляют радость, — заметил Клодд.

— Все еще придет, — сказал Питер Хоуп. — Все придет со временем. Надо поднять публику до нашего уровня, в смысле образованности.

— Моя практика подсказывает, — сказал Уильям Клодд, — что как раз за образование публика склонна платить меньше всего.

— И что же нам делать? — спросил Питер Хоуп.

— Вам надо нанять секретаря, — ответил Уильям Клодд.

— Как может секретарь повлиять на увеличение тиража? — воскликнул Питер Хоуп. — К тому же мы условились, что в течение первого года будем обходиться без секретаря. К чему лишние расходы?

— Я не имею в виду секретаря в обычном смысле слова, — пояснил Клодд. — Я имею в виду парня, с которым, скажем, мне пришлось ехать в поезде до Стратфорда.

— И что же в нем такого замечательного?

— Ничего особенного. Он читал свежий номер «Дешевого романиста». У этого журнала больше двухсот тысяч читателей. И тот парень один из них. Он сам это сказал. Покончив с чтением этого журнала, он вынул из кармана номер «Самого дешевого шутника», а его тираж, как говорят, порядка семидесяти тысяч. Парень похохатывал над этим журнальчиком, пока мы не доехали до Боу.

— Но ведь...

— Погодите! Я сейчас все объясню. Этот парень — отражение читательской публики. Я побеседовал с ним. Больше всего он любит читать те издания, у которых самые крупные тиражи. Он их угадывает безошибочно. Остальные, по крайней мере из тех, что ему попадались, он считает не иначе как «дрянью». Ему нравится то, что нравится подавляющему большинству публики, покупающей журналы. Угодить его вкусам — я записал его имя и адрес, и он с удовольствием будет работать на нас за восемь шиллингов в неделю, — угодить его вкусам, значит, угодить вкусам покупающей журналы публики. Не вкусам тех, кто проглядывает журнальчик, лежащий на столике в курительном зале, бросая о прочитанном «чертовски здорово», но вкусам тех, кто выкладывает последний пенни. Вот какой нам нужен работник.

Редактор-профессионал, обладатель идеалов, Питер Хоуп был шокирован, возмущен. Деловой человек, лишенный идеалов, Уильям Клода, - оперировал цифрами.

— Следует подумать насчет рекламодателя, — настаивал Клодд. — Я не Джордж Вашингтон, но какой смысл обманывать себя, понимая при этом сам, что обманываешь? Если бы продавалось двадцать тысяч экземпляров, можно позволить себе сделать вид, что расходится не двадцать, а сорок. Но когда на самом деле мы продаем меньше восьми тысяч — ведь это в каждого здравомыслящего человека должно вселять беспокойство!

— Ради Бога, пичкайте их еженедельно десятками столбцов отборного литературного творчества, — вкрадчиво продолжал Клодд, — но в качестве упаковки предложите двадцать пять колонок сладкой патоки. Только тогда публика это примет, а вы сделаете добро: просветите ее так, что она этого не заметит! Если же ничем ваши мысли не подсластить — она попросту рта не раскроет, только и всего!

Клодд был человеком, который умел добиваться поставленной цели. Наступило время, и Флипп (то есть Филип) Туител прибыл на Крейн-Корт, 23, исключительно ради того, чтобы сделаться секретарем редакции «Хорошего настроения». В действительности же, и сам того не зная, он стал литературным дегустатором. Рассказы, которые Флипп читал с увлечением, немедленно издавались. Питер вздыхал, но довольствовался лишь правкой наиболее вопиющих грамматических погрешностей; эксперимент следовало проводить по всем правилам. Шутки, над которыми смеялся Флипп, шли в номер. Питер пытался утешить себя, выделяя все больше средств в фонд поддержки нуждающихся наборщиков, но это удавалось ему лишь отчасти. Стихи, выжимавшие слезу у юного Флиппа, помещались на первую полосу. Публика тонкая и с хорошим вкусом заявила, что «Хорошее настроение» стало ее разочаровывать. Тираж журнала медленно, но неуклонно возрастал.

— Вот! — радостно восклицал Клодд. — Что я вам говорил!

— Подумать страшно... — начал Питер.

— Это точно, — весело перебил его Клодд. — Мораль: думать надо меньше!

— Вот что я вам скажу, — продолжал Клодд. — Мы сколотим целое состояние на этом журнале. После чего можно будет себе позволить и потерять немного денег, тогда-то мы и запустим журнальчик, который будет отвечать запросам только высокообразованной публики. А между тем...

Тут внимание Клодда привлекла низенькая черная бутылочка с этикеткой, стоявшая на письменном столе.

— Когда это принесли? — спросил он.

— Примерно с час тому назад, — сказал Питер.

— И с ней какой-то заказ?

— Наверное...

Питер порылся и нашел письмо, адресованное «Уильяму Клодду, эсквайру, ответственному за рекламу журнала «Хорошее настроение». Разорвав конверт, Клодд принялся с жадностью читать его содержимое.

— Вы ведь пока не закончили работу?

— Нет, у нас работа до восьми.

— Чудесно! Мне надо, чтобы вы написали одну заметочку. Прямо сейчас, а то забудете. Для колонки «Орехи и вина».

Питер сел за стол и начертал заголовок на чистом листе бумаги: Для кол. «Ор. и в.»

— А что это? — полюбопытствовал Питер. — Какой-то напиток?

— Вроде портвейна, — пояснил Клодд. — только не так ударяет в голову.

— Вы считаете это достоинством? — спросил Питер.

— Разумеется. Можно больше выпить.

Питер писал:

«Обладает всеми свойствами старого виноградного портвейна, однако не вызывает пагубных последствий...»

— Я ведь не попробовал, Клодд, — намекнул Питер.

— Неважно, я попробовал.

— Ну и как, хорош?

— Изумительно! Пишите: «Изысканный, придающий бодрость». Теперь так и будут повторять.

Питер написал: «Мне он представляется изысканным и...» Тут он отложил перо.