Вообще же страсть духа Уайбли совать свой нос в чужие дела напоминала мне моего покойного друга Поплетона.

Дух был в восторге каждый раз, когда спрашивали его совета или просили у него помощи, а Уайбли, бывший его усердным рабом, обегал весь приход в поисках людей, чувствующих потребность в сверхъестественной поддержке, и приводил их к своему духу.

Случалось, что дух предлагал женам, не желавшим жить со своими мужьями, подойти «с угла пятой улицы за церковью к третьему дому» (он никогда не давал прямых, точных и ясных адресов, а постоянно ограничивался такими смутными указаниями) и два раза позвонить у такой-то парадной двери. Женщины горячо благодарили дух за добрый совет, бежали рано утром (как он велел) разыскивать «пятую улицу за церковью и третий дом с угла», находили такой дом и звонили у парадной двери, тоже как-то символически обозначаемой духом. Появлялся заспанный, полуодетый слуга и спрашивал, что нужно. Женщины сами не знали, чего хотят, и слуга с бесцеремонной бранью с треском захлопывал дверь перед их носом. Тогда женщины решали, что дух, по всей вероятности, указывал не эту улицу как «пятую», а какую-нибудь другую, по соседству, или следовало считать не с того угла, и повторяли свои звонки у других дверей — все с тем же, разумеется, результатом.

Как-то раз, в июле, я встретился с Уайбли в Эдинбурге. Мой приятель выглядел очень озабоченным и удрученным.

— Здравствуй, дружище! — воскликнул я, увидев его и протягивая ему руку. — А я думал, ты корпишь в экзаменационной комиссии, устроенной там у вас, и вдруг нахожу тебя здесь…

— Да, я действительно должен был заседать в комиссии, — сознался он. — Но оказалось, что я здесь нужен для какого-то более важного дела.

— Для «какого-то»?! — удивился я. — Разве ты не знаешь, для какого именно?

Он сначала немножко замялся, потом смущенно пробормотал:

— В том-то и дело, что я сам толком не знаю, зачем меня принесло сюда.

— Вот это мило! — воскликнул я. — Ехать из Лондона в Эдинбург и не знать зачем!

— Да, видишь ли, в чем дело: этого хотела Мэри…

— Мэри! — повторил я в полном недоумении, зная, что его жену зовут Эмили Джорджиной Анной и никого близких с именем Мэри у него нет. — Это что еще за Мэри появилась у тебя?

— Ах, я и забыл, что ты до сих пор не знаешь имени моего духа. Ведь его зовут Мэри, — пояснил Уайбли.

— А! — подхватил я, начиная смутно понимать, в чем дело. — Так это твой дух, которого зовут Мэри, направил тебя сюда? Неужели он так и не пояснил, с какой целью?

— Да, и это-то вот и мучит меня. Он сказал только: «Отправляйся немедленно в Эдинбург; там должно кое-что случиться с тобой». И больше ни слова.

— Сколько же времени ты думаешь пробыть здесь? — спросил я.

— И этого не знаю! — огорченно ответил он, разводя руками. — Я торчу тут уже целую неделю, и в Лондоне очень обижаются на меня за мое, как они называют, странное отсутствие. Мне вчера сообщил об этом письмом Джобсток. Я бы и не поехал, если бы Мэри так не настаивала: три вечера подряд она твердила одно и то же.

Я не знал, что еще сказать. Мой приятель так серьезно относился к своему духу, что не было никакой надежды образумить его. Подумав немного, я, однако, решился сказать:

— Вполне ли ты уверен, что эта Мэри — добрый дух? Ведь, говорят, и духи бывают разнохарактерные, как и плотские существа. Ведь, в сущности, мы и сами — не что иное, как духи во плоти, поэтому и действуем сообразно тому, какой в нас сидит дух… Разве не могло случиться, что твоя Мэри из коварных духов и только дурачит тебя?

— Да, я уж и сам задавал себе этот вопрос, — сознался Уайбли. — Очень может быть, что ты прав. Если здесь ничего не случится со мной, я начну подозревать Мэри в желании доставить мне неприятность, и…

— И хорошо сделаешь! — подхватил я. — На твоем месте я бы давно уже постарался разузнать ее характер, прежде чем так слепо ей доверяться, ведь этак она тебя бог знает до чего доведет.

Месяц спустя я опять встретился с Уайбли уже в Лондоне, возле судебных установлений (мой приятель был адвокатом и имел порядочную практику).

— А знаешь ли, — начал он после первых приветствий, — ведь Мэри не обманула меня; пока я был в Эдинбурге, там действительно случилось нечто касающееся меня. В тот самый день, как мы с тобою встретились, умер один из моих старых клиентов, в своем имении, милях в пяти от Эдинбурга…

— Ну, я очень рад — по отношению к Мэри, конечно, — сказал я, — это несколько оправдывает ее.

— Да, но представь себе, что при этом вышло, — с жаром продолжал он. — Клиент оставил свои дела в крайне запутанном состоянии, и его старший сын тотчас же бросился ко мне в Лондон, чтобы посоветоваться со мной; но не найдя меня там — я как нарочно был в отъезде, — отправился к другому. Мне было очень обидно узнать об этом по возвращении…

— Ну, вот, видишь, все-таки твоя Мэри не совсем благожелательна к тебе, — заметил я.

— Да, кажется, что так… Но во всяком случае она не солгала, что в Эдинбурге должно случиться что-нибудь, имеющее ко мне отношение, — утешался он.

Потом я узнал, что какой-то новый случай, вроде вышеописанного, окончательно укрепил веру Уайбли в дух Мэри, и его привязанность к этому духу сделалась настоящим бедствием и для него самого, и для его друзей и знакомых. Дух Мэри начал сообщаться с моим приятелем уже не с помощью стола, а, так сказать, непосредственно. Он всюду следовал за ним, проникая к нему даже в спальню, и среди ночи вел с ним длинные беседы. Жена Уайбли была крайне недовольна этой вольностью, вполне основательно находя такое поведение не совсем приличным для духа женского пола. Он сопровождал свою жертву всюду. Никто другой не слышал его голоса, но Уайбли постоянно отвечал ему вслух; а иногда случалось и так, что мой приятель вдруг вскакивал из-за стола и бежал в какой-нибудь укромный уголок, чтобы там побеседовать со своим духом без помехи.

— Знаешь что? — жаловался он мне однажды в откровенную минуту. — Она начинает сильно надоедать мне. Просто покоя не дает. Не знаю, право, как бы мне хоть ненадолго отвязаться от нее и отдохнуть. Я понимаю, что она привязалась ко мне от доброго чувства, но подчас для меня становится прямо невыносимо ее неотступное преследование. Кроме того, она беспокоит и моих домашних… Они из-за нее иногда доходят до нервных припадков.

Однажды эта неугомонная преследовательница моего бедного приятеля устроила настоящую сцену. Уайбли играл с одним строгим майором в вист. В конце игры майор, перегнувшись через стол, вдруг спросил своего партнера резким тоном:

— Будьте так любезны, сэр, объяснить мне, была ли у вас какая-нибудь земная (он резко подчеркнул это слово) причина выступить с одним козырем против моих пик?

— Простите, майор, — с запинкой ответил Уайбли, — я сам чувствовал, что должен бы пойти с дамы, но… но, видите ли, я…

— Вы шли с козыря по внушению «свыше»? — подхватил майор, слышавший кое-что о «Мэри».

— Да… совершенно верно… по внушению, — лепетал красный, как пион, смущенный Уайбли.

— Ага! — со сдержанным бешенством произнес майор, вставая и вытягиваясь во весь свой внушительный рост. — В таком случае я должен отказаться продолжать эту игру. Сумасброда во плоти я еще могу кое-как вынести, но быть одураченным каким-то сумасшедшим духом…

— Позвольте, майор! — запальчиво остановил его Уайбли. — Вы не имеете права так говорить о духах.

— Хорошо, — продолжал майор, — я скажу несколько иначе: отказываюсь играть с духами потому, что как бы ни были они хороши, но ни черта не смыслят в карточной игре, и я посоветовал бы им сначала научиться хоть основным правилам этой игры, а потом уж соваться в нее. Так им от моего имени и потрудитесь передать!

Раскланявшись со всеми нами, майор величественно удалился не только от стола, но и совсем из клуба. Мне пришлось подкрепить огорченного и расстроенного приятеля большим стаканом бренди с содовой и отвезти домой.

В конце концов Уайбли все-таки удалось отвязаться от своего духа. Это обошлось ему в восемь тысяч фунтов стерлингов; но многие уверяли, что он еще довольно дешево отделался.