Сэм Стьюбенер быстро и небрежно просматривал свою корреспонденцию. Как и полагалось импресарио призовых боксеров, он давно привык к самым разнообразным и странным посланиям. Всякий чудак — спортсмен, любитель или реформатор — считал, казалось, своим долгом поделиться с ним своими идеями. Он заранее был готов к повседневной порции сюрпризов, приносимых ему почтой, начиная от свирепых угроз с ним покончить до более миролюбивых намерений дать ему разок по физиономии; от амулетов из кроличьих лапок до приносящих счастье лошадиных подков и от неопределенных денежных посулов до четверти миллиона долларов, предлагаемых безответственными незнакомцами. В свое время он получил ремень для бритья из кожи линчеванного негра и сморщенный, высушенный на солнце палец, отрезанный от трупа белого человека, найденного в Долине Смерти; теперь он считал, что почта уже ничем больше его поразить не может, но в это утро он получил столь необычайное письмо, что перечитал его вторично, положил в карман, а затем снова вытащил, чтобы перечитать в третий раз. На конверте стоял штемпель какого-то никогда не слыханного почтового отделения в графстве Сискью, и оно гласило следующее:

Стьюбенер был сбит с толку. С первого взгляда ему показалось, что это шутка — боксеры ведь известные шутники, — и он пытался отыскать в этом послании тонкую руку Корбетта или добродушную лапу Фицсиммонса. Но если это послание было подлинным, на него стоило обратить внимание. Это он знал. Пэт Глэндон сошел с арены задолго до его времени. Еще мальчиком он присутствовал на состязании между Пэтом Глэндоном и Джэком Дэмпсей в пользу последнего. Но уже в те времена его звали «Старым Пэтом», и он давно уже числился покинувшим арену. Он был предшественником Сэлливэна и боролся по старинным «Лондонским Правилам Призового Бокса», хотя в последних, закатных своих выступлениях руководствовался вновь принятыми новыми правилами маркиза Куиноберри.

Какой боксер или любитель бокса не знал Пэта Глэндона? Хотя из видевших его в расцвете немногие остались в живых, и не много оставалось людей, вообще когда-либо видевших его на арене, но его имя все же было занесено в анналах арены, и ни один спортивный справочник не обходился без упоминаний о нем. Его слава была весьма парадоксальна. Ни один боксер не ставился выше его, причем сам он ни разу не удостоился звания чемпиона. Его преследовали неудачи, и он был известен как боксер-неудачник.

Четыре раза в жизни он должен был получить звание чемпиона тяжеловесов, и каждый раз он вполне заслуживал эту честь. Первый раз это было на барже, в бухте Сан-Франциско, и чемпион, казалось, уже выбился из сил, но в этот момент Пэт Глэндон повредил себе руку. На одном из островков Темзы, боксируя в воде поднимающегося пролива, глубиною в шесть дюймов, он сломал себе ногу, когда, казалось, победа была на его стороне; в Техасе, в тот незабвенный день, когда противник уже сдавался, ворвалась полиция, и пришлось борьбу прекратить. И, наконец, последний бокс в Павильоне Механиков в Сан-Франциско — он оказался жертвой тайного соглашения рефери и небольшого синдиката заинтересованных в его поражении лиц. Все шло благополучно, но когда Пэт Глэндон нокаутировал противника ударом правой руки в челюсть, а левой — в солнечное сплетение, рефери самым спокойным образом обвинил его в неправильном ударе. Все секунданты, все эксперты бокса и весь спортивный мир знали, что о неправильном ударе не могло быть и речи. Но Пэт Глэндон, по общей традиции боксеров, подчинился решению рефери. Он подчинился и принял это событие как новое подтверждение своей неудачливости.

Таков был Пэт Глэндон! Стьюбенера смущал лишь вопрос: был ли Пэт автором этого письма или нет? Он взял письмо с собою в город. «Что сталось с Пэтом Глэндоном?», обращался он, вместо приветствия, ко всем причастным к боксу лицам в то утро. Казалось, никому это не было известно: Некоторые полагали, что он уже умер, но точных сведений никто дать не мог. Заведующий отделом бокса одной из утренних газет просмотрел все анналы и удостоверил, что смерть Пэта Глэндона нигде не была отмечена. Только Тим Донован дал ему руководящую нить для решения этой задачи.

— Ну разумеется, он еще жив, — сказал он. — С чего ему помирать? Такой крепкий парень, да и себя никогда зря не расходовал. Он сколотил себе капиталец и — лучше того — сумел сберечь его и выгодно поместить. Он одновременно держал три кабачка. И здорово заработал на них, когда в один прекрасный день их продал. Да, полагаю, что как раз после этой продажи я и видел его в последний раз. Этому уже лет двадцать будет, а может, и больше. Его жена только что умерла тогда. Он шел к перевозу. «Куда, старина?», — спросил я. «Уезжаю в леса, — отвечал он. — Хватит с меня. Прощай, Тим, мой мальчик». И больше я его с тех пор не видал. Я уверен, что он еще жив.

— Вы сказали, что у него умерла жена, а дети у него были? — спросил Стьюбенер.

— Да, один ребеночек. Он его держал на руках в тот день.

— Это был мальчик?

— Как я могу это знать!

Тогда Сэм Стьюбенер принял окончательное решение, и ночь застала его в пульмановском вагоне, мчавшем его в дикие дебри Северной Калифорнии.

Ранним утром поезд извергнул Стьюбенера на станции Дир-Лик, и ему с добрый час пришлось потоптаться на месте, пока не открылись двери кабачка. Нет, содержатель кабачка ничего не знал о Пэте Глэндоне, никогда не слыхал о нем, и если он и живет в этих краях, то, верно, где-нибудь подальше, в глуши. Не слыхал ничего о Пэте Глэндоне и единственный завсегдатай этого заведения. В гостинице Стьюбенеру также ничего не удалось добиться. Он напал на след, только когда открылись лавка и почта.

— О да, Пэт Глэндон живет в наших краях. Вы должны поехать по направлению к Альпайну, это миль сорок отсюда. Альпайн — стоянка дровосеков. От Альпайна вам придется проехать верхом до Антилоповой Долины и перебраться через перевал к Медвежьему Ручью. Пэт Глэндон живет где-то за этим ручьем. В Альпайне, верно, уж знают, где именно. Да, конечно, с ним живет и молодой Пэт. Лавочник сам видел его. Он года два назад был как-то в Дир-Лике. Старый Пэт лет пять не показывался здесь. Он покупал свои запасы в лавке и платил всегда чеками. Он был уже весь седой. Странный, чудной старик. — Больше лавочник о них ничего не знал, но ребята в Альпайне дадут ему все остальные указания.