— «Я не принял вашего предложения…»

Мисс Мэзон быстро подняла на него глаза. Движение это было совершенно бессознательно и вызвано главным образом удивлением. Глаза ее сейчас же снова опустились, она сидела молча, ожидая продолжения. Но в эту секунду Пламенный успел заметить, что глаза у нее серые. Позже ему суждено было узнать, что в этих серых глазах бывают золотые огоньки, но сейчас с него было достаточно этого первого открытия. Он с изумлением вспомнил, что до этого момента всегда считал ее брюнеткой с карими глазами.

— В конце концов вы оказались правы, — признался он со смущенной улыбкой, странно не соответствующей его лицу — суровому, индейского типа.

Снова он был вознагражден взглядом и признательной улыбкой; на этот раз он мог проверить тот факт, что глаза у нее серые.

— И все-таки это звучит неверно, — пожаловался он.

Тут она громко рассмеялась.

— Простите, пожалуйста, — поспешила она загладить свой смех, и потом испортила все дело, прибавив: — Но вы — такой смешной.

Пламенный стал ощущать некоторую неловкость, а солнце по-прежнему играло в ее волосах.

— Я не думал быть смешным, — сказал он.

— Вот потому-то я и засмеялась. Но это совершенно верно и отвечает всем грамматическим правилам.

— Отлично, — вздохнул он. — «Я не принял вашего предложения». Написали?

И диктовка продолжалась.

Он обнаружил, что в те часы, когда у нее не было работы, она читала книги и журналы или сидела над каким-нибудь модным женским рукоделием.

Проходя как-то мимо ее стола, он взял томик стихов Киплинга и с недоумением пробежал несколько страниц.

— Вы любите читать, мисс Мэзон? — спросил он, кладя книгу на место.

— О да! — ответила она. — Очень.

В другой раз на ее столе лежала книга Уэллса «Колеса Фортуны».

— О чем тут говорится? — спросил Пламенный.

— О, это роман, любовная история.

Она замолчала, но он стоял, ожидая продолжения, и она вынуждена была заговорить:

— Здесь говорится о маленьком приказчике из мануфактурного магазина, как он проводит каникулы в прогулках на велосипеде и влюбляется в молодую девушку, стоящую значительно выше его. Ее мать — популярная писательница. И положение очень любопытное и печальное… трагическое даже. Вы бы хотели это прочесть?

— А он получил эту девушку? — спросил ее Пламенный вместо ответа.

— Нет; в этом-то все и дело. Он не…

— Он ее не получил, а вы прочли все эти страницы, сотни страниц, чтобы это узнать? — с изумлением проговорил Пламенный.

Мисс Мэзон была задета, но в то же время ей стало смешно.

— Ведь вы же читаете постоянно биржевые новости, — возразила она.

— Но я-то отсюда кое-что получаю. Это относится к делу, здесь совсем другой вопрос. За это я получаю деньги. А вы что получаете из книг?

— Взгляды, новые идеи, знание жизни.

— Все это и цента не стоит наличными деньгами.

— Но жизнь стоит больше наличных денег, — доказывала она.

— Ну что ж, — сказал он со снисходительной мужской терпимостью, — раз вам это нравится. Полагаю, только это и имеет значение, а о вкусах не спорят.

Несмотря на уверенность в своем превосходстве, он подозревал, что она знает очень много, и испытывал какое-то странное ощущение, подобно варвару, столкнувшемуся лицом к лицу с чудовищной цивилизацией. По мнению Пламенного, цивилизация ничего не стоила, и все же его смутно волновала мысль, что в цивилизации есть что-то, ему неизвестное и ценное.

Однажды он заметил на ее столе книгу, которая была ему знакома. На этот раз он не остановился, ибо узнал ее по обложке. Это была книга о Клондайке, написанная корреспондентом одного журнала; в ней фигурировал и он, Пламенный: была помещена его фотография, а также сенсационная глава, посвященная самоубийству женщины.

После этого он уже не заговаривал с ней о книгах. Он представлял себе, какие ошибочные заключения она выведет именно из этой главы, и чувствовал себя тем сильнее задетым, что заключения эти были им совершенно не заслужены. Что может быть более невероятного: он, Пламенный, и вдруг репутация сердцееда — женщина, покончившая с собой из-за него. Он считал себя несчастнейшим человеком и недоумевал, как это случилось, что именно эта книга из тысячи попала в руки его стенографистки. В течение нескольких дней, работая с мисс Мэзон, он испытывал неприятное ощущение какой-то виновности, а один раз он, несомненно, поймал на себе ее любопытный, пристальный взгляд, словно она старалась выяснить, что он за человек.

Он попробовал навести о ней справки у своего клерка Моррисона. Тот, прежде чем рассказать то немногое, что он о ней знал, начал изливать свою обиду.

Она родом из Сискайю. Работать в конторе с ней, конечно, приятно, но только очень уж она занята собой… Держится особняком…

— Откуда вы знаете? — спросил Пламенный.

— Слишком много она о себе воображает. Вот и здесь, в конторе, не желает общаться со своими сослуживцами. Понимаете ли, она не хочет ни с кем иметь дело. Я ее несколько раз приглашал и в театр, и на концерты. Но ничего не поделаешь. Говорит, что она любит спать и не может ложиться поздно, — идти ей далеко до Берклея, — она там живет.

Эта часть отчета доставила Пламенному определенное удовольствие. Она была выше обыкновенных людей, тут не могло быть никаких сомнений. Но следующие слова Моррисона испортили все дело:

— Но все это басни. Она бегает со студентами, вот что она делает. Она любит много спать и в театр пойти со мной не может, а танцевать с ними каждый вечер — это она может. Я определенно слышал, что она ходит на все их балы и вечера. Слишком, я бы сказал, стильная и тонкая для стенографистки. И лошадь она держит. Она катается верхом за городом. Я сам как-то ее видел в воскресенье. О, это птица высокого полета! Не понимаю только, чем она живет. На шестьдесят пять в месяц далеко не уедешь. К тому же у нее еще брат есть больной.

— Она живет с родными? — спросил Пламенный.

— Нет у нее никого. Я слыхал, что они были людьми состоятельными. Должно быть, так оно и было, а то бы этот ее брат не смог попасть в Калифорнийский университет. У ее отца было большое ранчо и скот, но он выкинул какую-то глупость с рудниками или еще с чем-то и разорился незадолго до смерти. А мать умерла еще раньше. Брат ее стоил им кучу денег. Он был веселым парнем, играл в футбол, охотился, уезжал в горы. Несчастье случилось, когда он объезжал лошадь; потом на него напал ревматизм или что-то в этом роде. Одна нога у него стала короче другой и усохла. Он должен ходить на костылях. Я как-то видел их вместе — они переезжали на пароме. Доктора несколько лет проделывали с ним различные опыты, а сейчас он, кажется, во французском госпитале.

Все эти сведения, полученные со стороны, усилили интерес Пламенного к мисс Мэзон. Однако, при всем желании, ему не удавалось познакомиться с ней ближе. Он подумывал пригласить ее позавтракать вместе, но врожденное благородство останавливало, и так он никогда и не осуществил своих планов. Он знал, что честному, уважающему себя человеку не подобает приглашать на завтрак свою стенографистку. Он знал, что такие вещи случаются, ибо наслушался всяких сплетен в своем клубе; но об этих мужчинах он был невысокого мнения, а девушек жалел. Он придерживался своеобразного взгляда, что человек имеет меньше прав в отношении тех, кто у него служит, чем тех, кто является простыми знакомыми или даже совершенно чужими людьми. Таким образом, не будь мисс Мэзон его служащей, он был уверен, что в самом непродолжительном времени пригласил бы ее на завтрак или в театр. Но он чувствовал, что было бы насилием со стороны нанимателя, покупающего время своих служащих в рабочие часы, посягать каким бы то ни было образом на свободное время, остающееся в их распоряжении. Такой поступок был бы грубостью; его нельзя назвать честным. Это значило бы использовать свое преимущество, ибо служащий находится в зависимости от него. Служащий мог пойти на это приглашение из страха рассердить нанимателя, а не по собственному желанию.