Я у Дмитриева спросил:

– А у вас инспектор из МУРа глаза к небу не держит?

– Зачем он нам? Сами разберемся.

– Но ведь пропажа?

– Никакой пропажи нет. Мы этот станок в металлолом списали. В черный металл.

– А цветной телевизор в цветной металл?!

– Не скажу! У начальства тоже должны быть секреты.

– А по-моему, нет. Гласность в работе ведомств. Вот главный лозунг «Недели». Я имею в виду газету.

– Если ты за гласность, скажи, как прошел в закрытый цех?

– Ругаться не будете?

– Нет.

– Есть много способов. Можно подойти и начать менять шпингалеты в двери – верхний на нижний. Как будто ты из столярки. Можно прийти и давать приказ читать об усилении режима и непропускании посторонних. «Прочли? Распишитесь. Начальник на месте? Его тоже надо ознакомить». И проходишь в цех. А лучше – когда у постового телефон на стене, как сегодня. Я с соседнего аппарата позвонил, он трубку хвать и кричит: «Пост номер четырнадцать слушает». Я говорю строгим голосом: «Пост номер четырнадцать слушает?» – «Слушает». – «Это пост номер четырнадцать?» – «Пост номер четырнадцать слушает». – «Никаких нарушений нет?» – «Нет никаких». – «Очень хорошо. Кто на посту?» – «Пантелеев». – «Очень хорошо. Слушай, Пантелеев, сейчас к тебе двое подойдут, один иностранец – под видом нашего, другой наш под видом иностранца. Он часто ходит. Так вот, документов не спрашивать. Внимательно следить. На обратном пути нашего задержать. До моего распоряжения. Вопросов нет?» – «Так точно». – «Об исполнении доложить». – «Будет сделано». Кому доложить? Чего доложить? Не важно. Будет сделано. Раз иностранец, раз строгим голосом. Раз вопросов больше нет.

Теперь Дмитриев глаза вытаращил, как тот инспектор из МУРа.

– Неужто прошел?

– Так точно.

– А второй?

– Его держат. До особого распоряжения.

– Кто же это?

– Тарарыев из телеметрической лаборатории.

– Такой мордастенький? Заместитель начальника.

– Он самый.

Дмитриев сразу за телефон схватился:

– Как туда звонить? Он набрал номер:

– Алло. Это кто у телефона?.. Подозрительный задержан?! Немедленно доставить его к начальнику охраны. Под пистолетом. Сказать, что взят по приказу неизвестного голоса. Пост никому не сдавать. Запереть к чертовой матери.

Потом он вмиг успокоился и спросил у меня:

– С чем пожаловал?

Я ему рассказал несколько эпизодов, связанных со мной. О юморе, о детях, о холуйстве.

– А что от меня требуется?

– Лебедка портативная.

– Зачем?

Я объяснил. Он уперся:

– У нас завод авиаприборный, а не изобретательская лавочка. Не выйдет.

– Виктор Павлович, но ведь такая штука и в производстве понадобится.

– Когда понадобится, тогда и изобретем… А сколько этот твой Тихомиров получает? Какой оклад?

– Триста пятьдесят.

– А сколько у него народу в подчинении? За что он отвечает?

– Я да Топилин. Да еще куплетистов пара. Да заместительница его. А отвечает он за две гастрольные программы. Только за тексты.

Тут Дмитриев взвился:

– Да у меня за такие деньги одних рабочих десять тысяч! Да я за каждую аварию в ответе! А план?! А госиспытания?! А министерство на шее?! Ну, я ему дам!.. А может, эта штука в ширпотребе понадобится? От нас сейчас ширпотреб требуют.

Вот что значит равная оплата за неравный труд!

– Еще как. Если подъемного крана нет, ею можно что хочешь на высоту тащить. Хоть груз, хоть колокол для церкви. Антенны телевизионные ставить в деревнях.

– А машину можно вытаскивать?

– Хоть грузовик. Привяжи к дереву и тащи.

– Заманчиво. Интересно, а есть она на Западе? Посмотреть бы образец.

Я решил похвастать:

– Представляете, такой штуки даже у проклятых капиталистов нет.

– Да? – насторожился Дмитриев. – А может, и нам не надо?

– Надо, обязательно надо. Есть такие на Западе. При их-то перепроизводстве не может не быть. Пойду в научную библиотеку, принесу фотоснимки.

– Это другое дело, – сказал главный. – И еще вот что, организуй нам письмо какое-нибудь об этой лебедке. От кого хочешь, хоть от жэка своего. Хоть от группы нуждающихся колхозников. Нуждающихся в лебедках, разумеется.

– А от комитета комсомола цирка можно?

– Это идея. Только адресуй в наш комитет. Они на меня выйдут. А я уже буду как будто по их просьбе решать. И фотоснимки западные приложи.

Дело было сделано. И я ушел, унося впечатление о деловых и дружеских качествах главного инженера. И некоторое недоумение о себе самом. Ну, зачем я подставил бедного Тарарыева? Ну, зачем? А просто так, с ним получалось веселее.

Вечером я узнал, что слушание переносится. Тихомиров со дня на день ждет звания «Заслуженный деятель искусств РСФСР».

Черт его знает – хорошо это или плохо. Слава Богу, что товарищеские билеты не успели разослать.

Чем опасна газетная заметка? Тем, что она печатается в официальном издании. Газета «Советская культура» – орган министерства культуры. Значит, как думает корреспондент Кошкин, так думает и все министерство во главе со своим славным руководством. (И вся страна.)

А славное руководство, может быть, и не знает о корреспонденции тов. Кошкина. Более того, оно может иметь совсем другую точку зрения.

Порой мне кажется, что министерство культуры и не подозревает о существовании этого всезнающего Кошкина, выражающего точку зрения этого всемогущего министерства.

Однако корреспонденция, в этот раз Собакина, в «Омской правде» изрядно поломала мне ребра. Ведь за каждым ее словом стоял Омский обком партии.

Итак, случилось это в Омске. Бабушка стала читать:

В клубе военного городка идет елочное представление. Идет день, идет два. Радостные и нарядные дети смотрят спектакль, получают подарки и расходятся по домам, полные ярких впечатлений о новогоднем празднике.

Спектакль подготовлен Омской филармонией, продуман до мелочей от гардероба, где с детьми начинает работать затейник, до теплого помещения для родителей, ожидающих малышей. Но…

Почему-то без этого «но» кое-что у нас еще никогда не обходится… Но… заболевает Дед Мороз. Смену ему вовремя не подготовили, и на детскую площадку приглашаются «варяги».

Администрация клуба не нашла ничего лучшего, чем предложить роль Деда Мороза заезжей знаменитости – цирковому клоуну Ивану Бултыху…

Ретроспекция. Работаем мы в Омске. Вдруг приходит администратор из филармонии:

– Спасите, ради Бога! Пожар!

– Что такое?!

– Дед Мороз заболел.

– Ага… понятно. «Заболел ваш дедушка».

А администратор наседает:

– Выручайте, друзья. Как сольный концерт оформим – три ставки. Билеты на все спектакли проданы. И роль небольшая. Иначе мы пропали. Попробуй сейчас найти дедушку. И потом, это же для детей. Ей-богу, халтура неплохая.

На эстрадном языке любое выступление не по графику называется «халтурой». Даже если оно во Дворце съездов. Ну, я и рискнул.

…цирковому клоуну Ивану Бултыху. И зрелище будто подменили.

Вместо стройного, продуманного спектакля детям предлагается шумная затея с полным разбалтыванием ребят, затасканными эстрадными приемами, с набором древних плоских шуточек.

Дед Мороз поет на сцене, притопывает ногами и разве только не ходит на руках. Этим подрывается вера ребят в фольклор, в народные традиции.

И что удивительно: двух «старых» персонажей – Простуду и Ветер в Голове – словно подменили. Раньше хорошо игравшие актеры стали заигрывать с залом, паясничать, как на эстраде. В результате выходящие из клуба дети поют их песенки. Песенки отрицательных персонажей! Вот вам образец:

В трусишках зайка серенький

Под елочкой лежал…

Хотелось бы, чтобы администрация филармонии в дальнейшем не проводила столь рискованных экспериментов.