— Внимание, — предупредил он, — путанки. Там и там. Мы должны пройти между ними.

Шли, осторожно переставляя ноги. МЗП, малозаметные препятствия, матрасы из пружинящей стальной проволоки, которые солдаты называли путанками, было действительно чертовски трудно заметить. Были они похожи на ковер из мха или лишайника. Вступить в эм-зэ-пэ означало запутаться и завязнуть намертво. Без помощи товарищей, ножниц для проволоки и пассатижей выбраться из этой хренотени было невозможно. В путанке вязло все: люди, животные, машины и даже танки.

— А ну, Козлевич… — Валера остановился, стал на колени. — Зыркни-ка там в свой телескоп.

Козлевич приложил приклад к плечу, приблизил глаз к оптическому прицелу, прицелился в сторону ущелья Даври Джар, потом за дорогу, в сторону ущелья Заргун. Леварт знал, что снайпер родом из Вильнюса, жил в Москве, а кличкой был обязан одному из героев книжки Ильфа и Петрова.

— Ничего, — сообщил он. — Ни души, ни духа.

— Прекрасно, — оценил Валера. — Можем идти. Внимание. Смотреть под ноги!

— Мины? — спросил, уже несколько запыхавшись, Ломоносов. — Так близко? Я думал, что поле подальше…

— В этой стране, — резко оборвал его Валера, — мины путешествуют. Такая у них скверная привычка. Раз здесь, раз там. А чаще всего там, где их меньше всего ожидаешь. Ну что, командир? Хватит прогуливаться?

— Я скажу, когда хватит. Веди, ефрейтор.

Шли. Козлевич время от времени через прицел осматривал ущелье и склоны. Валера оглядывался, высматривал что-то. Принюхивался.

— Тянет тротилом, чувствуете?

Он повернул за камни, через минуту вернулся.

— На одного чумазого меньше, — захохотал он, демонстрируя найденную сандалию. — Бандюга подорвался на «вдове».

— Это только сандалия, — заметил Ломоносов. — Может, просто кто-то потерял.

— Стопа тоже там была, оторванная выше щиколотки. Ее я не принес, потому что я брезгливый. Еще много крови видел на камнях. Могло быть больше, чем один, трудно сказать. Духи своих убитых забирают… А там… Видите? Кровь, обрывки чалмы или халата. Ха, говорил я — «черная вдова»!

Леварт знал, что черными вдовами солдаты называли мины ПМН. Поскольку контакт с этой миной часто имел последствия такие же роковые, как и с пресловутым пауком.

— Суки! — вдруг закричал Валера. — Выкопали! Суки поганые, чтоб вам…

— Что там?

— Забрали мины, — указал Валера, красный от злости. Вот: здесь, там и там. Видите ямки? Это не от взрывов. Выкопали. Выкапывали, как картошку, прежде, чем какая-то взорвалась. За этим вчера сюда и приходили. Забрали и сейчас ставят где-то в другом месте, сволочи. На наших, понятное дело. Давай возвращаться, командир.

— Вернемся, когда отдам приказ. Что там?

— Там? — Валера сдвинул панаму на затылок. — Расселина. Ущелье, можно сказать. Узкое, длинное, но глухое. В общем, дырка в скале, ведущая в никуда. Духи туда не ходят. Никто туда не ходит.

— Ну а мы таки пойдем, — Леварт холодным взглядом задушил оппозицию в зародыше. — Проверим это ущелье.

— Лейтеха Богдашкин, — прижмурил глаза Валера, не думая сдаваться, — тоже лазил, где не надо. Проверял, так сказать, чего не надо. И плохо кончил. Интересно, прапорщик, что тебе суждено.

— Иди вперед, Белых.

— Это лазанье, — Валера двинулся вперед, но брюзжать не прекратил, — хреново может кончиться. Получить пулю — это дело солдатское. Но мина… Она и ногу и яйца отрывает. Без ноги хреново, а без яиц… Тьфу, тьфу.

Леварт не дискутировал, демонстративно пропуская мимо ушей Валерино нытье. Валера видел это.

— А живьем попасть духам в руки, господи… Бандюги кинжалами отрежут от тебя все мягкое, что можно отрезать. Режут понемногу, твари, потихоньку. Что отрежут, в ведро бросают. Ты, прапор, в Афгане давно уже, так что, наверное, не раз приходилось по кишлакам видеть такие ведра. И не дрейфишь? Ну-ну… А вот и ущелье.

Ущелье в самом деле было очень узким, в тесном проходе между скалами с трудом помещались двое плечом к плечу. Вертикальные стены, казалось, сходились вверху, разделенные тонкой светлой полоской неба. Дальше разлом в скале становился чуть шире, лазурь неба была виднее, становилось светлее. Дно заполняла осыпь, а также оползни валунов, обветренных камней и гравия, который скрипел под ногами. Ломоносов заметил что-то между камней, сделал шаг, наклонился. И тут же испуганно отскочил.

— Змея.

— Кобра, — закричал Валера. — Осторожно, кобра!

Леварт действительно заметил движение между камнями. Что-то там было желтое, золотистое. И по-змеиному извивалось, быстро от них удаляясь.

— Всем отойти! — Валера вытащил из «лифчика» осколочную РГН. — Отойти и укрыться!

Он схватил чеку гранаты, но не успел ее выдернуть. Леварт схватил его за руку. Как раз в то мгновение, когда Ломоносов поднял руку.

— Это не кобра, — предупредил он. — Эта змея наверняка не ядовита. Не опасна.

— Змея есть змея, — Валера сцепился с Левартом. — Ненавижу змей! Зафигачу ее пока не убежала. Пусти, прапор!

— Спрячь гранату!

Змея не убежала. Удалившись от них на какой-то десяток шагов, остановилась. Свернулась. И подняла голову.

Леварт невольно вздохнул, увидев плоскую голову, сегментированный зоб и быстро двигавшийся раздвоенный язык. И глаза. Золотые. С черными вертикальными зрачками.

Он сделала шаг. Змея выше подняла переднюю часть тела и пронзительно зашипела. Золотисто-желтая чешуя заблестела на солнце.

— Ломоносов!

— Что?

— Ты уверен, что это не кобра? Не что-то ядовитое? Ты ведь ботаник, а не герпетолог.

— Знаю о змеях достаточно много. Это не кобра.

— А что же тогда?

— Не знаю. Возможно, полоз… Из семейства ужеобразных.

Полоз из семейства ужеобразных по-прежнему не думал убегать. Легко покачиваясь, неподвижным взглядом он пялил в Леварта свои золотые зенки. Леварта передернуло. Не отрывая взгляда от змеи, он сделал шаг назад. Споткнулся. Ломоносов его поддержал. Леварт затрясся, словно его облили водой. Потом потряс головой, чтобы освободиться от назойливого звона в ушах.

— Идем, — выдавил он из себя. — Возвращаемся.

— И оставляем змею живой, — прокомментировал язвительно Валера, поправляя акаэм на ремне. — Если ты, прапор, такой жалостливый ко всяким гнидам и паразитам, так что ты в Афгане делаешь?

Леварт не ответил. Голос Валеры не доходил до него. Его заглушали мысли.

* * *

Ночь прошла спокойно. Но не для Леварта, который до рассвета глаз не сомкнул. Он не мог уснуть. Его преследовал образ золотой змеи, мертвый взгляд ее золотых глаз.

Утром он пошел к расселине.

Один.

* * *

Он был более чем уверен, что ее там не увидит. Было все еще холодно, солнце над горами висело низко, затемненное мутным утренним туманом. Рептилии, сам себя убеждал он, не теплокровные, они не переносят холода, прячутся от него. Змея, как постоянно называл он ее в мыслях, наверняка где-то спряталась. Может, вообще уползла из оврага.

Змея не спряталась и не уползла. Совсем наоборот, казалось, будто она ждала его. Свившись в клубок на плоском камне, она встретила его, подняв голову и зашипев. Ее взгляд привел его в дрожь.

Неподвижно застыв, змея смотрела на него. Ее золотистая чешуя поблескивала на солнце.

Леварт тоже смотрел.

В ушах стояло навязчивое жужжание, словно гудели пчелы, которых потревожили, постучав по улью.

* * *

Полоз ведет себя неестественно, согласился Ломоносов. Слушая рассказ о совершенной в одиночку экспедиции к ущелью, ботаник присматривался к Леварту странно и многозначительно, но не комментировал. Высказался только тогда, когда его прямо спросили, каково его мнение. Он рискнул выдвинуть гипотезу, что рептилия может быть больна. Или очень голодна. Или и то и другое, поскольку из-за болезни невозможно охотиться и иметь добычу. Ботаник обратил внимание, что в окрестностях нет никакой живности. Ни ящерицы не встретишь, ни суслика, ни даже мыши. Змея, сделал он вывод, должно быть сильно проголодалась.