— Это не в Монголии, умник, — Стрельцова насмешливо фыркнула. — Подожди.

Спустя четверть часа мы брели по узкой улочке, пропуская редких прохожих, и Анька рассказывала мне, как оказалась в Вене:

— Вы уехали зимой, а я уже совсем собиралась увольняться. Зарплаты нет, отпуск не дают, на работе вечно никого не найти — одни пиджаки висят. Уже даже обходной лист в руках держала. И вдруг закрутилось-понеслось… В марте приехали какие-то люди, стали искать достойных кандидатов на стажировку в Австрию. Ну, ты же знаешь, как у нас к загранкомандировкам относятся? Первый состав стажеров и набрали из директорского сына, директорского зама по научной части, пары начальников лабораторий, профорга и зама парторга. Еще кто-то там от комитета комсомола был. В общем, когда эти семеро стали готовить документы, выяснилось, что предварительно требуется сдать тесты, а проверять их станут москвичи из такого же НИИ автоматики. А наши завлабы — результаты московских тестов. Плюс обязательное условие — немецкий разговорный, а таких вообще на весь институт десятка полтора человек. У кого семья, у кого болезнь, в общем, реальных стажеров пять человек и вышло. Тест мой на «удовлетворительно» приняли. Сказали, что это самый нужный результат — еще не забита голова догмами и имею представление о предмете. Вот так я здесь и оказалась. Неожиданно, в общем. И мне здесь очень нравится. Зарплата, правда, не очень… Пять тысяч шиллингов. Не походишь по театрам. Зато красиво и тепло. И цветы всюду. Пока мама жива была, она о таком всегда мечтала — чтоб вокруг меня везде цветы были. Даже предлагала в универ поступать на факультет биологии. У нее там кто-то знакомый был. А я в системщики пошла. И теперь там, где всегда цветы.

И мы замолчали. Мне было просто хорошо идти в теплом вечере по тротуару австрийской столицы рядом с кем-то знакомым и почти близким. Анька, наверное, просто еще раз вспоминала события последнего времени.

За нами тихо крался мой «Мерседес» с Паулем — так его на самом деле звали — за рулем.

— Знаешь, когда этот Шульц увел тебя, мальчишки бросились выяснять, что за важная шишка их посетила? — хихикнула вдруг Нюрка. — Я даже сама засомневалась, что это ты был. Важный такой. Плешивый.

— Лысый, — поправил я. — Солидный.

— Во, точно — солидный! И плешивый.

— Выяснили?

— Оказывается, ты важная птица, Захарка. Американский инвестор из числа самых желанных для любого предприятия. Мистер Твистер, бывший министр, мистер Твистер миллионер, владелец заводов, газет, пароходов… Спартак с Мишкой даже поспорили — есть у тебя десять миллиардов или нет?

— Есть, Ань, больше есть. Миллиарды есть, счастья нет.

— Ну-ну, — хмыкнула Нюрка, не желая принимать намек. — Расскажешь, как докатился до жизни такой, комсомолец Майцев?

Я покачал головой, отказываясь свидетельствовать против себя самого.

— Я американский гражданин и не буду давать показаний без присутствия американского консула!

— Какой же ты американец?

— Обычный. Четырнадцатая поправка к Конституции США, раздел первый.

— Ну Захар, ну будь лапой, не умничай. Расскажи! — Стрельцова пыталась подлизаться и даже взяла меня под руку.

Раньше такого за ней не водилось. Все ее любопытство прежде ограничивалось передовицами в «Правде» и успехами институтского стройотряда. Мне так казалось? Или этому она уже здесь научилась?

— Ты могилу Чингис-хана нашел? — она заглядывала мне в глаза, и я чувствовал себя вознесшимся на седьмое небо.

— Я очень рад тебя видеть здесь, Ань. Очень неожиданно и почему-то приятно. Знаешь, пару месяцев назад я вспоминал о тебе, — о причине воспоминаний — Грейс Келли — я решил не говорить: мало ли как она отнесется к своей похожести. Ведь каждая женщина думает, что она исключительна и неповторима. Пусть и дальше пребывает в этом нелепом, но тешащем самолюбие, заблуждении.

— Правда? И что ты вспоминал?

— Лицо, нос, глаза, руки и… — держите мой язык, сейчас наговорю!

Она задумалась, будто что-то припоминая.

— Нет, я о тебе не вспоминала. Только когда вы приезжали домой по зиме. Неожиданно сегодня увидела, чуть не охнула.

— Да уж, ты молодец. Спасибо тебе, Ань, ты умница, все правильно поняла.

— Представляю глазищи этого австрияка — Шульца, если бы я завизжала, как делает Семенова Катька, да бросилась бы тебе на шею!

Я усмехнулся, потому что в тот момент я чего-то подобного и ждал.

— Ты голодна, Ань? Предлагаю перекусить немножко. Есть здесь какое-нибудь приличное заведение?

— Нет, что ты! Мы с девчонками уже поужинали, толстеть нельзя. А по ресторанам я не хожу — денежное довольствие не позволяет. Так что рекомендовать что-то — увы, это не ко мне.

— И не приглашает никто?

Она подозрительно на меня посмотрела, но уточнять ничего не стала:

— Приглашают, обязательно. Но если на каждое приглашение я стану отзываться, то быстренько растолстею и стану похожа на табуретку на кривых ножках — все женихи разбегутся!

— От тебя вряд ли кто-то согласится убежать по своей воле.

— Ух ты, какой вы галантный кавалер, комсомолец Майцев. Или правильнее будет — Майнце? Как мне к тебе обращаться?

— Зови меня Зак, — вздохнул я. — Привык уже.

— Так ты мне расскажешь, Зак, о своих приключениях?

— Очень бы хотел, но не могу, Ань. Не обессудь, это чужая тайна. Точнее, не только моя.

Не рассказывать же, в самом деле, ей правду? Да и трудно поверить в такое. Практически невозможно. Я сам-то совсем недавно поверил в то, что все происходящее вокруг — не сон.

— А кто может? Может быть, твой отец? Он, говорят, тоже исчез куда-то. И мама твоя в Москву засобиралась. Что происходит, Зак?

Я молчал. Мне нечего было ей ответить. Врать почему-то не хотелось — вдруг потом она посмотрит на меня своими глазищами и скажет: «ты мне врал, Майцев! Как тебе не стыдно?» — и я определенно расплачусь.

— Так кто мне расскажет?

— Не знаю, — я пожал плечами, — наверное, Серый мог бы сказать.

— Где он?! Ты знаешь? — с Анькой произошла моментальная метаморфоза: только что она была флиртующей лапонькой и вдруг стала совершенной фурией — даже в руку мне вцепилась своими когтями очень чувствительно. И снова вперилась в меня своими зрачками — хрен соврешь.

— Вообще-то знаю, — пробормотал я, соображая, что мои личные акции стремительно рухнули в бездну. Хоть в шорт становись. — Далеко отсюда.

— Значит так, миллиардер Майнце! Сегодня уже поздно, — она выпустила мою руку и посмотрела на маленькие часики «Заря». — Да, сегодня поздно. Но завтра с самого утра ты везешь меня к Фролову!

— Но…

— Знать ничего не хочу, — жестом светской львицы она распустила стянутые резинкой волосы — знала, стерва, что действует этот жест безотказно. — Или в восемь утра ты делаешь то, что я сказала, или в девять я стою на пороге какой-нибудь «Kronen Zeitung» и обстоятельно докладываю ее главному редактору о том, кто такой всемирно известный биржевой деятель Закария Майнце.

— Ань, так делать нельзя.

— Я знаю, Захарка. Он уехал зимой, и я полгода проревела в подушку. Даже не надейся, что я от тебя отвяжусь.

Я сделал вид, что задумался. На самом деле мне требовалось какое-то время, чтобы смириться с тем, что здесь мне ничего не светит. Лет пять назад, как настоящий бойцовый олень, я бы бросился доказывать свое исключительное право «танцевать барышню». Теперь нет. Досадно, но так бывает. На земле таких барышень — три миллиарда и если я начну каждой понравившейся красотке доказывать свою непомерную крутость — я просто очень быстро истощусь. Правда, Анька — совсем не «каждая». Жалко, очень жалко, но не смертельно.

— Тогда мне придется тебя убить, Ань.

— Убивай, — она согласно кивнула. — Но сначала я схожу в редакцию газеты.

— А что скажет твой куратор, когда поймет, что тебя нет в стране? У вас же есть какие-то кураторы?

— Захарка, ну неужели такой галантный кавалер спасует перед такой малостью? Думаю, ты решишь этот вопрос парой слов по телефону? А?