— Я буду бесконечно делать тебе предложения. Это стало моей привычкой, как и твой отказ. Одной из тех дурных привычек, с которыми трудно покончить. Как, например, грызть ногти.

Он улыбнулся, и ее злость исчезла. Невозможно было злиться на такого приятного человека, как Берт.

— Я отгоню машину к гаражу твоей тети. До свидания, моя дорогая! — Он как ни в чем не бывало помахал ей рукой. «Линкольн» мягко зашелестел прочь от дома.

Глава вторая

Минуту-другую Жюли наблюдала, как «линкольн» влился в поток машин. Ей всегда бывало больно, когда они расставались с Бертом после ссоры. Но почему-то это повторялось снова и снова. Вспомнив, что Перкинс держит парадную дверь открытой, она пересекла тротуар и вошла в дом, который был для нее родным большую часть ее жизни.

Как и многие другие старые нью-йоркские дома, он был узким. Направо начиналась лестница, пол был выложен мраморной мозаикой. В вестибюле висела люстра, освещая полутемный первый этаж, — люстру принцесса привезла из дворца во Флоренции после смерти мужа. Налево располагалась гостиная: вдоль всей стены тянулись окна, занавешенные золотистыми шторами, похожими на театральный занавес, — благодаря им в дневной полутьме становилось светлее, а ночью они скрывали домашний очаг от любопытных глаз прохожих на Парк-авеню.

В задней части дома находилась светлая столовая — она выходила окнами в один из тех садов, которые совершенно неожиданно можно встретить в центре Нью-Йорка, города, где, кажется, ничто живое уже не в состоянии пробиться сквозь асфальт. Сад, состоящий из небольшой лужайки, нескольких кустарников и одного дерева, каким-то чудом умудрились сохранить, хотя для этого требовалось значительно больше усилий, чем на содержание сортового розария в Уэстчестере.

В средней части дома, в комнате без окон, помещалась библиотека: вдоль стен тянулись полки с книгами, их не было лишь на стене, выходившей в холл, где находился камин, над которым висел портрет Дино Собелли, так мастерски освещенный, что глаза его казались совершенно живыми, а рот как будто улыбался. Принц был необыкновенно красивым человеком. Неудивительно, что тетушка так и не сумела оправиться после его смерти, подумала Жюли, глядя на портрет. Неудивительно, что она с головой бросилась в бизнес — для того лишь, чтобы не оставалось времени для личной жизни. Неудивительно, что она не проявляла интереса к мужчинам, которые мечтали, чтобы она вышла за них замуж, — даже к такому старинному и искреннему другу, как Брукс Мэнсфилд, который сопровождал ее на званые обеды и в театры, всюду, куда бы она ни пожелала, — верный, ожидающий, что наконец-то ей надоест жизнь незамужней женщины, наконец-то надоест бизнес и наконец-то понадобится близкий человек.

Обычно дверь в библиотеку была открыта, но сейчас она оказалась запертой. Жюли вспомнила, что дворецкий упомянул о каком-то деловом свидании. Как правило, принцесса отказывалась обсуждать свои дела дома. Возможно, ее навестил следователь, чтобы задать несколько вопросов об ограблении.

Перкинс отнес чемодан Жюли к маленькому лифту, встроенному в стену позади холла. Лифт мог вместить трех человек, при условии, что все они были средней упитанности. Жюли отказалась ехать, и дворецкий нажал на кнопку. Лифт загудел и уполз наверх.

Жюли бесшумно поднялась по лестнице, покрытой мягким ковром. Она почти достигла второго этажа, когда услышала мужской голос:

— Вы не теряете выдержки? — Никогда раньше она не слышала этого голоса, такого глубокого и выразительного.

— Боюсь, я уже сошла с ума от страха, — прозвучало в ответ мягкое контральто тетушки Джорджии, с тем особенным оттенком, который оставлял неизгладимое впечатление в редкие минуты, когда ее убеждали выступить с речью или дать интервью по телевидению.

— Вы не изменили своего решения?

— Уже поздно, не так ли? Прошли месяцы, пока я разработала план. И наконец сделала решительный шаг.

— Еще не поздно, если, конечно, вы не желаете идти дальше. Мне с самого начала не хотелось вовлекать вас в это дело, ведь только я несу ответственность за все. Но в данной ситуации у вас остается выбор.

— Я уже говорила вам, что пройду через все. И намерена сдержать свое слово. — Жюли никогда не слышала подобных интонаций в голосе тетушки Джорджии. Ей вовсе не нравилось подслушивать, но сейчас она даже не осознавала, что уже делает это. Она почувствовала, что происходит нечто страшное.

— Если вы совершенно уверены…

— Я уверена, — сказала тетя Джорджия.

— По крайней мере вы знаете, против чего идете. Вы знаете об этом не меньше, чем все остальные. Это опасная игра.

— Я готова к этому.

Мужчина, голос которого был похож на низкий колокольный звон, тихо рассмеялся.

— Последнее слово принадлежит вам. Но не отвергайте протянутую руку. Вы ведь иногда слишком доверчивы, не правда ли?

— Конечно, меня считают твердолобой, но я не настолько скрытна, как вы.

— Я? — Мужской голос прозвучал удивленно.

— Я знаю вас, Марк, четыре месяца. Но все это время вам удается оставаться для меня тайной, хотя вы уже знаете обо мне больше, чем кто-либо. У вас есть хоть какая-нибудь слабость?

— Множество! — Он, казалось, развлекался. — Но вашей слабости — верить всем подряд — я не разделяю. Мне проще. Я не женат.

— Почему? Так как вы почти на двадцать лет моложе меня, я могу вам сказать, что вы — весьма привлекательный молодой человек. Думаю, и другие женщины говорили вам об этом.

— Обжегшись на молоке, дуешь на воду, — произнес Марк. — У меня не было времени для любви. Что ж, принцесса, давайте доведем наш план до конца.

— Будем действовать в соответствии с планом, — согласилась она. — С самого утра меня преследует одна фраза: «И пусть падут небеса…» Возможно, именно так и случится, — сказала она холодно. — Всегда надо готовиться к худшему. Наша ситуация подобна бикфордову шнуру. Мы не знаем только, когда этот шнур подожгут. Вы, конечно, были об этом предупреждены. Помните, вам не надо вступать со мной в контакт. Вы же — заметите вы это или нет — будете находиться под моим постоянным контролем. Или кто-то будет этим заниматься вместо меня.

Жюли так и не поняла, заключалась ли в тетиных словах угроза. Они стояли у дверей библиотеки, и Жюли внезапно осознала, что подслушала чужой разговор. Может быть, тайну. Она помчалась вверх по лестнице мимо роскошных комнат, принадлежавших тете, — их фотографии можно было встретить в журналах, посвященных дизайну и украшению домов, — по более узким ступенькам в свою комнату на третьем этаже. Окна ее выходили на фасад здания. Она вихрем влетела в комнату, при этом чуть не споткнувшись о прибывший на лифте чемодан, распахнула окно и выглянула наружу.

Из подъезда вышел мужчина. Не обращая внимания на остановившееся рядом такси, он решительно зашагал к. Гранд-Сентрал. Худощавый, высокий, широкоплечий, он шел с уверенностью, присущей человеку, который знает, куда он идет, и совершенно убежден, что ничто не сможет его остановить.

Навстречу ему шла няня с малышом и собакой на поводке. Собака вырвалась вперед, обвила поводком ребенка, тот упал и захныкал. Мужчина наклонился, высоко поднял его над головой, рассмешил и поставил на еще неуклюжие ножки. Жюли разглядела наконец его лицо. У него были глубоко посаженные глаза, прямой нос, чувственные губы и выдающийся вперед подбородок. Лицо неизвестного мужчины, освещенное улыбкой, показалось ей привлекательным. Он кивнул головой в ответ на благодарность няни и зашагал дальше.

Лишь когда он скрылся в толпе, Жюли поняла, что лежит на подоконнике, хотя с десяти лет ее учили этого не делать. Она выпрямилась, заметила полоску копоти на платье и с досадой смахнула ее. Ну и ну! Что это с ней? Она смотрела вслед незнакомцу, обладателю такого чудного голоса, как ребенок, завороженный звуками волшебной флейты.

Когда прозвучал обеденный гонг, Жюли обнаружила, что стол накрыт лишь для нее одной. Ее высочество обедает в другом месте, у нее деловые свидания, но к ужину она будет дома и надеется, что мисс Брюс тоже будет свободна. Она намерена обсудить с ней нечто крайне важное, сказала ей горничная. Жюли была уверена, что речь пойдет об ограблении, совершенном прошлой ночью.