Вазиры еще только подбегали к своей новой позиции, когда атакующая толпа исмаилитов выскочила из-за прикрывавших ее домов и бросилась в сторону восточного сада. Атакующих встретил мощный прицельный залп — гребень стены, за которой держали оборону афганцы, вспыхнул огненными флажками, а затем покрылся сплошной полосой порохового дыма. Практически вся первая шеренга атакующих была поражена этими выстрелами, дорога оказалась усеяна трупами, по которым пронеслись, затаптывая их, остальные шеренги исмаилитов. Иван рассчитывал, что набранная инерция движения поможет его подчиненным преодолеть шок от первого разящего залпа, но даже его фанатикам-наркоманам были ведомы страх и чувство самосохранения. На миг атака приостановилась, кое-кто из шализарцев даже обернулся и стал прикидывать, не лучше ли отступить.

Но в этот момент посланная Конашевский сотня ассасинов добралась до восточной стены сада и обнаружила, что она не охраняется. Слишком сильным был лобовой штурм, отбивая который гильзаи все как один бросились к юго-западному углу садовой ограды. Именно на это и рассчитывал Иван, но он не учел, что ветви плодовых деревьев очень густые, и его людям пришлось стрелять сквозь стену ветвей и листвы в основном вслепую. Вот почему залп из сотни винтовок, хоть и раздавшийся внезапно, не был столь эффективным, как того ожидал Конашевский.

Однако этот залп заставил гильзаи вздрогнуть и оглянуться. И в тот самый момент, когда их огонь ослаб, обезумевшая толпа исмаилитов, издав душераздирающий вопль, понеслась вперед и неудержимой волной перекинулась через отделявшую ее от афганцев преграду. И тотчас же, понимая, что ждать нельзя ни секунды, отряд Гордона открыл огонь по этой несущейся в атаку толпе. Десятки шализарцев пали от пуль, посланных им в спины меткими залпами засевших в саду вазиров, но, увы, остановить атаку уже ничто не могло. Ревущая волна ассасинов схлестнулась со строем воинов Бабер-хана. Винтовки, оказавшиеся стволом к стволу с оружием противника, были разряжены в упор. Далеко не все, кто остался в живых после этих залпов, успели вновь передернуть затворы. В ход пошли приклады, взметнулись в воздух и опустились на головы первых жертв сверкающие клинки сабель, коротких прямых мечей и полумесяцев ятаганов. Началась рукопашная схватка. Люди падали друг на друга, скатывались на дорогу и падали по противоположную сторону стены, атакующие и защищающиеся смешались и с каждой секундой все больше углублялись в боевые порядки друг друга. Исмаилиты, попирая ногами своих мертвых и раненых, сплошной волной захлестнули стену сада — задние с непреодолимой силой напирали на спины передних. Словно воинственные духи или черти, спрыгивали они со стены, и на месте тех, кто погиб или же пошел дальше вперед, немедленно поднимались и спрыгивали в сад другие. Эта разогретая дурманом орда казалась бесконечной.

Вазиры из своей засады продолжали вести огонь. Никем не обстреливаемые, они спокойно целились, и их пули собрали в задних рядах и с фланга шализарцев богатый урожай смерти. Но наступавшая толпа настолько разъярилась, настолько оказалась увлечена азартом сражения, что походила на обезумевшего от ярости бойца, который столь поглощен желанием убить противника, находящегося у него перед глазами, что не ощущает, как кто-то другой раз за разом вонзает нож в его спину.

Сотня исмаилитов, зашедшая афганцам в тыл, преодолела заросли кустов и вступила в ближний бой с гильзаи. И на этом краю сада взметнулись в воздух клинки, опустились на раскалываемые черепа тяжелые приклады, сталь зазвенела о сталь. Вазиры Гордона, не в силах преодолеть в себе витавшее в воздухе помешательство, покинули свою надежную позицию в саду, чтобы, в последний раз выстрелив во врага в упор, обрушиться на него с тыла, пустив в ход приклады и ятаганы. Стрелки-шализарцы, остававшиеся на крышах, понимая, что в таком яростном круговороте они рискуют в равной мере поразить как чужих, так и своих, бросили свои позиции и помчались туда, где кипела рукопашная схватка, рассчитывая, что именно их помощь окажется решающей и вместе они сумеют переломить ход сражения в пользу защитников города.

Старая стена, опоясывавшая сад, представляла собой просто аккуратно сложенные, ничем не скрепленные стопки камней. Наступил момент, когда стена не смогла выдерживать многотонные нагрузки живой и мертвой человеческой плоти с обеих сторон. Во многих местах она обрушилась, погребая под собой тех, кто лежал у ее основания. И тогда потоки противников, которые вспенивались с каждой стороны преграды, смешались и превратились в единый, кипящий кровью и ненавистью водоворот.

Теперь на поле боя не было намека на порядок, ничей план уже не мог быть выполнен, как бы хорош он ни был. Никто не смог бы исполнить ничьи приказы, и ни у кого не было времени и возможности отдавать их. Все превратилось в одну гигантскую бойню: лицом к лицу, глаза в глаза, клинок к клинку, люди рубили, кололи друг друга, били прикладами, наносили удары кулаками и впивались друг в друга зубами. Это пропитанное кровью месиво дерущихся людей заполнило весь сад, перехлестнуло через придорожную канаву, вытекло на дорогу и гладкое пространство, отделявшее позицию афганцев от городских домов. Стрельба почти прекратилась, уступив место звону стали. Патроны в магазинах кончились практически у всех, а остановиться, чтобы перезарядить оружие, не было никакой возможности — любое промедление обрекало человека на мгновенную смерть, делая его, неподвижного, легкой мишенью для клинка или приклада. Численно силы противоборствующих сторон почти сравнялись — шализарцы понесли большие потери. Исход боя не был известен никому. Все висело на волоске, и было бы непростительно глупо хоть на миг задержаться, чтобы построить самый приблизительный прогноз: ведь именно в этот момент, именно сил одного этого бойца могло не хватить для решающего перелома. Каждый участник сражения был слишком занят тем, чтобы уберечь свою шкуру и голову, исхитрившись при этом непременно отправить на тот свет ближайшего соседа из лагеря противника. Никому не было дела до того, что происходит в нескольких шагах от него, а уж тем более — до того, как развивается сражение в целом.

Даже Гордон, чей мозг обычно, пусть и в гуще яростного боя, оставался кристально ясным и работал как часы, понятия не имел о том, как идет бой в целом и в чью сторону склоняется чаша весов. Бесчисленное множество личных кратких сражений вытеснило из его головы все мысли о стратегии, тактике, судьбах империй и тайнах горных общин.

Как опытный воин, американец не тратил понапрасну силы и не пытался перекрикивать грохот и вопли, отдавая приказы, которые все равно никто не услышит, а если и услышит — то не будет в силах исполнить. Все командирские права и привилегии сейчас не имели смысла, как и тактический талант полководца… Исход боя решался теперь перевесом одной грубой силы над другой в огромном количестве единоличных противостояний сражающихся людей. И раз уж ты оказался в этом водовороте, в этом тайфуне, раз уж некому и незачем теперь отдавать приказы, раз уж нет возможности вырваться отсюда, чтобы взглянуть на бой со стороны и оценить перспективы, нужно делать то, что остается возможным, а именно — постараться расколотить как можно больше вражеских черепов, надеясь таким образом повернуть колесо фортуны в свою сторону.

Гордон запомнил, как разрядил в последний раз винтовку, выстрелив в упор в оскаленное лицо кого-то из исмаилитов. Затем, перевернув оружие стволом к себе, он начал молотить прикладом, как дубиной. Он бил, бил и снова бил, мир вокруг него покрывался кроваво-красной пеленой, и порой Гордону казалось, что он уже не помнит себя, не помнит, зачем он здесь и что ему нужно в этом аду. В мозгу действовали только механически работающие отделы, отвечающие за реакцию, наблюдение и волевое усилие, заставляющие усталые мышцы вновь и вновь заносить оружие для удара.

Он знал, не осознавая своего знания, что Лал Сингх сражается бок о бок с ним. Так же — рядом, почти вплотную — дрался Юсуф ибн Сулейман. А за ними вели каждый свой бой все те вазиры, кто оставался в живых до сих пор. Не видя их, Гордон лишь спиной ощущал их присутствие да ловил на слух особый свист их ятаганов, рассекавших воздух.