Мы с Леном гуляли около двух часов. И разговаривали. Много.
Действительное содержание наших диалогов я приводить не буду, поскольку они все сводятся к заголовкам «Нью-Йорк таймс» (если интересно, посмотрите архив газеты за 7 ноября и 10 ноября 2001 года). Лен заканчивал диалог всегда одним из двух способов: 1) длинно и пространно; 2) коротко и отрывисто. Предсказуем донельзя.
Моя же реакция варьировалась.
Иногда я пропускала туманные вступления и сразу прислушивалась к самой сути. Слушая Лена, я понимала, что его умозаключения потрясающе глубоки и почти научны — он был аккуратен с фактами, как никто. Ни спонтанными, ни эмоциональными они не были. Бледный отголосок мудрых бесед. Я заканчивала разговор, чувствуя себя более информированной о текущих событиях.
Иногда я просто отключалась и любовалась им. Пыталась забыть, что этот симпатичный парень с симпатичной челкой, так симпатично падавшей ему на симпатичные глаза, — Лен Леви.
Еще сложнее было с телефоном.
Довольно часто я думала, что моя жизнь была бы намного легче, если бы я могла безумно, безрассудно и страстно влюбиться в Лена. Конечный результат — наша сумасшедшая любовь — был бы не более чем маскировкой ее корней, лишенных всякой романтики. Безумная и страстная любовь к Лену отлично компенсировала бы тот факт, что я позволила ему войти в мою жизнь, чтобы досадить Маркусу, кто, повторюсь, на самом деле вовсе не хочет, чтобы я была с Леном, ему нужно, чтобы я думала, будто он так хочет,по причинам, которые явно проистекают из его крайнего любопытства и стремления к опытам еще в средней школе.
Где-то в середине нашей прогулки мы ступили на мост Граффити. Я пробегала по нему миллион раз во время тренировок, но до этого ни разу не останавливалась.
— Давай прервемся на секунду, — попросила я.
Мы смотрели вниз, на светящуюся воду, сидя на скамейке. Дерево перил было изрезано инициалами и надписями. Мы с Леном смотрели на воду в уютном молчании, которое может возникать только между хорошими друзьями. Было действительно замечательно. Грязь и опавшая листва делали ручей похожим на темное и горькое колдовское варево.
Я повернулась к нему и проговорила:
— Помнишь, как ты разбил мое сердце в третьем классе?
— Гм. Я? Что?
— Ты разбил мое сердце.
Затем я напомнила ему, как подарила ему валентинку, а он ничего не подарил мне в ответ — первое разочарование в моей никчемной любовной жизни.
Он очень серьезно взглянул на меня.
— Прости, что я так сделал. Гм. Теперь я так никогда не поступлю.
Так мило он это сказал… И если бы он хотел поцеловать меня, то сейчас был бы самый подходящий момент. Но он этого не сделал.
Пятнадцатое ноября
Теперь, когда заявления в колледж уже на пути к заветной четверке, мне больше делать нечего, как просто слоняться по школе. Всю свою энергию я прикладывала к тому, чтобы сводная сестра Пола Парлипиано — тихая социопатка — не провалила экзамены.
Я старалась глубже разгадать интригу Маркус — Лен. Маркус, может быть, и не хотел, чтобы мы были вместе, но я не думаю, чтобы можно было бы что-то сделать с его желанием быть со мной. Он должен был сказать или сделать что-нибудь. Почему он вовлек во все это Лена? Так что я продолжала настороженно ждать, что Маркус выкинет что-нибудь эдакое, когда увидит меня с Леном вместе. Но он бездействовал.
Жизнь в школе текла размеренно и плавно. Скука, скука, скука. Я отчаянно желала, чтобы что-нибудь с кем-нибудь случилось, пусть даже и со мной.
Сегодня я получила жесточайшее сотрясение мозга, если можно так выразиться. Теперь мысли пришли в полный разброд. Вроде бы мозг мне сейчас особенно незачем, но все лучше, чем тупо и бесцельно скучать.
Все началось, как любой скандал, с возгласа Сары в своей комнате:
— Боже мой! Ты нашла новый путь вернуться в «Крик чайки»?
— О чем, черт побери, ты говоришь?
— Ты знаешь, о чем я говорю.
— Понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Цитата — знаменитая скандалистка, чье поступление в колледж оплачено щедрой рукой папочки-мафиози — конец цитаты.
Я рассмеялась.
— Забавно. Кто это сказал?
— Ты.
— Хотелось бы, — вздохнула я. — Но я такого не говорила.
— Боже мой! Да кто еще мог так написать? Кто еще мог назвать Мэнду цитата — псевдофеминисткой, с помощью фелляции проторившей себе путь в эшелоны власти общества средней школы — конец цитаты?
Я снова засмеялась.
— Где ты такое прочитала?
— Письмо по «мылу», — проговорила она, снизив голос почти до шепота, но все равно он бил по мозгам.
Я проверяю свою почту каждый день и даже ночью, ожидая весточки от Хоуп. Тот факт, что я не сижу в сети круглосуточно, явно свидетельствует о том, что я родилась лет на десять позже, чем нужно. Во всяком случае, в моем ящике ничего такого экстраординарного не наблюдалось.
— Какое письмо? Если это большая фотка голой Хэвиленд и Рика Суэва, я не хочу на это смотреть.
Сара шикнула на меня.
— Это рассылка, — проговорила она. — Цитата — Дно Пайнвилля — конец цитаты.
— Синяк, я ей-богу не понимаю, о чем ты.
Она несколько раз громко выдохнула мне в лицо. Она дышала только ртом, это страшно раздражало.
— А разве не ты развела критику? — спросила она.
— Развела критику где?
— На Дне Пайнвилля, — прошипела Сара.
— Что такое Дно Пайнвилля? — я практически орала, привлекая внимание всех присутствующих в комнате, даже Маркуса, который редко когда отрывался от своего блокнота, испещренного песнями «Хаотического Мироздания» — я узнала об этом из уст приближенного. Лена.
— ЗАТКНИСЬ!
Сара выглядела так, словно в течение последних суток перенесла по сердечному приступу в час. После того как она перевела дух, она заявила:
— Я промолчу, пока не найду достаточно доказательств того, что это твоих рук дело. И не упущу ни малейшего шанса.
Я все еще была убеждена, что Сара шутит. Однако это не остановило меня — когда прозвенел звонок, я сорвалась с места и рванула за Маркусом.
— Ты знаешь, о чем она талдычила? — спросила я.
— Обычно знаю, — ответил он. — Но на сей раз ничего не понял.
Я поняла, что, даже пытаясь примириться с прошлым, Маркус не до конца честен со мной. Так что вопрос был не к месту. Я решила найти другой, более верный источник информации.
— Бриджит, — громко сказала я, привлекая ее внимание в переполненном холле, — что такое Дно Пайнвилля?
Она шикнула на меня еще громче Сары.
— Ты так и не поняла?
— Вроде нет.
— Ох…
— Что?
— Слушай меня, Джесс. Не говори ни слова об этом, пока не придешь домой и не проверишь почту.
— Так ты тоже получила это письмо? Почему ты ничего не сказала утром?
— Потому что, типа, не могла, — ответила она. — Не хотела, чтобы все было еще хуже. Это все, что я могу сказать.
— Какого черта, что происходит? Что за конспирация?
— Я серьезно! Больше ни слова, — она нервно улыбнулась, оскалив зубки. — Иди домой, проверь почту, а затем мы, типа, поговорим. Может быть.
Это начало раздражать. Единственное, что мне оставалось сделать, это потрясти одного человека, который не стал бы ничего от меня утаивать, пораженный в самое сердце моей неотразимой женственностью и все такое. Пусть я ухлопаю уйму времени на то, чтобы вытянуть из него информацию, но я готова на такие жертвы.
— Привет, Лен. Скажи, слова «Дно Пайнвилля» для тебя что-то значат?
Я уяснила ответ еще до того, как он прочистил горло. Его пустое лицо говорило, что для него это тоже тайна.
— Ладно, забудь, — сказала я, прежде чем он открыл рот. Я была уже почти готова развернуться и бежать в класс, как он окликнул меня:
— Эээ… Джесс?
— Что еще, Лен?
Прозвенел звонок.
— Позже.
— Хорошо.
Остаток дня был очень странным. Словно бы Мэнда, Сара, Скотти и все остальные лезли из кожи вон, чтобы вести себя нормально, как обычно. Насквозь фальшивыми казались разговоры о поездке домой и футбольном матче на День благодарения. Это выглядело так, словно настоящие люди играли вымышленные роли. Как если бы все играли самих себя, но не слишком убедительно.