Волчара не сидит - стоит на тропе и не уходит. Кони на него не идут, луки у этих вояк убраны-упакованы. Аким, отсюда видно, орёт, руками машет. Кто-то там спешился, меч достал, в одиночку на волка идет. Кажется, Яков. Только, помнится, Ивашко говорил, что князь-волк бронного и оружного один на один -- валит. Вот только мне этого не хватало. При любом исходе.

Я ещё не додумал, что делать буду, а уже вышел на край, прокачал, по-разминал горло. Чуть запрокинул голову и... завыл. Как тогда, ночью в Велесовом святилище. Только спокойнее, без истеричных модуляций. Типа: "я здесь, серый брат, всё в порядке". Обозначился.

Волчара развернул башку ко мне. Пол-версты, а так ясно всё видно. Мелкое, но очень чётко. Потом посмотрел на Якова с мечом. И... в два прыжка выскочил на край склона к лесу. И исчез в кустах. Так я его иноходь в этот раз и не увидел.

А верховые поскакали к нам. Батюшку любимого Акима Яновича я встретил в воротах. Чётко по анекдоту:

-- Что за срачь развели? Почему трава красным крашена? Вам что, куриц резать негде?

И осекся -- кузнеца подвешенного увидел. И Ольбега с разбитым носом и порезом от шашки на виске.

-- Та-ак. Хозяйничаешь...

-- Ага, батюшка. Управляюсь помаленьку. Ты попа, случаем, не привёз? А то надо Домну обвенчать.

-- Что?!

-- И отпевать много народу набралось -- кузнецово семейство добавилось. А у нас ещё прежние не похоронены, завонялись, поди.

Аким всунул в рот бороду и стал жевать. Пойду-ка я рушничок искать. А то когда Аким бороду жуёт... Это не эстетично. Лучше уж что-нибудь тканно-прядильное. Но я пошёл Якова с коня снимать. Всё-таки и ему досталось -- левая нога пробита. Теперь и слезать с коня -- не на ту сторону, не по правилам. Как же он там, на тропке спешивался? Крепок мужик, но полный сапог крови. Ладно, топим большую баню -- сначала живые. А мёртвые и так в сараюшке полежат.

...

Полевая книжка офицера РККА утверждает: при рукопашной схватке соотношение убитых к раненым должно быть где-то 1:8. Что и было в очередной раз подтверждено. Моими расспросами прибывших о сущности произошедшего боестолкновения. Собственно, в бою с "медвежатниками" погибло только двое. И ещё 16 раненых разной степени тяжести. А дальше сработала очевидная вещь - отсутствие гигиены и медицинской службы, в сочетании с необходимостью спешного отступления с поля боя, даёт отношение суммы убитых и умерших от ран к выжившим раненным -- 1:1. Хоть японцы под Порт-Артуром, хоть русская армия до Бородинского боя.

Итого, при двух убитых, девять человек -- покойники. Из оставшихся выживших треть -- калеки.

"Нефига себе сходил за булочками" - прошептали мёртвые губы отрезанной головы, выкатившейся из-под колёс проходящего трамвая.

Миленький результат лёгкой кавалерийской прогулки. Основная часть пострадавших -- смерды-"пауки". А кто ещё будет за "вятшесть" расплачиваться? У вирниковых - доспехи, у наших -- доспехи и Яков, который рябиновских придерживал. А у смердов -- ни броней, ни своего собственного умения, ни навыка подчиняться командиру на поле боя.

С момента моего появления здесь, "Паучья весь" потеряла, с учётом Хохряка и Кудри с их сыновьями, четверть трудоспособного мужского населения. Конечно мужского -- остальное трудоспособным не считается.

Ну и как теперь с этим жить? Я не про эмоции, про слезы вдов и сирот, про "груз двести" и его передачу родным и близким. Не про маршала Жоффра, который победами в Первой мировой "обескровил Францию до голубизны", так что француженки отказались от нижнего белья. Я про простую и очевидную вещь -- как прокормить людей? Конкретно -- четверть косцов на покос не выйдет. К концу зимы порежут или подохнет скотина от бескормицы. Март-апрель -- от голода вымрет часть детей. Растянуть покос? Так мы и так -- вовремя не начали. Ну ладно, дождь пошёл -- божий промысел не переспоришь. Но ведь при затянутом покосе начнутся грозы. И с косой намаешься, и впустую пропотеешь -- сгниёт сено.

И ещё: пока был Хохряк -- была община. Коммунизм первобытный. Так ли, иначе, а сено поделили бы по едокам. А теперь коммуна - то ли есть, то ли нет. Но в веси два семейство холопов. Моих. Покойного Хохряка, которое я у вирника выкупил, и Кудриного брата Всерада, который мне сам в холопы продался. Их прокорм -- моя забота. А сама весь -- вольные смерды моего батюшки Акима Рябины. Который с податями и повинностями ещё не определился.

Четверть веси "сильно на подвесе" - без мужиков бабы и дети сена не накосят. Если соседи или владетель не помогут -- вымрут. Кто поможет, в каком объёме, на каких условиях... В голодные годы на этой "Святой Руси" детей своих отдают в рабство даром. Даже гордые новогородцы купцам-немцам. В сытые -- продают за серебрушки. А здесь, в этой Угрянской глуши, даже и покупателей не сыскать. И как из этого всего выворачиваться? Ситуация называется "ёжик в тумане" - ничего непонятно, но сядешь обязательно голой задницей. На ежа.

Пока раскладывали убитых и умерших, устраивали раненых и просто выживших, вырисовался ещё один существенный аспект: среди прибывших - из "пауков" - один Потан. Оказывается, Аким из веси сбежал. Спешно. От греха подальше. По крайней мере, одному из раненных такая срочная эвакуация стоит жизни -- парень из вирниковых истекает кровью -- открылось кровотечение при езде на лошади. А на чём?! Дороги нет, на телеге не проедешь. Как же тут всё коряво...

А ушёл Аким спешно потому, что смерды, посмотрев на результат этой как-бы победоносной войнушки, сильно огорчились и почему-то обиделись. Как сказал Потаня:

-- Прошлую ночь все гожие у забора сторожили. Ещё ночь -- не выдержали бы. Спалили бы нас.

Я так понимаю, что дело не в карауле, а общей сырости. После дождей всё горит плохо -- поэтому и не подожгли. "Пауки" так обозлились, что готовы спалить пришлых прямо в веси, рискуя своими собственными домами.

Потану тоже не мелко досталось. Ещё в первый "забег", когда они меня, краденного, искать пошли. Правую руку держит на перевязи, бережёт. И общий вид -- с прозеленью. Но -- порадовал он меня:

-- Эй, сынок, подай-ка бояричу его посошок. Слышь, Иване, я сына в лес сгонял за дрючком твоим. Он тебе дорог, ты ж его из рук не выпускаешь, вроде - не просто палка. Вот, держи. А сына своего я с веси забрал -- батя сказал: "забери Христа ради, а то наши не посмотрят, что дитё. Раз из Рябиновки -- придавят".

Ну, Потаня, ну молодец. Озаботился дрючком моим берёзовым. Любленным, лелеемым, погрызенным. Вот подарок так подарок. Кусок дерева, а как часть тела своего. Малец его подошёл, подал. Сам мелкий, тощий, сопли до полу, смотрит хмуро. Не забыл, как сестрёнку ко мне в постель с перепугу подкладывал, и как я ему потом высказал. Ну, ничего -- шесть лет всего. Может, ещё и что приличное вырастет.

А сопли - не беда. Нормальная реакция детской микрофлоры и такой же фауны. Настоящая беда, когда у детей в таком возрасте вообще соплей нет. Видел я такие города в советское время. Возле химических да металлургических производств. Такая хрень в воздух летит, что напрочь давит всё, что у нормальных людей в носоглотке проживает и размножается. Тогда всякая болезнетворная гадость, которая постоянно в воздухе имеется, свободно пролетает на каждом вдохе беспрепятственно внутрь. Бронхи, трахеи, лёгкие. И получает ребёнок полный комплект серьёзный заболеваний. При полном отсутствии соплей.

Тут Любава прибежала. Меня демонстративно не замечает. "Ах, батюшка любименький, ах, братец мой родименький, пойдёмте до избы. Я вас за стол усажу, да батюшку перевяжу, да отдохнуть положу". Увела. Но напоследок Потаня чётко сказал: "пока сорокаднев по убиенным не пройдёт -- рябиновским к веси лучше не подходить".

А по двору суета и размещение с переупаковкой. Аким не просто так ушёл -- он ещё и кучу барахла уволок. Вплоть до мотков ниток и бадейки с воском. Чувствуется "слуга царю, отец солдатам" - всё, что "можно считать трофеем" -- считать и грузить. Для вывоза "в закрома".