Сначала их заметил чей-то ребенок:

— Мама! Смотри — ежик!

— Что ты, Севочка, какой ежик в самолете? Спи.

Не тут-то было. Потом на совершенно беззащитную зверушку кто-то решил наступить босиком. Хорошо не сел. И как-то сразу обнаружилось, что диких животных полно, что все пассажиры окружены, что это наверняка дикобразы, а иглы у них ядовитые.

Многие летали на самолетах, поэтому несложно представить в лицах, как пассажиры одного салона, все шестьдесят человек, одновременно и дружно начнут радостно ловить шесть ежиков, которые этого не хотят. Чего только не приходится терпеть по «казенной» надобности ученым и особенно животным!

В Москве я как-то зашел в лабораторию к Володе. На столе разложено много разных предметов: блюдце с тушью, листы белого ватмана, пинцеты, ведро с водой, клетки с землеройками-куторами и еще что-то блестящее...

— Что это Вы делаете, коллега Володя?

— Моторика и кинематика движения насекомоядных, коллега Миша, — еще очень мало исследованная область биологической науки. Вот ее я изучаю.

Ну, может, не совсем так сказал, это примерный смысл. Скорее всего ответил попроще: «Отстань. Сядь на стул и не мешай». Потом Володя ловким движением подхватил за шиворот землероечку-бурозубочку и прямо с размаху сунул мордой и лапками в черную тушь. Землероечка истерично верещала, что она полезный зверек и уничтожает насекомых — вредителей сельского хозяйства. Но Володю это не останавливало, и он продолжал ее извозюкивать до полной черноты, приговаривая в усы: «Это для науки, для науки!» Он отжал тушь и поставил землеройку на белоснежный ватман. — Ну, беги!

После пробежки оставалась следовая дорожка. На самом краю стола, когда свобода казалась уже близкой, Вова снова ловко хватал животину и начинал ополаскивать в ведре с водой.

Полученная дорожка точно фиксировала последовательность перешага. Из ящика доставалась пока еще чистая с белым брюшком очередная жертва. Предыдущий объект исследований сох в соседнем ящике, стуча зубами от сырости и обиды.

Несмотря на кажущуюся простоту, такой способ давал предельно четкую информацию о характере движения, причем без применения кино- или фотоаппаратуры, что всегда связано с дополнительными трудностями. А тут — всех делов-то: поймать, довезти, не уморить зверей по дороге, придумать метод, выполнить — и все. Начать и кончить.

Шатуны

С этим медведем дядя Петя намучился. Такой черт настырный попался. Только уйдешь из избушки, а он — тут как тут. Уже и снежок третью неделю лежит, неглубокий, правда, но все-таки пора бы Лохматому угомониться, залечь на боковую. Но нет. Как только дядя Петя появился на участке, буквально через несколько дней стал и Лохматый похаживать. Может быть, сухари чует? Как бы там ни было, зверь становился все наглее, пробовал подцепить когтями дверь, отваливал упор, которым притыкают дверь перед уходом в лес.

Говорят, что двери в зимовье надо обязательно делать открывающимися наружу, тогда, мол, зверь не войдет. Потому что Лохматый — он без смекалки. Давит себе на дверь снаружи внутрь, а там — косяк! Вот она, где хитрость. А на себя за ручку, за скобу потянуть, это он нипочем не сообразит... Еще как сообразит. Не сразу, может быть, но разберется. Конечно, если доски набраны плотно, да скобы внешней нет, да колом хорошо припереть, тогда еще ничего.

Но этот медведь попался упорный, что ни день — процарапывал понемногу над порожком, а ведь силы у лошака — не занимать стать. Сожрет двухнедельный запас продуктов и не поморщится.

Подумал маленько дядя Петя и решил Лохматого пугануть для начала. Ружьишко к печной трубе утром тряпицей примотал стволом вверх, зарядил. Из патрона дробь выкатил, конечно. Чего зря потолок крошить? Бечевочку пристроил к курку, да тихохонько из зимовья и вышел, а хвостик между дверными досками продернул, к приколу подвязал. А сам ушел на маршрут, очень довольный выдумкой, весело напевая: «Здравствуй, милая моя, я тебя дождался!»

Только маленько отошел, вспомнил, что наблюдатель соседнего кордона обещался сегодня-завтра забежать. Ну да ладно. Если и подойдет, так к вечеру.

Егерь за порог, а медведь дорогой уже тут. В кустах, что ли, дожидался? Крадется, хочется сухарика. Да и дырку вчера расковырял неплохую, удобную. Сегодня уже точно дверь оттопырю, думает про себя. Все ближе, все ближе минута блаженства.

Зимовье кругом обтоптал, вроде тихо. Только ключ за деревьями гремит, перекат не схватило еще, вот и плещет. Где-то на соседней сопке вскрикнула кукша: изюбря заметила или каборожку, или идет кто? Вон и большеклювая ворона разоралась:

— Как, как?

«Да никак пока... Ну, чего там этот затейник двуногий сегодня намудрил-нагородил? Долго чего-то копается, все не выходил, а есть хочется уже со вчера. И позавчера тоже есть хотел: Что за жизнь!» — Бубнил так-то себе под нос Мохнатый, покрутил лобастой башкой и начал шуровать. Умудрился свалить кол, да так, что насторожка не сработала. Подцепил дверку под низом, открыл, глянул — харчи лежат. Протиснулся вовнутрь — все ж не барские хоромы. Стал пристраиваться. Задом к печке, мордой к нарам: на нары котомку-то дядя Петя кинул.

То ли ногой зацепил, когда возился, то ли неловко как повернулся, уж не скажу, только бечевку-сторожок дернул. А ружьишко хоть и старое, но стреляет браво эдак.

Дорогой читатель! Вот пришли вы, скажем, в обеденный перерыв в столовую покушать. Рабочий полдень. Дело хорошее, чего же не покушать? Отстояли у раздачи с подносом, насобирали всякого-разного вкусного ( в казенных столовых всегда вкусное готовят, как я замечал неоднократно). Ну, Бог с ним, со вкусом. В общем, полный поднос тарелок и компот. Подплываете к кассе оплачивать. А тут человек, стоящий в очереди, которому вы ничего плохого не сделали, совершенно ни за что, просто так и без предупреждения, то есть внезапно, начинает стрелять у вас за спиной во все стороны из двухстволки 12-го калибра. Приятного аппетита!

У медведя также настроение пропало совершенно и очень быстро. Он вообще забыл, зачем он, собственно, зашел в этот гостеприимный дом, и где вход-выход — тоже забыл. В какой позиции стоял, так прямо с низкого старта и стал выходить сквозь стену, через угол сруба. И вышел очень стремительно, а потом с ревом умчался вниз по распадку. Как еще себе об лесину башку не расколол?

Дядя Петя по-прежнему в хорошем настроении возвращается вечерком в избушку. Спускается с сопки. Все устроилось, думает, Лохматого пуганул. Сейчас чайку, да на бок минуток на шестьсот. А ни то, приемник послушать, радиостанцию «Тихий океан» — передачи для моряков. Опять же, японская нация песни часто крутит, жалостно поют так, только слов не разобрать...

Что же это делается, держите меня трое, а то и четверо! Пес кудлатый, вот надо же — все зимовье разворотил, да еще и печь как уделал, обормот дикой... Ну, напугал называется. Что же теперь, в снегу ночевать? Как один сруб-то соберешь? Вот как бывает...

Лохматый — зверь серьезный, с ним не побалуешь. В другую зиму дядя Петя на соседнем зимовье с Петровичем жил, на Чернобородовском кордоне. По ключу так называется. Там избушка хорошая, ладная такая, к двери маленький придел, крыльцо — не крыльцо, скорее навес-сени, обшитые горбылем, чтобы дверь не так сильно снег заметал. Дров можно небольшой запасец положить, лыжи поставить или ведро, если в избе мешает. Удобная избушка, ее лесники еще тамбовской называют! Лет десять назад в заповеднике бич один работал из Тамбова, знатный плотник, вот он избу и ставил. Щелей нет, все плотно подогнано, аккуратно, сухо. Пол настелил ровнехонький, а ведь доски-то топором тесал. Эту избушку тамбовской и прозвали. А сам мужик уехал из заповедника, не показалось ему чего-то.