Можно подремать, да и время подошло смениться. Напарник нехотя вылезает из теплого гнезда, хлопая глазами как филин. Под утро или чуть раньше он повторит опыт и тоже сосчитает число ударов по воде.

Примерно около пяти начинают каркать первые вороны Еще пятнадцать минут — запела зарянка, за ней крапивник. Шестой час. Озерные лягушки подают свой нежный голос. Какой уж тут сон? День начинается. Пора жить.

По чинкам Устюрта

Чего только не случается в дороге. Встречи и впечатления сменяют друг друга, как слайды в диапроекторе.

В той давней экспедиции машина нам выпала не новая. Можно прямо сказать — почтенного возраста был «ГАЗ-63», фамильярно именуемый родными и знакомыми «козел». У «козла» за плечами было два инфаркта в виде капитальных ремонтов и до «похорон» оставалось совсем немного — несколько тысяч километров.

А пока он бодро тарахтел, стуча колесами по долинам и по взгорьям. Иногда от «козла» что-нибудь отваливалось и оставалось печально лежать в дорожной пыли забытым трофеем. Что с воза упало... Очередная травма вызывала остановку на неопределенный период. Поэтому средняя крейсерская скорость передвижения была тридцать — сорок километров в час, а то и в день. При попутном ветре мы стремительно обгоняли даже одиноко стоящих верблюдов, чему те страшно удивлялись.

Вот подъем на чинк. Чинки — это громадные по высоте и протяженности обрывы, ограничивающие плато Устюрт, лежащее между Каспийским и Аральским морями. Особенно крутые и величественные чинки на юге Устюрта — это север Туркмении, на границе с Казахстаном и Каракалпакской АССР. Здесь они поднимаются на сотни метров. Но часто чинки выглядят скромнее, например вдоль побережья, где обрывы осыпались и подразвалились.

Устюрт — «славное и жизнерадостное» место. Представьте себе огромные пространства песка серого цвета, слегка искрящегося на солнце. Это оттого, что поверхность щедро усыпана кристаллами гипса — мелкими, крупными, всякими. Иногда встречаются унылые кустики солянок и каких-то колючек. Печет изо всех сил, ветра нет. Пыль, поднятая машиной полчаса назад, все еще реет над дорогой.

Вдоль обочины перелетают стайки черных жаворонков — это крупные птички, размером примерно со скворца. Собственно говоря, угольно-черные у них только самцы, а самки серенькие. Вдоль обочин, сказал я, но это неточно. Обочины нет, есть пять, десять, пятнадцать параллельных дорог, колея расползается на несколько сот метров и снова стекается в одно русло в узких местах, около спусков и подъемов. Где степь — там и дорога. Колея, по которой наиболее часто ездят машины, четко обозначена битыми бутылками, консервными банками и полиэтиленом.

И все-таки безжизненность Устюрта только кажущаяся. Особенно это заметно на самих чинках. Тут множество промоин, щелей, осыпей, карнизов и уступов. Все это создает укрытия любых размеров. Много тени, что особенно ценно. Кое-где подсачиваются грунтовые воды, горькие на вкус. Поэтому птиц здесь заметно больше, чем на равнине, и по количеству и по разнообразию видов.

Крупные белобрюхие и черные стрижи режут со свистом горячий дневной воздух. По краям обрыва лавируют элегантные луни, чтобы видеть местность и над урезом и по склону. Самцы у этих ястребиных сизые, даже голубоватые, концы крыльев темные. Отсюда пошло выражение «седой как лунь». Кстати, название английского истребителя вертикального взлета «Харриер» тоже переводится как «лунь».

Забавно наблюдать, как лунь-самец кормит подругу, сидящую на гнезде. У луней, как и у многих хищных птиц, самки заметно крупнее самцов. В гнездовой период такой диморфизм дает определенные преимущества. Легкий, подвижный самец быстрее в полете, лучше охотится, зато крупная и массивная самка, сидящая на гнезде, способна дать более достойный отпор пернатому или четвероногому агрессору. Впрочем, гнездо защищают оба родителя, а когда птенцы подрастают, то рассиживаться особенно некогда. И мать, и отец еле успевают подтаскивать «авоськи» с продуктами.

Но пока в гнезде лежат яйца, самка их надолго не оставляет. Вот показался кормилец. Глубоко черпает воздух крыльями, чего-то несет — должно быть песчанку придавил. Гнездо на самом краю уступа — присесть негде. Самка срывается навстречу. Два-три плавных захода и изумительный по слаженности маневр. Как в зеркальном отражении две птицы — самец «заваливается» на правое крыло, рядом летящая самка на левое, самец бросает тушку «из рук в руки», луниха ловит. По двум расходящимся кривым птицы отдаляются друг от друга. Дозаправка в воздухе или фигурное катание...

Прошмыгнуло три ворона — мрачная компания. Пустынный ворон мельче нашего и цвета не такого интенсивно черного, побурее. Мелькают какие-то соколки, на высоте завис крупный падальщик. Наверное, черный гриф или стервятник, далеко — даже в бинокль не разобрать, кто из них.

Под неосторожной ногой сорвался в расщелину серый камень. С карниза, шагах в пяти, снялся филин и тут же, рядом, присел. По размерам — такая же махина, что и лесной, такие же оранжевые глаза-пятаки, только окраска перьев гораздо светлее, совсем песчаная. Как это я его не приметил, совсем же рядом притаился.

Множество звериных троп вьется вдоль подошвы обрыва и над чинком. Их протоптали архары и домашние овцы. Если походить часок, другой, наверняка найдешь остатки горного барана: череп с рогами, кости или обрывок шкуры. Туши, правда, не залеживаются. Основные «добытчики» — волки — не страдают отсутствием аппетита, а уже к требухе пристраиваются стервятники, грифы, вороны... Как их непременно обозвал бы эколог — комменсалы.

Рассказывают, что, когда в окрестностях чинков архаров преследуют волки, архары используют следующую тактику. Табун, убегая, несется прямо к обрыву, а разогнавшись хорошенько — резко сворачивает в сторону. А волки, дескать, распаленные погоней, высунув от жадности язык, так и сыпятся с кручи на дно глубокого ущелья. Мало этого. Такой же прием успешно помогает архарам спастись и от браконьеров, когда те их с фарами ночью гоняют.

Да, на чем мы остановились? На подъеме. «Но-о! Давай, милая!» Натужно кряхтя, преодолевает «козел» крутой подъем. Наконец залезли. Ура!!! Скрежет, дым, остановка — приехали...

Из кабины вылезает экспедиционный шофер Славик. Почему бы нам не познакомиться с личным составом отряда? Замечательный шофер Славик. Годы работы в разнообразных экспедициях с учеными, изыскателями и буровиками, с зоологами, геологами и археологами закалили его характер и придали философический настрой его образу мыслей. Никакая поломка машины не могла застать его врасплох. Он быстро выскакивал из кабины уже с баллонным ключом в одной руке и с монтировкой в другой. Пять минут и точный диагноз готов — опять вкладыш надо менять.

Я много раз замечал, что у «механических» людей, не боящихся бытовой, автомобильной и всякой другой техники, есть в запасе несколько волшебных фраз, которые служат шифром для непосвященных и паролем для своих: «шпонка полетела» или, например, «пассик порвался». А вот уже классика: «искра в баллон ушла» или «в землю». Хотя надо признать, что в баллон звучит гораздо загадочней. Славик знал массу таких идиоматических выражений.

Помимо всего наш шофер был кладезем оптимистических поговорок и прибауток типа: «Это все колеса!» или «Моряки об этом не грустят!» Знал Славик и много песен. В большинстве из них были печальные тексты и задумчивая мелодия.

— Слушай, Славик, — не вынес как-то вокальных изысков доктор биологических наук и руководитель экспедиции (знакомьтесь: заведующий одной очень солидной копытной лабораторией, будем звать его Шеф, или Начальник), — у тебя ничего повеселее в репертуаре нет? Что это за тыква бестолковая или как там ее?