Любовь ОВСЯННИКОВА

02.08.2007

Отмщение

Рассказ

1

На Ольгу вновь накатила грусть. С ней такое случалось, когда вдруг посреди вороха домашних дел, неприятностей на работе и толкотни в общественном транспорте приходила тихая и ничем не оправданная стихия элегических эмоций. И было это словно одуванчики на зашарканном асфальте — не к месту, но радостно для души. Тогда незаметно рассасывалось напряжение, возвращалась способность соотносить себя с окружающим миром и удерживаться в гармонии с ним, удавалось сохранить нить, на которой она — бусинка, наряду с солнцем, облаками, отлетающими журавлями и прочим, что видимо и невидимо глазу.

А грусть всегда открывала шлюзы памяти и выпускала на свободу воспоминания, с шипением и бурлением спешащие невесть куда, безоглядно заливая пойму быта.

Кстати о журавлях. Тогда как раз разгулялась осень. Ну, «разгулялась» — это так, не более чем поэтический образ. Просто она, застыв от собственного удивления, что все сделалось желтым-желто, мягко и умиротворенно стояла за окном в самой лучшей поре своей, заняв необозримые пространства. В самом деле, какое-то дивное сочетание цвета победного солнца и оттенков обреченного увядания обращало на себя внимание, принуждало затормозить свой бег и задуматься совсем не о том, что еще миг назад занимало тебя и подгоняло мчаться вперед, безрассудно не замечая жизни. Это редкое равновесие мира, к счастью, затянулось на дни. И люди отреагировали на него — встрепенулись, вернулись к себе из виртуальных эмпирей заумности, занятости, забывчивости и еще доброго десятка различных «за», где находились по милости нечистого.

«Смешно, — подумала Ольга, — и ведь каждому мнится, что без него тут все остановится, пропадет. А оно ничего — продолжается, поглотив миг чьего-то ухода из здешнего мира, как поглощается во вдохе невидимая пыльная взвесь из воздуха».

Ольга не впервые ловила себя на странных минутах тоски, выпадающих из полной кутерьмы забот и сопровождающихся обозрением прошлого. Причем, чем дольше жила, тем чаще эти минуты случались. Но было еще одно: с возрастом внезапные воспоминания проваливались дальше вглубь, и она с опаской подумывала, что такие путешествия небезопасны — когда-то они угодят на дно ее рождения, а дальше она и вовсе исчезнет. Поэтому старалась не откликаться на зов более ранних своих лет, старалась не окунаться в них, как в омут, но коль уж никуда не деться от непредсказуемых скачков памяти, то оставаться там, где приземлилась, и захватывать плацдарм на этом пятачке.

Сейчас ей вспомнилось лето после окончания восьмого класса. И она торопливо уцепилась за детали, отгоняя прочь картины из более раннего детства.

***

Старшая сестра к этому времени давно окончила школу, вышла замуж, родила сына, оставила его родителям, наградив Ольгу заботами о племяннике, и укатила дальше устраивать свою жизнь более счастливым образом. И хоть неожиданная перемена эта в их семье по существу была обременительной, но, конечно, никем из них таковой не воспринималась. Поэтому Ольгины родители, давно мечтавшие жить в новом доме, не стали затягивать, менять свои планы и затеяли домашнее строительство безотлагательно. Ольга для них, таким образом, отошла на третий план, заняв место после внука и новостройки.

И правильно. Чего им было о младшей дочке беспокоиться? Девчонка росла замкнутой, в меру послушной, хорошо училась, а годы ее были столь дремуче школьные, что думать о ней, по всем прикидкам, полагалось начинать эдак года через два, тем более что среднюю школу тогда перевели на одиннадцатилетку.

А тут вдруг — выпускной вечер. Откуда, что такое? Оказалось, вздумалось классному руководителю подвести промежуточный итог своей работы и отметить получение его воспитанниками неполного среднего образования. И то сказать, неполное среднее образование и тогда считалось вполне завершенным этапом обучения, достаточным для отчаливания от берега детства и уплытия в большую жизнь. Многие после восьмилетки отправлялись учиться в техникумы, другие оценивали себя не выше ПТУ — профессионально-технических училищ. Находились также дети, для которых учеба не была приятным занятием. Они при первой же возможности избавлялись от нее, с удовольствием уходя в трудовые коллективы. Были, конечно, и хитрецы, мечтавшие о том, чтобы еще повалять дурака среди сверстников, хотя учиться не умели и не хотели. Таких, конечно, знали и в девятый класс не зачисляли ни при каких коврижках, фактически, предлагая выбирать будущее из первых трех вариантов. Впрочем, с учетом того, что тогда в стране среднее образование было обязательным для каждого гражданина, желаемый результат все равно достигался, ибо, куда бы ни подался вчерашний восьмиклассник, везде его настигала необходимость и возможность не только получить какую-никакую специальность или рабочую профессию, но и довершить курс средней школы.

Все это вместе сообщало окончанию восьмого класса оттенок нешуточного драматизма и открывало понимание жизни как борьбы за лучшее место под солнцем раньше, чем полагалось по возрасту выпускников-малолеток. И их настроение было обидно далеким от торжественного, каким заражались выпускники средней школы, воспринимавшие это событие с подъемом в душе. Видимо, Ольгин классный руководитель как раз и решил скрасить своим детям эту пилюлю раннего взросления, устроить после окончания неполной средней школы выпускной вечер по всем правилам: со светлым прощанием, теплыми напутствиями, заверениями, что они хорошо подготовлены к долгой счастливой жизни, где их ждут неизменно благожелательные взрослые. Как ни крути, а поддержать столь благое начинание надо было, а значит, и играть по всем правилам: шить соответствующий наряд, готовить речи и номера художественной самодеятельности.

Ольге для этого случая досталось выпускное платье сестры, четыре года томившееся в комоде, слежавшееся, пожелтевшее, переставшее ощущаться свежим. За эти четыре года жизнь изрядно наладилась, даже человек полетел в космос, разделив историю страны на «до» и «после», как в свое время рождение Христа провело аналогичную черту между эрами. Но ведь тогда были другие темпы жизни, а теперь это разделение случилось вдруг, резко и определенно с точностью до секунды. И с той же скоростью и мерой отличий покатились за полетом Гагарина иные перемены, в том числе и мода на одежду и прически. Все, что было «до», считалось невообразимо далеким, замшелым, косным, «пропахшим нафталином». А новое дышало свежестью открытого космоса, в котором таилось бесконечно много новых начал и не было ни единого завершения или финиша.

Но Ольга собиралась продолжать школьное обучение, поэтому совсем без грусти надела на торжественный вечер старое платье сестры. А возвращаясь домой, забралась на шелковицу и изгваздала его невыводимым темно-фиолетовым соком, покончив с наследием сестры навсегда. Значит, был в ней протест против третьестепенного к себе отношения со стороны родителей, хоть и не приносящий никому страданий.

Мама немного попеняла Ольге, посокрушалась. Но не лупить же отличницу в учебе за недосмотр с платьем! Ее сокрушение было столь обреченно искренним, что тронуло Ольгу, засовестило и долго еще оставалось занозой в сердце.

И вот, спустя сорок шесть лет, вспомнилось, дав Ольге понять, что она тогда сознательно испортила платье, чтобы мама не заставила носить его все лето, обрекая на жизнь без обновки.

Какой жестокой она была с мамой! Со своей маленькой мамочкой, вечно тяжело работающей и ничего за это не ждущей, покорно несущей свой крест сквозь толпу неласковых людей, непрекращающиеся «шалости» старшей дочери, измены мужа и недостатки в доме. У Ольги заныло в сердце. Она решила, что в ближайшие выходные поедет к маме, накупив подарков, всяких вкусностей, и обязательно попросит прощения за то испорченное платье. Как хорошо, что мама еще жива и можно снять грех с души, глядя ей в глаза, держа ее руку в своей руке.

***

Она усилием воли отогнала память о злополучном платье и, стремясь не выходить за пределы лета, наступившего после восьмого класса, постаралась вспомнить что-то приятное, что случилось тогда.