«Я отдала тебе свою девственность и свое любящее сердце! — хотелось ей закричать. — Неужели тебе мало того, что ты пренебрег моими чувствами, что я прошла через ужас потери нашего ребенка и никогда ничего не просила у тебя? Тебе хочется еще и посыпать солью мои раны, давая понять, что ты никогда не испытывал ко мне даже мимолетного влечения?»

— Мэри! — прошелестел над столом его голос. — Ты слышишь меня?

Она попыталась сосредоточить взгляд на расплывающемся перед ее глазами бокале.

— О да! — В ее голосе послышалось ожесточение. — У тебя удивительный талант разбивать иллюзии человека простым подбором слов. Ты можешь вспоминать ту ночь всего лишь как «роковую ошибку», но у меня на этот счет иное мнение.

Патрик наклонился к ней.

— Ты тогда просто увлеклась мной, и это увлечение сыграло с тобой дурную шутку. Я виноват в том, что вовремя не разглядел, как ход событий направляется к несчастью, и не уберег тебя от него. У меня есть единственное оправдание: я искренне думал, что ты знаешь о наших отношениях с Лорейн. Ведь было столько разговоров о ее приезде в Вуд-Роуд для знакомства с Дороти…

— Все, что я знала о тебе и Лорейн, это что вы оба — студенты медицинского факультета. Я вообще была уверена, что это мужчина! — Мэри уже давно перестала заботиться о том, что ее голос явно выдает обуявшие ее страдания. — Мне никак не могло прийти в голову, что одной прекрасной ночью ты будешь заниматься любовью со мной, а через два дня представишь всем в качестве своей невесты совсем другую женщину!

— Я не занимался с тобой любовью! — воскликнул Патрик, неожиданно разозлившись. — Мы просто покувыркались под одеялом, это был чистой воды секс! Не было никакой любви — ни с твоей ни с моей стороны, и если ты воспринимаешь это как-то по-другому, ты лжешь сама себе.

— Да неужели?! — фыркнула она в ответ, изливая на него сейчас всю ту боль, которую чувствовала тогда. — А ну-ка, скажите мне, доктор Всезнайка: разве кролик лжет, когда он умирает?

Несколько бесконечно долгих секунд они не могли ни говорить, ни двигаться. Патрика, казалось, хватил удар, а что до Мэри… Она сделала абсолютно непростительную вещь: напомнив ему слова детской песенки, выдала секрет, который сама себе поклялась держать в тайне и оберегать любой ценой. И вдруг вытащила его на сцену только для того, чтобы наказать его! Той ужасной ночью она отбросила прочь собственную гордость и самоуважение. А сейчас точно так же поступила с единственным оставшимся у нее достоянием: неродившимся ребенком, о существовании которого знала и которого любила только она, — да и то такое короткое время.

А самым постыдным во всем этом; было то, что она не ощущала никакого раскаяния. Наоборот: ее вдруг начал разбирать смех! Мэри ничего не могла с собой поделать, потому что, когда смысл ее слов дошел до Патрика, она сочла его реакцию на редкость забавной.

Сначала он просто оторопело уставился на Мэри, как будто у нее вдруг выросло целых три головы, потом спросил:

— Ты была беременна?! — таким голосом, каким люди обычно разговаривают на похоронах.

— А что же, ты думаешь, я имела в виду? — проговорила она между приступами смеха. — Что я ударилась в бизнес по продаже шуб?

При этих словах у него упала вилка, и она чуть не надорвалась от нового приступа смеха.

Остальным посетителям ресторана тоже стало весело: все лица повернулись в ее сторону, Мэри увидела несмелые улыбки, услышала неуверенные смешки.

Странно, почему Патрик не смеется? Он вдруг вскочил, отбросив салфетку, и оттолкнул свой стул так резко, что тот упал, едва не сбив с ног проходившего мимо официанта.

Это окончательно добило Мэри. Теперь она только что не визжала от смеха. Ее бабушка ни за что не одобрила бы подобного поведения. Она не общалась с женщинами, ведущими себя, как прачки, собравшиеся у деревенского колодца. Но, с другой стороны, бабушка не одобрила бы и то, что у кого-то из семьи Дюбуа появился бы внебрачный ребенок! Так что из этих двух грехов первый можно было считать наименьшим. Эта мысль показалась Мэри такой остроумной, что она прямо-таки зашлась от истерического хохота.

— Мы немедленно уходим отсюда! — прорычал Патрик, бросая на стол несколько скомканных ассигнаций.

Схватив ее за руку, он протащил ее за собой по выложенному каменными плитами патио и вывел на улицу с быстротой шерифа, эскортирующего преступника к тюремному фургону. Рывком открыв переднюю дверцу машины, он усадил ее на сиденье, запер за ней дверцу на замок и побежал к водительскому месту.

Теперь они сидели вдвоем в его небольшой машине; Мэри отделяло от него всего несколько дюймов и рычаг переключения передач. Если бы Патрик захотел, он вполне мог бы задушить ее, особо себя не утруждая, а судя по выражению его лица, это как раз и было у него на уме.

И тут перед Мэри во весь рост встала все та же старая трагедия, и смех ее иссяк так же внезапно, как и начался.

— О господи! — прошептала она, ужаснувшись тому, что натворила.

— А теперь объясни, на что, черт возьми, ты намекала! Я хочу все знать об этом «кролике».

Патрик старался говорить спокойно, но глаза его так грозно сверкали, а губы были так плотно сжаты, что Мэри испугалась. В нем сейчас не осталось ничего от того веселого, красивого юноши, в которого она когда-то влюбилась. Это был кто-то абсолютно незнакомый и опасный…

— Господи боже мой! — дрожащим голосом произнесла Мэри, хватаясь за единственную соломинку, которая могла спасти ее. — Не хочешь ли ты сказать, что поверил в мою невинную шутку?

После этих слов Патрик со стремительностью хищника, набрасывающегося на свою жертву, схватил ее за руки и рывком повернул к себе, так что Мэри оказалась наполовину вытащенной со своего сиденья и так близко от него, что чувствовала на лице его дыхание.

— Если таким образом ты решил отомстить мне за тот единственный раз, когда мы были… — выражение отвращения ясно читалось на его лице, пока он подыскивал нужное слово, — когда мы были вместе, тебе нужно было придумать что-нибудь более оригинальное, чем старый номер с беременностью. Потому что, если бы у тебя был ребенок, гнев семейства Дюбуа уже давно эхом катился бы по всему свету!

— Успокойся, Патрик, ребенка у тебя нет, — быстро сказала она, чувствуя, как гнев и печаль вновь поднимаются в ее душе.

Боже, с какой легкостью он отказался от ребенка, которого она когда-то зачала! Он весь даже обмяк от облегчения и ослабил хватку на ее руке.

— Я так и думал… Но это был грязный трюк, Мэри Клэр! Тебе и впрямь удалось вывести меня из себя…

— У меня случился выкидыш на девятой неделе.

Если бы месть действительно входила в намерения Мэри, она тотчас же поняла бы, что преуспела даже больше, чем могла рассчитывать. Ее слова повисли в воздухе между ними — такие же зловещие, как нож гильотины над головой жертвы. Патрик не пошевелился, и только зрачки его глаз расширились от потрясения.

— Похоже, ты не шутишь… — сказал он наконец, и голос его дрогнул.

— Нет, не шучу, — ответила она. — Не знаю, что произошло со мной в ресторане, но я никогда не считала этот выкидыш поводом для веселья. Я любила нашего ребенка и никогда не оправлюсь от его потери!

Весь его гнев, казалось, улетучился при этих словах, и его место заняла великая печаль.

— О дьявольщина, Мэри! — прошептал он, и в его глазах появился тот предательский блеск, что обычно предшествует слезам.

Внезапно ей захотелось успокоить Патрика — отчасти потому, что она абсолютно точно знала, как грустно ему сейчас, но также и потому, что просто не могла видеть его в таком подавленном состоянии. Но Мэри понимала и другое: если она попытается сделать это, он оттолкнет ее. Опять. А ей до конца жизни хватит его первого отказа…

Поэтому она сбросила его руку со своей, взглянула на часы на приборной доске и отрывисто проговорила:

— Теперь, когда ты все-таки вырвал у меня это признание, я хотела бы наконец забрать из больницы свою бабушку. Сейчас уже гораздо больше двух, и она, должно быть, волнуется.