Тото взволнованно ущипнула Скуик за руку, глаза ее сияли, на губах дрожала улыбка.

Скуик с гордым удовлетворением замечала, что Тото привлекает общее внимание, танцуя с Карди, На ней было бледно-розовое платье с серебряным поясом и серебряные туфельки на узких ножках. При всей своей стройности, гибкости она дышала силой и здоровьем. Кожа была безукоризненно свежа, очень густые волосы круто вились и блестели.

Она смеялась, говоря что-то Карди, и смех был совсем детский, безыскусственный и подлинно счастливый.

В этот вечер она в первый раз прибегла к губной помаде, и Карди бранил ее за это.

— Мне семнадцать лет, прошу не забывать, — отвечала ему Тото.

Подавали мороженое из дыни, утку, как всегда в день рождения Тото, и маленькие сливочные сырки, и салат, а вначале коктейль, больше ничего ни Карди, ни Тото не любили пить, как говорила Тото.

Лениво оглядываясь кругом, Карди задавался вопросом, не следовало ли предложить Чарльзу и Бобби явиться позже. Тото должна танцевать сегодня без передышки. Взгляд его оживился, остановившись на одном столике, у самого края террасы. За ним обедали мужчина и женщина, но не женщина заинтересовала Карди. Он вставил свой монокль в глаз, вгляделся пристальнее, потом вынул монокль, отвернулся и принялся за еду.

Тото проследила за его взглядом и спросила:

— Кто эта красивая женщина за столиком подле оркестра, дэдди? Я уверена, что видела ее где-то и его тоже.

— Это, кажется, Марта Клэр, из кафе Капуцинов, — отозвался Карди.

— А он кто такой? — настаивала Тото. — Я знаю наверное, что видела его где-то — ужасно красивый, правда?

Скуик неуклюже повернулась на стуле: стоило Тото заинтересоваться кем-нибудь, как Скуик испуганно настораживалась.

— Мне хочется, чтобы он обернулся, — весело щебетала Тото.

Карди продолжал есть утку, но легкая улыбка пробегала под коротко остриженными усами. Чего ради Доминик Темпест здесь, в Копенгагене? И как это ему удалось убедить мадмуазель Клэр сопровождать его?

Некоторое время он думал о Темпесте. Ему сейчас лет тридцать шесть, должно быть. Пошел по дипломатической части после войны.

Небо! Как в свое время Ник Темпест, он и Билль потешались над старшим братом Ника!

Он не имел ни малейшего желания нарушать tete-a-tete Темпеста, и, танцуя, старался держаться подальше от его столика, но они неожиданно наткнулись на Темпеста, когда тот возвращался после разговора по телефону, и Тото тотчас крикнула:

— Дэдди, да это же мистер Темпест!

Темпест сразу остановился.

— А это… да неужели же это Тото? — спросил он. Тото кивнула головой:

— И совсем взрослая!

— Да, совсем! — согласился Темпест, улыбаясь Карди.

Тото снова обратилась к нему:

— Дэдди говорит, что с вами сидит Марта. Клэр; мне так хочется познакомиться с ней, прошу вас.

— Увы, это не мадмуазель Клэр, — не задумываясь, ответил Темпест. — Эта дама — жена одного делового знакомого.

— Красивая, правда? — не унималась Тото, — волосы какие чудесные!

Темпест кивнул, улыбаясь, поболтал с Карди и отошел.

Оглянувшись назад, он снова бросил взгляд на то, что его пылкому ирландскому воображению казалось большим розовым цветком на серебряном стебле.

Вот какова дочка Гревилля, которую он смутно помнил маленьким ребенком с очень тонкими прямыми ножками, очень большими зелеными глазами и очень ровным носиком, обсыпанным веснушками, необычно ласковым ребенком.

С такой кожей, с такими глазами через год-два она будет ошеломляющей красавицей.

Немного погодя Марта Клэр сказала ему с загадочной улыбкой:

— Вы, видимо, увлечены, мой друг! Jeunesse eternelle (вечная юность) околдовала вас.

Она смеялась, но голос звучал совсем невесело.

— Я знал их: мужчину — со дня рождения, — вежливо пояснил Темпест. — Поместье его родителей расположено рядом с моим. Он танцует с дочерью.

Марта пропускала между пальцами свою дивную жемчужную нить. Глупо, конечно, ревновать, она это прекрасно понимала, но Никко так трудно было завлечь и, несомненно, еще труднее будет удержать.

— Девушка очень мила, — мягко сказала она. Темпест кивнул головой, но тут Марта воскликнула:

— Так это Гревилль — тот, что так крупно играет!

— Да, это Гревилль, — подтвердил Темпест. Марта не спускала глаз с Карди, потом с Тото и Скуик.

— Но это… не может быть, чтобы это была его жена?

Темпест отвел глаза от персика, который чистил.

— Гревилль давным-давно развелся с матерью девушки. Сейчас она леди Торренс — мы танцевали у них на яхте в Довиле, если припомните.

— Mais si! Женщина-топаз: золотые глаза и волосы, а кожа — белый вельвет. И он так и не женился? Почему?

— Он любил ее, — ровно проговорил Темпест. — Вот почему. Я видел их вместе, — Гревилль старше меня лет на десять, кажется. Я еще учился. Но был у них на свадьбе и по сей день помню необычайное ощущение счастья, которое исходило от них. Венчались они в Лондоне, в Оратории, и прямо оттуда уехали в Ирландию, где я увидел их месяц спустя. Я был в Лондоне, когда состоялся развод, и, помню, с цинизмом молодого савраса подумал, что Гревиллю посчастливилось: женился на протестантке и потому мог развестись.

Марта лениво протянула:

— А я и не подозревала, что вы ханжа, Никко мой!

— Ханжа! — Темпест хотел было запротестовать, но заметил по голубым глазам Марты, что она начинает скучать, и предложил: — Не потанцевать ли нам?

Тото помахала ему рукой, когда они проходили мимо их столика, и Марта, охваченная внезапно нехорошей ревностью, бросила:

— Эта девочка пленила вас.

Скучающее выражение появилось в глазах Темпеста, он сказал любезно:

— Дорогая, вы идиотик, но премилый, — и на ее довольную улыбку ответил банальным взглядом восхищения.

Позже они столкнулись с Гревиллями у выхода, пока Темпест ждал Марту.

Тото была сейчас в белом, напоминавшем плащ итальянского кавалериста, манто из мягкого шелковистого сукна, с высоким меховым воротником, из которого выглядывало смеющееся личико.

— Сегодня день моего рождения, — сообщила она Темпесту, подавая ему прохладную руку. — Посмотрите, что мне подарил Карди, — она распахнула манто и протянула жемчужную нить к Темпесту.

Нагнувшись, он уловил слабый запах духов. "Жасмин", — подумал он и взглянул на жемчуг, лунный свет играл в нем, но Темпест смотрел не на ожерелье, а на белую шейку, которую оно охватывало.

— Прелестно, — сказал он чуть торопливее, чем требовалось.

— Он страшно красивый, — говорила Тото, — это я о мистере Темпесте. А тебе, папочка, милый, нужен новый смокинг с костяными пуговицами и прямой жилет, или как это у вас называется, — чтобы шел ровно, без острых концов. И галстук такой, чтоб закрывал воротник до самых уголков.

— А ноги что, сойдут? Как ты полагаешь? — учтиво осведомился Карди. — Я не обратил внимания на носки Темпеста, но на мне те, что ты купила в Париже. Я позволю себе надевать их лишь в столь высокоторжественные дни, как сегодняшний, очень уж они тонки.

Тото рассмеялась, прильнула щекой к его плечу и всунула ручку в его руку.

— Мой собственный, дорогой, большой, самый красивый в мире… Но мистер Темпест тоже кровный, правда?

— Кровный? — взволнованно повторила Скуик. — Aber so was sagt man nicht (Такие вещи не говорятся).

— Да, это требует объяснения, — прошептал Карди.

Тото объяснила одним словом:

— Это человек страшно красивый — совсем как мистер Темпест, — с густыми волосами, которые блестят натурально, не от брильянтина, с лицом смуглым и чуть-чуть суровым и глазами, которые кажутся светлыми на смуглом лице, и ресницами, которые кажутся темными, и зубами, которые весело сверкают, когда он улыбается, — человек в платье, которое сидит на нем как влитое, но никогда не бывает тесно, в рубашке с узкими манжетами — вот что это, Скуик!

— Der liebe Himmel! (Святое небо) — воскликнула Скуик.