— Ужасно хорошенькой была сегодня мисс Кэрлью, не правда ли? — начал он («Это собьет его с толку, он ни за что не догадается, что я имею зуб против этой девицы».)

Джон продолжал энергично чистить зубы. Окна были открыты настежь и к холодному воздуху ночи, проникавшему в комнату, примешивался легкий запах зубного порошка.

Джон покончил с процедурой умывания и босиком подошел к Чипу.

— Ты пришел узнать, не собираюсь ли я сделать ей предложение?

Было в выражении его лица какое-то напряженное оживление и решительность. У Чипа похолодело внутри. Он молча смотрел в ярко-голубые глаза, смеявшиеся на загорелом, обветренном лице. У Джона волосы были взлохмачены, и это придавало ему поразительно юный вид. Что-то новое сменило его обычное выражение приятной, чуть-чуть дерзкой уверенности и самообладания.

— Hу и что же — так оно и есть? — спросил в свою очередь Чип.

— Кажется, да, — отвечал Джон.

Он неожиданно потушил электричество и уселся на кровать, обхватив руками колени.

— Кэролайн не такая обыкновенная, как другие, — сказал он быстро. — Ты понимаешь, что я хочу сказать? Все женщины очень скоро после замужества делаются до утомительности одинаковыми. Кэролайн никогда не станет похожа на других, она своеобразна. И потом — она может быть замечательной помощницей человеку, который делает карьеру…

— Ты ее любишь? — спросил уныло Чип.

— Меня ужасно тянет к ней, — отвечал Джон откровенно.

— А она?

— Не знаю. Кажется, и ее ко мне тоже.

Он усмехался как-то странно, вспоминая минуты в гондоле.

Чип направился к окну, насвистывая сквозь зубы.

До него донесся голос Джона:

— Я всегда думал, что когда влюбишься в девушку, все решительно в тебе изменится. Оказывается, это не так. Любовь только привязывает тебя к одному и отрывает от всех остальных. Если Кэролайн выйдет за меня, то могу считать, что я — счастливчик. Пол-Лондона было в нее влюблено и ухаживало за ней в разное время.

— Ты считаешь это плюсом?

— Во всяком случае, я нахожу, что у половины Лондона хороший вкус. А что же другое ты ожидаешь от меня услышать, старый ты дурак? Чип, в этой девушке удивительная смесь всего! Она как будто живет сотней различных жизней, и знает это, и смеется над собой и над всеми.

— Веселенькую семейную атмосферу это обещает!

Джон вскочил и подошел к приятелю.

— Ты не слишком оптимистически настроен, старина! Я замечаю, что тебе Кэролайн не нравится. Но почему бы тебе не примириться с тем, что я не разделяю твоей антипатии?

— Тебе еще не сто лет, — сказал Чип ворчливо, — и спешить некуда. — Женитьба — шаг серьезный. Я полагаю, не очень весело знать, что связываешь себя навсегда… если только человек не любит по-настоящему.

— Не очень весело и жить одному, как перст, — возразил Джон сухо.

Он достал папиросу и куря зашагал по комнате.

— Все это очень хорошо, — заговорил он волнуясь, — жить здесь в комфорте. Чудесно проводить время, любоваться красотами Венеции. Множество людей могут жить так всегда, но мне это скоро надоело бы до смерти. Мне нужно вернуться в Лондон и уйти с головой в работу. Коррэт будет меня продвигать, но слабо. А лорд Кэрлью в один день мог бы сделать для меня то, чего Коррэт не сделает в пять лет. Это не значит, что я хочу жениться на Кэролайн только из-за того, что ее родные — влиятельные люди. Это, конечно, было бы низостью. Она дьявольски привлекательная девушка, достаточно красива, чтобы заставить мужчину потерять голову. Я только хотел сказать, что Кэролайн замечательно подходит для роли хозяйки политического салона…

— Но не женятся же люди только для того, чтобы давать званые обеды и обзавестись хозяйкой для этих обедов?

— Можно привести еще дюжину оснований, менее важных, чем хорошие обеды и красота девушки, — сказал Джон небрежно. — Ты не можешь, надеюсь, не признать, что Кэролайн способна внушить любовь.

Последние слова он сказал как-то застенчиво.

— Так ты ее любишь? — настойчиво допрашивал Чип. — Или это все сделали гондолы, да дворцы, да эти поэтические каналы вместо улиц, да песни гондольеров? (Никого шумнее этих проклятых парней я не встречал в жизни!) Джон, действительно ли это настоящее чувство? Конечно, бывает, что влюбляешься сразу… Но ты не успел узнать мисс Кэрлью.

— Знал ли когда-нибудь один человек другого? — зевнул Джон.

— Все-таки не мешает иметь некоторое представление друг о друге, если люди намерены вступить в брак, — продолжал терпеливо убеждать Чип. — Припомни-ка, что ты говорил на этот счет, когда мы с тобой в прошлом мае гуляли по дороге в Абингдон? Мы толковали о женитьбе, о любви, и ты…

— Я на многое теперь смотрю иначе, — перебил Джон. — На «возвышенную» любовь, мечты и всякие такие штуки… А что, Чип, не холодно тебе?

— Твои намеки так же осторожны, как движения носорога, — отозвался Чип. — Я ухожу, успокойся.

— Не падай духом, братец. Вероятнее всего, что твои тревоги окажутся напрасными, и Кэролайн мне откажет.

— Дай Бог, — пробурчал невнятно Чип, уже по ту сторону двери.

Он совсем перестал понимать Джона.

Странная нетребовательность! Убогий идеал счастья, готовность смотреть на брак, как на простую сделку, и удовлетвориться такого сорта браком… «Неужели, — спрашивал себя Чип, сидя на краю кровати и не раздеваясь, — неужели он во всем в жизни будет держаться такой сомнительной линии?» От Джона его мысли перешли на Кэролайн.

В том кругу, где он вращался, в кругу клубмэнов и спортсменов — о Кэролайн говорили не совсем хорошо. Чип слышал раз или два вольные намеки на ее счет. Джон же не слыхал ничего: Женева слишком далеко от Лондона.

«Хоть бы Бог помог, чтобы она дала ему отставку, — размышлял Чип. — У нее, вероятно, есть целая куча более блестящих предложений».

У Кэролайн, действительно, имелось много претендентов на руку. Но все они были так пылки и настойчивы, что их не приходилось завоевывать. Джон же упорно не желал лежать у ее ножек и оставался самим собой. Это-то и привлекало Кэролайн. Джон был недурен собой, но у нее было много поклонников более красивых. Он был довольно состоятелен, но другие — богаче. Но Джон замкнулся в себе, и его ничем не удавалось выманить из этой крепости. Вот что не давало покоя Кэролайн!

Сначала он только нравился ей; теперь она начинала находить в нем какое-то магнетическое обаяние.

Он небрежно принимал то, чего другие домогались, — и это давало ему явное преимущество перед другими.

Кэролайн не смущало, что Джон в данный момент был ничто, человек без положения в обществе. Она даже, в силу какого-то примитивного великодушия, была довольна в глубине души, что это она даст ему все. Ей хотелось покорить его, потому что он казался таким независимым.

«Я, кажется, наконец, влюблена», — сказала она себе с приятным удивлением в тот вечер после катанья в гондоле.

И впервые в ее похожей на пламя на ветру жизни испытала волнующую нежность, подумав о Джоне, который уже спал, вероятно, утомленный впечатлениями дня. Она приложила ладони к пылающему лицу и когда, наконец, уснула, то улыбалась во сне.

А Джон не спал и размышлял о своем настоящем и будущем.

Какое-то низкое чувство заставляло его втайне желать поскорее сообщить новость о своем обручении.

Кэролайн была прекрасная партия, и, презирая себя за такие мысли, Джон все же хотел, чтобы мать знала это. Он неизвестно отчего был зол на весь мир, сознавал нелепость этого — и все же продолжал злиться. Брак с Кэролайн должен был вознаградить его за какую-то воображаемую обиду. И, кроме того, если не душа, то чувственность в нем была сильно затронута этой девушкой.

Сойдя утром вниз в столовую, он застал там Дерри и Чипа, которые уже кончали завтракать. Кэролайн никогда не завтракала в столовой.

Дерри на ужаснейшем итальянском языке попросил лакея положить ему еще рыбы и обратился к Джону:

— Слыхали новость? Родитель вне себя от волнения. Какая-то передряга в политике.