— О, совсем по-новому, — весело отвечала Кэро. — Я прямо возродилась.

— Ты правду говоришь? — допытывался Джон.

— Правду, мой заботливый возлюбленный, правду! Погляди на меня. Разве не заметно?

Он смотрел на прелестное матовое лицо, тонкие пунцовые губы, глаза, смущающие, таившие какую-то мысль.

— Ты сегодня очень красива, — сказал он сдержанно.

Яркий румянец вспыхнул на миг на щеках Кэро.

— А не пора ли тебе мчаться в пристань твоих надежд и желаний, сиречь в Броксборо? — заметила она небрежно. — Выборы — дело неотложное, не так ли? Какая жалость, что я не могу поехать с тобой и помочь вам считать записки!

— Да, очень обидно, — горячо поддержал Джон. — Это было бы чудесно!

— И полезно тоже.

— И так декоративно! — засмеялся Джон, целуя ей руку. — Ты всегда ведь все собою украшаешь.

— Как, комплименты? — воскликнула Кэро. — Чем объясняется этот неожиданный пыл?

— Отчего ему и не быть? — отпарировал Джон. — В конце концов, моя милая, через месяц мы венчаемся.

— Ах, вот что!

Он усмехнулся несколько неспокойно и поцеловал ее. А Кэро смотрела на него из-под длинных ресниц.

— А не обвенчаться ли нам раньше? — спросила лукаво и, не дав Джону ответить, рассмеялась: — Нет, нет, ведь мы не аркадские пастушки! Тебе надо ехать баллотироваться, а мне — выздороветь, приготовить туалеты, учить свою роль. Кстати, Джон, ты выучил свои реплики?

Глаза ее блестели откровенной насмешкой.

— Я прочитал всю венчальную службу, — сказал Джон почти сердито от смущения.

Кэролайн даже запищала от смеха. Он поднялся, раздраженный, сбитый с толку.

— Боюсь, мне пора, Кэро. Пожелай мне успеха.

Она больше не смеялась. Удержала его руки в своих.

— Я тебе желаю всего… чего тебе самому хочется, — сказала она почти беззвучно. И Джон с удивлением заметил слезы на ее глазах.

— Иди, иди, пожалуйста. Тебе ведь необходимо. Я… пожалуй, я в самом деле еще идиотски слаба после этого гриппа.

— До свиданья, дорогая.

Он на миг встал на колени у постели, чтобы быть ближе к Кэро.

— Ты не сердишься, не будешь огорчена из-за того, что я уехал? Ведь такой случай Бог знает когда еще может представиться снова. Если бы ты была серьезно больна…

— Да, тогда бы ты оказался в большом затруднении, не правда ли? — заметила Кэро без тени иронии. — Но, к счастью, я выздоравливаю, мой нежный жених! Так что отправляйтесь, желаю вам быть избранным и примите мое благословение!

Он смеясь простился с нею поцелуем и постоял еще минутку, вдевая цветок в петлицу.

— Вернусь, и почти сразу — наша свадьба.

— О, это еще далеко. Сначала ты погрузишься в треволнения выборов. Ты должен держать меня в курсе дел, сообщать о каждом твоем выступлении, хорошо?

— Мой секретарь будет посылать вам отчет каждое утро, — с шутливой торжественностью заявил Джон.

— А на кого возложена эта почетная роль?

— На Чипа. У меня, конечно, нет секретаря, но Чип так мил, что согласился ехать со мной и помогать.

В дверь постучала горничная.

— Ну, на этот раз окончательно до свидания, — сказала Кэролайн.

Через минуту после ухода Джона она снова услала горничную и не успела та выйти, как Кэро соскользнула с кровати, и, завернувшись в одеяло, спряталась за складками оранжевой шторы, ожидая, когда Джон выйдет на улицу.

Она видела внизу его автомобиль и шофера у двери. Очевидно, он сейчас выйдет.

Джон появился с шляпой в руке. Лорд Кэрлью провожал его.

Яркий свет зимнего солнца был благосклонен к Джону: он словно еще подчеркивал молодость, живость, красивую мужественность этого лица, этой худощавой фигуры. Лорд Кэрлью положил ему руку на плечо и оба смеялись чему-то. Джон закинул голову назад, как всегда, когда смеялся.

Кэролайн немного дрожала в своем убежище. Какими далекими казались те солнечные дни в Венеции, когда Джон вот так же смеялся, невыразимо привлекая ее чистотой, нетронутостью души и молодой жизнерадостностью, какой веяло от этого смеха, от каждой его позы.

Теперь он уходит из ее жизни, теперь она накажет его за то, что он не любил ее так, как она желала. Но она уверяла себя, что не сожаление, не упреки совести волновали ее сейчас. Просто — воспоминание о той радости, что умерла и не вернется.

Джон надел шляпу, надвинув ее, как всегда, на лоб. «Какие глупые мелочи подмечает и любит иногда женщина в мужчине», — с досадой сказала себе Кэро. Шофер уже пускал в ход машину. Джон уселся впереди.

Посмотрит ли он вверх на ее окна?

Он посмотрел. Поднял вдруг голову, и Кэро показалось, будто его взгляд устремлен прямо в ее зрачки.

— Передайте, пожалуйста, привет Кэро, — донеслось до нее явственно, — и автомобиль двинулся. Исчез из виду.

Кэро снова лежала на подушках, мрачно глядя перед собой.

Венеция проходила перед ней в видениях. Вот они с Джоном в солнечное утро. Смех, нежная интимность. Вот — они в компании других, непринужденные, беспечно-веселые. Вот — одни в гондоле плывут мимо наглухо запертых дворцов, закрывающих небо, и ни одна живая душа не видит их. Джон, устав грести, растянулся на скамейке, она проводит пальцами по его волосам… Но все это — отрицательное счастье. Ей надо больше, чем это. Полуребяческая, застенчивая ласковость Джона не искупала вины. А вина его была в том, что он не стал — и не станет настоящим влюбленным.

— Он мне надоел, — сказала вслух Кэролайн, — и сказала правду. И тут же прибавила, чтобы заглушить минутное недовольство собой: — Я освобождаю его столько же ради него самого, сколько ради себя.

Мчась в Броксборо, навстречу резкому ветру, под бледно-голубым зимним небом, Джон чувствовал себя ужасно счастливым и освобожденным от всех неприятностей и забот.

Кэро была сегодня так мила с ним, лорд Кэрлью так ласково ободрял его. А впереди — открытая дорога к будущему, о котором он мечтал.

В Эндовере он нашел Чипа и Туанету, закусывающих в «Лебеде».

Туанета, похожая на миниатюрную французскую маркизу, переодетую эскимосом, увидев его, вскочила и закричала:

— Джон! Джон! Мы здесь! Скорее! Этот тушеный кролик — просто объяденье, не так ли, Чип, миленький?

Джон вошел и уселся, придвинув стул ближе к пылающему огню. Он тоже нашел, что кролик — «объяденье»; похвалил новое пальто Туанеты.

— Я говорила Чипу, что оно должно иметь «богатый вид», — объяснила серьезно Туанета. — Это — ради выборов. Мы все должны выглядеть хорошо, Джон, это ужасно важно! Я заставила Чипа купить себе новую шляпу, знаете, такую мягкую и с перышком сойки, воткнутым за ленту.

— Это, должно быть, нечто умопомрачительное, — заметил Джон с приличной случаю серьезностью. — Чип, ты, вероятно, выглядишь в ней божественно!

Чип сказал ворчливо:

— Это какая-то идиотская плюшевая штука, цвета морской травы приблизительно. Ничуть не буду удивлен, если распугаю всех избирателей!

— Не верьте ему, он в ней очень хорош, — вступилась с негодованием Туанета. — Чип, как ты можешь так… так хитрить?! Ведь когда примерял, сам сказал «отлично» — и был так доволен, так доволен! Ты отлично знаешь, что это правда!

Чип, отмалчиваясь, налег на сыр. Туанета, бросив ему еще один взгляд упрека, снова повернулась к Джону:

— Я купила у Хэтчерда биографию разных политических деятелей: Питта, и Мельбурна, и Диззи. Я о всех них слышала, конечно, но решила, что теперь должна вникнуть в политику, раз мне предстоит принимать в ней участие.

— Это добросовестно с вашей стороны! — похвалил Джон.

Она слегка пожала ему руку.

— О, Джон, я так хочу, чтобы вы добились успеха! А кто такие ваши враги?

— То есть другие кандидаты? Их два, — сказал, невольно расхохотавшись, Джон.

— Я их возненавижу, — заявила с убеждением Туанета; затем она взяла на руки гревшегося у камина котенка, подобранного где-то в дороге, и понесла его к автомобилю. Мужчины пошли за ней.

— Да она уже совсем большая, честное слово! — изумился Джон, словно в первый раз увидел ее.