– Да, топка у нас не в порядке, – мрачно говорит машинист Каленов. – Помощник мой весь день сегодня в расстройстве чувств.

– Чего же это? – интересуется Вейцзеккер.

– Какие–то семейные неприятности.

– Какие же, господин помощник машиниста? – резко поворачивается к нему Вейцзеккер.

– Сестренку в Германию… – только и мог произнести помощник машиниста.

– Так вы, значит, из–за этого забастовку объявили? – повышает голос Вейцзеккер.

– Я стараюсь, господин майор! – испуганно произносит помощник машиниста.

– Отдайте ему лопату, господин обер–лейтенант, а мы посмотрим, как он старается.

Паровоз уже набрал значительную скорость, и Каленов перекрыл доступ пара в машину.

– Это что, предельная скорость?

– Да, тридцать километров. Больше из этого самовара на таком угле не выжмешь.

Тормозит он хоть и без особого мастерства, но Нефедов сокрушается:

– Ну, куда мне так!

Однако, проделав те же манипуляции с регулятором и краном машиниста, он тормозит локомотив почти так же, как и Каленов.

– Напрасно скромничали, – хвалит его Вейцзеккер. – По–моему, ничуть не хуже, чем Каленов. А вы что скажете, господин обер–лейтенант?

– Согласен с вами, господин майор. Будем, однако, справедливы к господину Каленову. У него класс работы повыше. Да и не мудрено – Дерюгин давно не держал руку на кране машиниста…

Каленов улыбается, а Вейцзеккер смотрит на часы:

– Ого, уже третий час! Мне пора возвращаться в Овражков, а то, кажется, снова собирается дождь.

– Не собирается, а уже… – уточняет Азаров, высовываясь из окна паровозной будки.

Давно накрапывавший дождь льет теперь всерьёз. Струи его, сносимые порывами шквального ветра, заливают окно и двери паровозной будки, жестко стучат по её металлической обшивке. Майор Вейцзеккер торопливо прощается, натягивает на голову капюшон и спешит к своей машине.

– Ну, а мне что теперь делать? – спрашивает Каленов.

– Сейчас четверть третьего, – говорит Азаров, взглянув на часы. – Подежурьте еще полчаса и можете возвращаться. Вам ведь нужно еще с поездным диспетчером связаться?

– Он предупредил меня, что в его графике будет «окно» между четырьмя и пятью часами. Я свяжусь с ним поближе к четырем.

– Тогда вам придется раздавить еще парочку наших мин, – шутит Азаров, спускаясь вместе с Нефедовым с паровоза. – Ну как? – спрашивает он майора.

– Все в порядке – не подведу.

– К четырем всё должно быть подтянуто к будке стрелочника Михеева. Надеюсь, на него можно положиться?

– Вполне. Это наш человек.

– А полицай по–прежнему дежурит у телефона в его будке?

– Полицая мы ликвидируем, как только машинист получит от диспетчера разрешение на выезд.

– А Лукошко пусть обеспечит ликвидацию «шкоды», как только мы взорвем мост.

– А если…

– Никаких «если» быть не должно, Андрей Сергеевич! С мостом сегодня все должно быть кончено.

Без пяти четыре машинист Каленов подгоняет свой паровоз к будке стрелочника и спрыгивает на землю.

– Стой! – окликает его полицай, с головы до ног укутанный в мокрый от дождя плащ. – Пароль!

– Дыня. Отзыв?

– Свекла, – отзывается полицай, опуская винтовку. – Домой, значит, Каленов?

– Созвонюсь вот только с диспетчером. Эй, Михеев, ты что, спишь, что ли? Свет почему не горит?

– Светомаскировку соблюдаю, – отвечает стрелочник Михеев. – Советские самолеты недавно пролетали.

– Подумаешь, какой важный стратегический объект для авиации твоя будка! – смеется Каленов. – Давай зажги что–нибудь, диспетчеру звонить буду.

Стрелочник Михеев зажигает ручной сигнальный фонарь и направляет свет на телефонный аппарат.

Каленову не сразу удается дозвониться. Наконец диспетчер отзывается на его вызов:

– Ну что, Каленов, хочешь в стойло? Только без промедления. В твоём распоряжении всего полчаса. Жду воинский. Не мешкай. Всё!

Едва Каленов вешает трубку на рычажок телефонного аппарата, как на голову его обрушивается приклад автомата. Удар хоть и не очень сильный, но машинист теряет равновесие и падает.

– Вяжи его! – приказывает Нефедов Михееву.

А на паровозе Азаров стыдит помощника машиниста:

– Его сестру в немецкое рабство угоняют, а он сопротивляться вздумал.

– Так разве же я знал, кто вы такие?..

– А кто же ещё, кроме партизан, мог захватить ваш паровоз, дурья твоя башка? – спрашивает скрутивший ему руки за спину здоровенный парень в мокром немецком маскхалате.

– Ну ладно, Евграфов, потом ему все это втолкуешь, – прерывает партизана Азаров. – А сейчас пусть он ответит на мои вопросы, если у него осталась хоть крупица совести.

– Я готов ответить на любой…

– С какой скоростью ходили вы к мосту?

– Больше тридцати километров ни разу не удавалось… Даже когда очень спешили.

– А высоко ли от крыши паровозной будки горизонтальные ветровые связи моста?

– Примерно метра полтора.

– А ты какую мне рейку приготовил? – обращается Азаров к Евграфову.

– Двухметровую, товарищ лейтенант.

– Понижаешь его в чине, – смеется майор Нефедов, выходя из будки стрелочника. – Не знаешь разве, что немцы ему чин обер–лейтенанта пожаловали?

– А я чхал на их чины, – сердито отзывается Евграфов. – Я признаю лишь советские воинские звания.

– Некогда сейчас об этом! – торопит парня Азаров. – Крепи поскорее рейку к крыше паровозной будки. Я все–таки решил продублировать взрыв паровоза еще и тем способом, о котором вы мне рассказывали, Айдрей Сергеевич, – обращается он к Нефедову, поднявшемуся в будку машиниста. – Ну как, Евграфов, укрепил уже рейку? Тогда помоги грузить взрывчатку на тендер.

– Как со стрелкой, Михеев? – спрашивает Нефедов.

– Все в порядке, товарищ майор, можно ехать!

– А у вас как? – оборачивается Нефедов к Азарову. – Тоже все готово? Ну, тогда – вперёд!

И он трогает паровоз с места. А Азаров заканчивает крепление взрывателя к нижнему концу рейки, установленной на крыше будки машиниста. Как только она заденет за верхние ветровые связи моста, предохранительная чека будет выдернута из корпуса взрывателя и ударник его пробьет капсюль–воспламенитель толового заряда.

Паровоз идет теперь по главной магистрали. Регулятор его открыт на большой клапан, обеспечивающий работу паровой машины на предельной мощности.

– Следите за километровыми указателями, – отрывисто бросает Нефедов Азарову. – У вас зрение получше.

Азаров высовывается в окно будки машиниста, всматриваясь в мелькание пикетных столбиков, установленных через каждые сто метров.

– Проезжаем двести третий километр, – сообщает он Нефедову. – Прыгать будем на двести первом.

Паровоз развивает теперь предельную скорость. В свете его буферных фонарей всё чаще мелькают пикетные столбики. А вот и двести второй километр!

– Прошли двести второй! – кричит Азаров. – Приготовьтесь!

Через две минуты нужно спрыгнуть. Им известно, что откос насыпи тут песчаный и пологий, но без ушибов, наверное, не обойтись, даже если не подвернутся ноги. Чтобы смягчить падение, они заблаговременно натянули на себя ватные брюки и толстые стеганые телогрейки.

Теперь в окно смотрит Нефедов, а Азаров держит наготове кумулятивный заряд, чтобы прилепить его к котлу, как только паровоз сровняется с указателем двести первого километра.

– Двести первый! – кричит Нефедов.

А лейтенант прилепил уже кумулятивный заряд и машет Нефедову рукой:

– Прыгайте!

Майор прыгает вперед по ходу поезда и, чтобы погасить инерцию тридцатикилометровой скорости, сразу же падает на зыбкий песок откоса и катится вниз. А паровоз с грохотом несется дальше…

Докатившись до основания откоса, Нефедов больно ударяется обо что–то и не может подняться на ноги. А впереди его с глухим шумом быстро катится Азаров. Не успевает Нефедов окликнуть лейтенанта, как тот сам уже склоняется над ним: