На утро после приезда Альбино отправился на прогулку. С трудом добрался до холма, километрах в трех от дома. Не раз останавливался, отдыхая на пологом склоне. Так тянуло в горы, оттуда открывались далекие дали!

А как он тяготел к людям, как давно не видел женщин! Передержал на руках всех детей, какие жили по соседству. Иные в поселке встретили его приветливо, а иные сторонились, избегали разговоров: нескольких человек, замеченных в том, что они беседовали с Альбино, вызвали в жандармерию. Сам он оказался под строгим надзором. Не имел права ночью выходить из дому. Не имел права посещать общественные собрания. Каждую неделю регистрировался в полицейском участке.

Мог ли он предположить, что на свободе чуть ли не каждую ночь ему будет сниться тюрьма, что он так будет тосковать по товарищам? А больше всего с горечью и болью думал о Кертнере. И часто подолгу рассказывал о нем отцу.

Не всегда Альбино находил точные слова, пытаясь охарактеризовать своего друга и учителя Кертнера.

— А я твоего друга хорошо вижу, — сказал слепой отец. — Целомудренное сердце, душа революционера и храбрость солдата. Такой никогда не приказывает; но его слушаются все. Даже самые отъявленные анархисты…

С трудом устроился Альбино на авиационный завод «Савойя Маркетти». Едва местные чернорубашечники узнали, что Альбино работает на авиазаводе, как его оттуда выгнали. Добрые люди посоветовали устроиться в маленькую мастерскую. И в самом деле, там его уже не тревожили.

Спустя какое–то время принесли извещение с почты — на имя Альбино пришла ценная бандероль. И что же в ней оказалось? Ему вернули из тюремной канцелярии медальон с золотой цепочкой!

Прошло два месяца, слежка ослабла, он освоился на свободе и лишь тогда выехал в Милан. Надо связаться с верными партийными товарищами и с их помощью выполнить поручение Кертнера…

Вскоре Гри–Гри получил письмо на итальянском языке:

«Я был осужден специальным трибуналом за принадлежность к Коммунистической партии, пропаганду и пять лет просидел в тюрьме Кастельфранко (Модена). Там я имел случай узнать Конрада Кертнера, осужденного Особым трибуналом.

Поведение Кертнера на судебном процессе было превосходным. Это видно из текста приговора, который находится в делах тюрьмы, а у Кертнера есть копия.

Все его поведение в тюрьме, его знания и опыт обогатили наших молодых товарищей. У них много энтузиазма, но мало теоретических знаний и нет закалки. Товарищи, имевшие счастье знать Конрада Кертнера и находиться вместе с ним в камере, извлекли большую пользу для общего дела.

Кертнер после амнистий полностью отбыл срок наказания, но его из тюрьмы не освободили. Угрожают, что не выпустят, если он не сообщит о себе новых данных, касающихся национальности и гражданства.

Очень долго Кертнера держали в строгой изоляции и плохо с ним обращались. Идет месяц за месяцем, а наш любимый товарищ еще не освобожден. 4 сентября этого года окончился срок моего заключения. Перед освобождением я был изолирован на пять дней. В эти дни мне удалось увидеть Кертнера, который почти год незаконно сидит в одиночке. Мы получили возможность объясниться с ним, и на мой вопрос — смогу ли я быть ему полезен после своего освобождения, он дал мне поручение довести все это до Вашего сведения. Лично это поручение выполнить не могу, так как нахожусь под специальным надзором и не хочу никого ставить под удар, принести с собой тревогу и несчастье. Поручил доставить это письмо надежным антифашистам.

Кертнер сообщил мне обо всех легальных попытках воспрепятствовать беззаконию — результаты отрицательные. Легальным путем он помощи дождаться не может и просит тех, кому его судьба небезразлична, посоветовать ему какое–нибудь новое средство. Если нового средства не найдут, он будет, как дисциплинированный солдат, выполнять прежний приказ, как выполнял его до сих пор. Если те, кто о нем думает, найдут нужным, чтобы он сменил гражданство, то пусть через меня сообщат ему биографические данные о новом лице, каким он должен стать. Надеюсь, что мне удастся с помощью верных товарищей передать Кертнеру такое сообщение.

Вот суть деликатного поручения, которое мне дано. Горячее желание мое и всех товарищей в тюрьме добиться освобождения Кертнера, не оставлять его в том положении, в каком он сейчас находится. Лицо, передавшее это послание, знает мой адрес. Я всегда в вашем распоряжении для пояснения и поисков возможности связаться с надежными людьми, знающими Кертнера. Прошу извинить за это краткое и печальное изложение дела.

С коммунистическим приветом

А л ь б и н о (Б р у н о).

Прилагаю записку Кертнера в надежде, что она будет доставлена по назначению».

«Тусенька, податель сего Бруно был со мной в заключении в течение нескольких лет. Он парень верный, я питаю к нему полное доверие. Кроме этой записки я дал ему поручение рассказать все, и ты его, несомненно, поймешь. Меня все больше беспокоит здоровье Старика. Иногда мне кажется, что я его больше не увижу. Целую маму и тебя, моя родная дочурка.

Т в о й о т е ц».

91

Накануне раздался телефонный звонок. Незнакомый мужской голос долго извинялся за беспокойство, а потом предупредил Джаннину, что хочет видеть ее по важному делу. При этом он назвался старым знакомым.

— Вы меня не помните? — спросил незнакомый синьор, входя назавтра в контору.

— Что–то не припоминаю… Может быть… Нет, не могу вспомнить.

— Ну как же, я ваш старый знакомый. Присутствовал при обыске. Когда потрошили вашего хозяина.

— Вы, очевидно, хотели сказать — бывшего хозяина? Я уже три года служу у синьора Паганьоло. Бывший компаньон Кертнера.

— Вот Кертнер–то меня и интересует. И прошу вас мне помочь.

Он предъявил Джаннине бумагу, та успела разобрать, что бумага из Рима и что перед ней агент тайной полиции. Она сделала вид, что содержанием не интересуется, и вернула бумагу с такой быстротой, словно та обжигала пальцы.

Государственный преступник Конрад Кертнер подал прошение о помиловании. Снова возникла необходимость установить его действительную национальность. И долг синьорины — сообщить властям все, что она знает о личности Кертнера. Учреждение, в котором имеет честь служить ее старый знакомый, по–прежнему подозревает, что имя и национальность бывшего совладельца «Эврики» фальшивые. Синьорина должна точно знать, чем занимался ее бывший хозяин, должна помнить людей, с которыми он был связан, и знать его почту — куда он отправлял письма, пакеты и от кого их получал. Когда Кертнера помилуют и освободят, будет поздно все это выяснять. Мы рискуем так и не узнать, кто угрожал безопасности государства, интересам нации, кто водил за нос самого министра, которого назначил дуче, утвердил на высоком посту король Виктор–Эммануил, а благословил папа римский.

— Прошу синьорину сказать мне все с полной откровенностью, как своему старшему брату.

— Кертнер по национальности австриец. Я в этом уверена так же, как в том, что мы с вами — христиане!

— Откуда синьорина знает?

— Не раз ходила к австрийскому консулу. Получала там паспорт для бывшего хозяина, относила паспорт в квестуру, чтобы продлить вид на жительство. И всегда бумаги Кертнера оформлялись в консульстве быстро. Не раз консул передавал через меня привет герру Кертнеру. Уверена, что консул давно и хорошо знал моего бывшего патрона… Вам этого достаточно?

— Предположим на минуту.

— Есть еще примета, которая убедила меня, что бывший господин австриец.

— Что за примета?

— В первые месяцы моей службы герр Кертнер редко называл меня синьориной. Он часто оговаривался и называл меня «фрейлейн»… Знаю еще одну примету, — добавила Джаннина шепотом.

— Слушаю, — старый знакомый подался вперед и тоже перешел на шепот.

— Мой бывший патрон часто напевал вальсы Штрауса.

При этом Джаннина стала беззаботно и игриво напевать вальс «Сказки венского леса».

Старый знакомый сделал строгое лицо. Кажется, нахальная и хитрая синьорина позволяет себе над ним посмеиваться. Куда девалась его вкрадчивая любезность! Он взял жесткий тон: