Играя с детьми простых крестьян, она рано узнала их нужды.

Все это формировало ее жизненные убеждения, взгляды.

Милдрет Харнак смотрела на переливающуюся разными красками воду за бортом и своим мягким, бархатистым голосом читала:

— Я тоже люблю это стихотворение, — сказала Либертас.

На лекциях в Берлинском университете Милдрет читала своим студентам на английском языке не только Гете, но и Рильке, и запрещенного Гейне. Ее смелость импонировала большинству ее слушателей.

Яхту вел Харро. Его мускулистая рука крепко сжимала румпель руля. Белая шелковая рубашка пузырилась от ветра. Рядом с ним на раскладном стульчике примостился Арвид. Он снял очки, и его близорукие глаза щурились от солнца.

— Значит, Хейнкель тоже работает над самолетом с реактивной тягой?

— Я своими глазами видел чертеж, — подтвердил Шульце-Бойзен.

— Надо сообщить в Москву.

— Как только вернемся, скажу Гансу[10].

— Функабвер в ближайшее время получает новые, усовершенствованные пеленгаторы. Надо проявлять максимум осторожности, — заметил Харнак.

— В Берлине у меня несколько квартир, откуда можно вести передачи. И все они в разных районах. В случае опасности нас предупредит Хорст[11].

— Ты знаешь, что пал Минск? — спросил Харнак.

— Да, знаю. Фактор времени сейчас имеет решающее значение. В этом году Англия и США по производству самолетов сравнялись с Италией и Германией. Это мне сказал Беппо Шмид, а ему — Геринг. Ты был в России, Арвид, что ты можешь сказать о промышленности русских?

— Россия стала сильной промышленной державой. Но сейчас они в очень невыгодном положении.

— О чем вы тут говорите? — Из каюты выбрался Йон Зиг. У него заболела голова, и он немного полежал в каюте.

Харнак коротко передал содержание разговора.

— На железных дорогах работают тысячи иностранцев: поляки, французы, голландцы. «Арбайтен лангсам» — «Работай медленно» — таков лозунг дня, который функционеры КПГ распространяют среди иностранных рабочих, и это находит отклик, — сообщил Зиг.

— В авиационной промышленности тоже работают иностранцы. Несколько бомбардировщиков, поступивших в Италию и Румынию, вышли из строя после первых же полетов. Сам Хейнкель сказал мне, что это результат плохой работы, — заявил Шульце-Бойзен.

— Большинство немецких коммунистов в концлагерях. Нас осталось мало. Но я верю, что революционная ситуация в стране будет вызревать, — сказал Зиг. — Нам необходимо объединить все антинацистские силы в Германии[12]. Не можем ли мы найти опору среди антигитлеровских офицеров вермахта? — спросил он Шульце-Бойзена.

— Со мной уже работает один такой офицер. Но в основе своей офицерская оппозиция настроена консервативно. Это кучка заговорщиков. Не больше. Если они о чем-то и мечтают, то о дворцовом перевороте, об устранении Гитлера.

— Это не решение вопроса. Место Гитлера займет Геринг или Гиммлер. Только движение народных масс может изменить ситуацию в стране. — Зиг пригладил растрепавшиеся волосы.

— Чтобы резко увеличить производство самолетов, в авиационной промышленности должен работать не миллион рабочих, как сегодня, а три миллиона. Так считают в министерстве авиации. А это можно сделать только за счет иностранных рабочих[13], — сказал Харро.

— Это наш революционный резерв. Мы должны вести работу среди них. В первую мировую войну большевики выдвинули лозунг: «Войну империалистическую — в войну гражданскую». Но сегодня, пока вермахт одерживает победы, это, конечно, нереально. Только поражение на фронте может привести к революционной ситуации. Поражение внесет отрезвление и в умы немцев. — Зигу нельзя было отказать в логике.

— Я знаю одного офицера, — заметил Харро. — Он тоже считает, что только поражение на фронте может пробудить немцев от летаргического сна. У этого офицера есть единомышленники. Но их группа ориентируется на Англию. Сначала они примыкали к генеральской оппозиции, потом разуверились в ней.

— Кроме «Внутреннего фронта» надо писать прокламации, листовки, целевые брошюры, — предложил Харнак.

— Я тоже думал об этом, — согласился Шульце-Бойзен. — Почему бы тебе, Арвид, не написать брошюру «Как начинаются войны»? С социально-экономическим анализом, доступным широким массам. А я бы написал работу «Куда ведет Германию Гитлер?».

— А может быть, так: «Народ обеспокоен будущим Германии»?

— Годится, — согласился Харро с предложением Зига.

— Мы уже проголодались, может, повернем к берегу? — крикнула с носа Либертас.

— Слушаюсь, мой капитан! Сейчас будем поворачивать. Пригните головы! — скомандовал Шульце-Бойзен. — Как бы вас не зацепило парусом. — Харро отвязал шкот. Парус затрепыхался на ветру. Он переложил его на другую сторону — яхта резко накренилась. С носа послышался веселый смех: Либертас чуть не свалилась в воду.

Яхта пошла к берегу. Утопающие в зелени пансионаты курортного городка Кюлюнгсборн вырастали на глазах. На берегу, на рассыпчатом золотом песке, стояли изумрудно-зеленые сосны. Уже ощущался их стойкий запах.

— А что это там, справа? Какие-то антенны?

— Это пеленгационная станция дальнего слежения, — пояснил Шульце-Бойзен. — Кстати, на ней работает племянник нашего Курта Шумахера.

— А как он настроен? — поинтересовался Харнак. — Он не может быть нам полезен?

— Насколько я знаю со слов Курта, нацизм ему, как всякому интеллигенту, не нравится. Но для борьбы он еще не созрел.

— И как далеко такая станция может засечь передатчик? — спросил Зиг.

— Скандинавия, Бельгия, Голландия, Франция, Швейцария, Австрия и генерал-губернаторство.

— Большой радиус!

— Значит, станция в Бельгии тоже может быть обнаружена отсюда?

— Может. Тем более что есть еще две станции дальнего слежения, и они ближе к Бельгии — в Кранце и в Штутгарте. Три эти станции практически своими «щупальцами» могут обшарить всю Европу.

— А какова точность? — поинтересовался Зиг.

— Точность, конечно, приблизительная, — ответил Шульце-Бойзен. — Ну, скажем, город. Например, Брюссель или Париж.

— Ну, а дальше?

— А дальше работа для пеленгаторов ближнего действия.

— Скверно, — заметил Зиг.

— Ничего. На худой конец мы имеем еще ниточку в Швейцарию, — сказал Харро.

— Через Клару Шаббель?

— Да.

Немецкие газеты, которые по-прежнему продавались в Швейцарии, писали о миллионах убитых и плененных русских на Восточном фронте.

В октябре германские моторизованные дивизии продвигались к Москве. Лондонское радио передало, что гитлеровцы взяли Вязьму и подошли к Можайску.

В сообщениях Совинформбюро тоже появилось можайское направление.

16 октября рации Радо, как обычно, вышли ночью в эфир. Среди множества радиосигналов ни Джим, ни Ольга не нашли позывных радиостанции Центра.

Не вышел Центр на связь и в последующие дни. Тревога подкралась к самому сердцу. Радо как мог подбадривал своих людей: «Москва не взята гитлеровцами. Москва стоит!» — и заставлял радистов по-прежнему выходить в эфир.

И вот в ноябре почти одновременно Джим и Ольга поймали знакомые позывные мощной радиостанции Центра. Его операторы деловито выстукали запросы и директивы, так, как будто ничего не произошло.

В Москву полетели донесения, главным образом полученные от Лонга: