Он неслышно прикрыл за собой дверь, и Кристина, словно она только этого и ждала, сразу прильнула доверчиво и обессиленно к его груди, забыв обо всем на свете — о фатальной безнадежности, психической перегрузке последних дней, и уже не сдерживала счастливых слез. Неожиданно она откинулась, чтобы увидеть его, чтобы еще раз убедиться, что это он — ее любимый и верный Костя, что он, именно он пришел к ней, впервые без цветов и впервые нестерпимо желанный. Она жадно приникла к нему — такому родному и близкому, такому своему и своевременному. Она касалась его теплого лица — легко и нежно — трепетными и чуткими девичьими пальцами, а у него кружилась голова.

— Фрейлейн, стоит ли мне после такого решительного поцелуя объяснять вам, почему я остановился в вашем доме?

Она ответила ему в тоне, взятом из кинопродукции фирмы «Уфа — фильм»:

— Вы — типичный завоеватель, господин гауптман! Женщине остается подчиниться истинному представителю господствующей расы.

— О, я вижу, что милая фрейлейн убежденно исповедует философию Зигмунда Фрейда. А он доказывал, что наклонность к агрессии является чертой человеческой природы, которая не поддается эволюционному разрушению, а лишь психическому торможению. Психика человека — его собственная тюрьма. Дерзкий Фрейд возвеличил извечную борьбу, между Эросом и Танатосом. Прошу прощения, но, возможно, вам эти ученые разговоры не интересны?

— Что вы, господин гауптман! Так приятно обращаться с интеллигентным и разумным мужчиной… Но вы только что сказали: борьба между Эросом и Танатосом. А ведь действительно, если разобраться, женщина рождает жизнь. Но для чего? Для смерти.

— Дельная мысль, фрейлейн. Но я опасаюсь, что фрейдовской философией мы засушим наши чувства. Не лучше ли перейти к более предметной и близкой нам обоим теме?

«Крайне необходимо поговорить, — намекал он и придирчиво осматривался вокруг. — Но где? Вдруг здесь установлен микрофон?»

— О, господин гауптман, я совсем забыла житейскую мудрость: путь к сердцу мужчины пролегает через его желудок.

— И снова вы правы, фрейлейн! Разговаривать с вами — одно удовольствие…

— Но у меня, к сожалению, никаких припасов. Я же посещаю офицерскую столовую… Хотя можно заглянуть в запасы хозяйки, ей они уже ни к чему. — На глаза Кристины набежали слезы, для нее самой собственные слова прозвучали дико и кощунственно из–за истинно арийской «естественности». — Кажется, — сдерживая слезы, упрямо продолжала она, — кое–что у нее есть в погребе, в сарае.

— Позвольте, я сам наведаюсь туда!

— Э, нет, в таких делах мужчинам не хватает смекалки.

— Тогда позвольте вам помочь?

Они вышли во двор. Сарай темнел в глубине сада, далеко от часового, который расхаживал перед калиткой. Шеер, уже скрытый от постороннего глаза деревьями и кустами, обнял Кристину и прошептал ей тихонько:

— Сердечный привет тебе от Владислава.

— Ой, наконец–то! Я так беспокоилась…

— Ну а как твои дела? Как тут все сложилось?

— Сначала подозревали, потом вроде бы успокоились, но чувствую, не совсем. Хейниш и абверовский майор Штюбе решили, что Мюллера убил «гауптман Краузе». Соучастницей признали агента СД Несмитскую.

— Как это? — удивился Шеер.

— Дело в том, что у нее на квартире, а жила она вот тут, за забором, абверовцы нашли перчатку и бутылку с отпечатками пальцев Мюллера. Будто бы они — Мюллер и Краузе — у нее пьянствовали… Как все это произошло, представления не имею. Есть такой следователь Кеслер, он поставил ее на колени и щекотал пистолетом за ушами, пока не убил выстрелом в затылок… Погибла Варвара Ивановна. Но ни единым движением не выдала ничего… Все больше тревожит меня Вилли Майер, я говорила о нем Маркову…

— Что–нибудь новое?

— Да. Вчера он чистил мой пистолет. Собственно, проверял, стреляла ли я из него. В присутствии Кеслера, а значит — по поручению Хейниша…

— Не беда!

— Если бы. Сегодня завел со мной пораженческую беседу, делал опасные намеки…

— А не влюбился ли он в тебя?

— Он не ухаживает, ведет себя корректно, выглядит искренним… Предостерегал в отношении тебя: «Птица! Ведите себя с ним осторожно!» Твое поселение здесь — умышленный приказ Хейниша… Для чего? Какая у него цель?

Адольф искренне рассмеялся:

— Чисто фрейдовская, Кристина! Выходит, это о тебе Хейниш сказал мне: «Чудесная квартирка с очаровательной хозяйкой вам обеспечена!» И даже цинично признался, что квартиру с этой чародейкой специально для меня сберег. Мол, на тебя здесь весь мужской персонал облизывается. Теперь становится понятным все его наигранное благородство.

— Странно…

— Что именно?

— Что Хейниш обо мне ради тебя заботился…

— Ты просто не знаешь главного, Кристина: Хейниш был приятелем отца твоего покорного рыцаря… А с Майером будь максимально осторожной. Возможна утонченная провокация. В разведке это случается… Однако присматривайся: а вдруг он и в самом деле., — Изверился?

— Кто знает…

— Но все равно — доложим в Центр.

— Есть новые сведения?

— Даже записала.

— Опасно.

— Много сведений, боялась забыть…

— Должна запоминать. Понимаешь? Должна! Надо думать про последствия в своих действиях. Предвидение в нашей работе — это главное. Не предусмотрел чего–нибудь — потом все может обернуться провалом.

Он вспомнил о собаке Кристины, узнавшей его.

— Ты представляешь себе, чем могла закончиться встреча для меня и твоего Ветерка, если бы при этом' присутствовал кто–нибудь из СД или абвера? Он ведь узнал меня. А откуда?.. Я должен был предусмотреть это!.. Должен!.. Делай вывод… Прошу тебя — будь осторожна. Где прячешь?

— В погребе.

— Ясно! Так идем туда. О делах — молчок.

В погребе, плотно обитом сосновыми досками, было сухо и тускло. Шеер подсвечивал карманным фонариком.

— Вот здесь, господин гауптман, — снова защебетала немочкой Кристина — они уже не могли наблюдать за часовым, — чудесные огурчики, мелкие, вкусные'. Посветите, пожалуйста! — Она опустила руку в дежу и выловила небольшой, плотно закупоренный пузырек из–под лекарств, с засыпанным в него для веса сухим песком. — Тут вот они, господин гауптман! Ну, как?

— Вы великолепная хозяйка, фрейлейн. — Он спрятал пузырек в карман.

— Мед вы любите? — спросила Кристина.

— Особенно утром, натощак…

— Так берем?

— Безусловно!

Сверху на них упала тень.

— Вам помочь, господин гауптман?

— Убирайся! — не на шутку рассвирепел Шеер. — Ты что себе позволяешь? Марш с моих глаз на место.

Часовой испуганно отшатнулся.

Шеер мгновенно взлетел наверх. Часовой поспешно удалялся.

— Стой! — крикнул Шеер. — Подойди сюда!

Солдат четко, будто на плацу, печатал шаг.

— Как звать?

— Карлюдвиг Беме, герр гауптман.

— Вот что, Карлюдвиг Беме, если еще хоть раз сунешь свой нос куда не следует, то будешь рыть им окопы на фронте. Стоит мне сказать лишь одно словцо штурмбанфюреру Хейнишу…

— Я хотел только помочь вам, герр гауптман, и ничего другого! — умоляюще ответил солдат.

— Заруби себе: в отношениях с женщинами я ни в чьей помощи не нуждаюсь…

— Слушаюсь!

— И передай это своему сменщику на посту…

— Слушаюсь!

— Твое место — возле калитки, и нигде больше! Понял?

— Слушаюсь!

— Кругом! На пост — шагом марш! Раз, два, три!.. Фрейлейн Бергер, как же эти молодцы не растащили припасы?

— Потому что, во — первых, здесь живу я, а во — вторых, ко мне наведываются господа офицеры из СД. Чего стоит хотя бы унтерштурмфюрер Майер, офицер для поручений самого господина Хейниша…

Вояка Беме ускорил шаг.

— Фрейле! йн, давайте–ка вернемся в дом.

— Извините, господин Шеер, если вечеринка выйдет слишком провинциальной. Я жила среди унтерменшей, а не в культурном Берлине, как вы…

— Ну что вы, фрейлейн! Ваша красота самое рафи–рированное общество превратит в стадо одичалых троглодитов. В вас от природы заложена взрывная, разрушительная сила.