— Нет, так, дорогой мой, не пойдет… Мы для кого пишем? Для солдат, которые рискуют жизнью, или же для туристов, которые приехали любоваться природой? К тому же не сегодня завтра мы вступим во Владикавказ, а ты лепечешь о каком–то сопротивлении русских… Какое сопротивление? В Ачикулак уже прибыл корпус «Ф». Слыхивал о нем?.. И неплохо было бы подобрать подобающую цитату…

— Но русские, — сник толстячок, — на самом деле прямо–таки поражают… Их упорство, фанатизм в бою… Они не страшатся смерти! Это правда…

— Если мне будет позволено, — подал голос Шеер, — я напомню слова Йозефа Геббельса: «Большевистский солдат демонстрирует иногда удивительное равнодушие к смерти, которое было бы слишком большой честью считать храбростью».

— Вот это идеальное определение! — обрадовался майор и поднял глаза на вновь прибывшего. — Вы ко мне, господин гауптман?

— К вам, господин майор. Я прибыл из министерства рейхспропаганды, — Шеер протянул свой документ.

— О, — стал серьезным майор и торопливо сказал толстенькому любителю экзотических пейзажей: — Идите и сделайте, как приказано! — А когда тот, испуганно пятясь, вышел, засиял любезнейшей улыбкой: — Господин Шеер, мы давно вас ждем и с радостью напечатаем все, что вы нам предложите. Прошу, раздевайтесь и присаживайтесь, как вам удобнее.

— Спасибо, майор. Я действительно хочу предложить вам очерк о солдатах генерала Траугота Герра. Только что я выбрался из пекла, которое зовется Эльхо–товыми воротами… Есть фотоснимки! В том числе обоих генералов — Герра и Хольмана, которые пали в «Долине смерти» как древние герои.

— Прекрасно! Личное присутствие придает неповторимый колорит… Очерк у вас уже написан?

— Да. — Шеер протянул листки.

— Немедленно дадим в набор. Рассказывайте, как добрались.

— Скверно. Дороги ужасны. Погода дикая. Холод собачий…

Майор тут же нажал кнопку электрозвонка, и в кабинет немедленно вошел лейтенант.

— Извините, гауптман… Голубчик! Вот это — в набор. И вот еще что: где наш истопник? Этот чертов Маклай! Кажется, у меня сегодня не топили… Позаботьтесь немедленно!

— Слушаюсь! — щелкнул каблуками лейтенант.

— Сейчас потеплеет. А пока что, если не возражаете, погреемся коньячком. Согласно местным обычаям гостеприимства…

— С удовольствием!

— Как видите, у меня словно по заказу — поднос, бутылка, рюмки и лимоны с сахарной пудрой. За ваши творческие успехи!

— Благодарю! — Шеер маленьким глотком выпил рюмку. — Мои успехи… Они начинают меня беспокоить, господин майор.

— Почему же?

— События подстегивают, не дают времени для основательных размышлений и глубоких научных изысканий. Возьмем корпус «Ф» генерала Гельмута Фельми. Ведь это — Индия! И появление его здесь предсказывает приближение исторических событий. Тех событий, которые перекрашивают карту мира в иные цвета.

— Именно так!

— Так что корпус «Ф»…

— Еще не время, он дислоцируется в тылу. Но прямо с марша вынужден был вступить в бой.

— В тылу? — удивился Шеер.

— В общем, история не очень веселая, — проговорил франтоватый майор. — Дело в том, что большевики умудрились перебросить в наши тылы целый казачий корпус — они прошли абсолютно бездорожной и безводной степью. Двигались исключительно по ночам. И вот неожиданным ударом захватили Абдул — Газу, Махмут–Мектеб, Березкин и ринулись на Ачикулак. Надеялись на легкий успех, так как гарнизон города состоял лишь из батальона пехоты, это около четырех сотен солдат, и трех десятков танков. А их встретил вымуштрованный спецкорпус генерала Фельми! Это не городской гарнизон, разнеженный на яйцах и курочках. Казачий корпус покромсали изрядно.

— А разве казаки против нас? Я слышал, что они во всем поддерживают внедрение нового порядка.

— Кто — казаки? — возразил майор. — Все это химерные выдумки Розенберга! Сидит в Берлине и забавляется кабинетными теорийками… Этих казаков мы теперь используем как тягловый скот, как живой сельхоз–инвентарь. Уже организованы мастерские, где изготовляются облегченные лемешки для человеческих упряжек. Весной будем пахать землю на знакомых с кнутом казачьих спинах. Как и всегда, фюрер был абсолютно прав, когда говорил, что завоеванные народы имеют значение только с экономической точки зрения. Это рабы, которых укротит только самый строгий режим.

В эту минуту вошел в сопровождении лейтенанта небольшой дедок со всклокоченной неопрятной бородкой. На нем мешковато сидел брезентовый плащ, из–под которого выглядывали резиновые сапоги. В руках он мял шапку — ушанку.

— Почему не растопил печку? — сравнительно неплохо спросил по — русски майор.

— Какой–то незнакомый полковник, господин — герр, заставил меня мыть его машину, — хмуро объяснил истопиик.

— Как это заставил? Ты же на службе!

— А просто — дал оплеуху и пообещал пристрелить как собаку.

— Ну дал он тебе по харе, но не пристрелил же. Где ты пропадал?

— Пошел мыться и сушиться.

— А я должен мерзнуть? Что за дикий народ… Да я тебе сейчас…

— Господин майор, — остановил его Шеер, — что это за человек?

Приметы подполыцика — радиста совпадали.

— Ублюдок, а не человек!

— Чего он хочет? Я совсем не понимаю русского языка.

— В том–то и дело, что он ничего не хочет, а особенно — работать. Настоящее двуногое воплощение лени! Да еще с ненасытной утробой…

— Он в чем–то провинился?

— Понимаете, какой–то полковник заставил это чучело мыть машину, так он пренебрег обязанностями истопника. И вот результат — мы сидим с вами как в холодильнике!

— Моет машины? — подхватил Шеер, — Моя тоже да самого верха залита грязью.

— Гут, вымоет. Но сначала пусть натопит.

— Благодарю. А я тем временем пойду предупредить своего шофера. Мой Ганс может свернуть деду шею, как старому петуху…

Лютке расположился в машине по — господски — развалился и важно читал свежий номер «Панцер форан». «Опель» с особой приметой все стоял. Его мотор тихо работал, шофер курил папиросу, еще две фигуры угадывались на заднем сиденье.

Шеер открыл дверцы и наклонился к Лютке:

— Подготовь спидометр… Цифры не забыл?

— Нет.

— Слушай, сейчас из сарая с дровами пойдет дед. Потом он будет мыть нашу машину. Прикажи ему протереть стекло изнутри. Понял? Он снимет показания спидометра.

— Слушаюсь, герр гауптман!

Двое в «опеле» продолжали наблюдать за ними.

У Шеера была единственная возможность завязать контакт с истопником, да и то мгновенный, когда тот понесет дрова.

Вот старик вышел из сарая.

— Шнеллер, русише швайне! — заорал Шеер, входя в помещение следом за истопником, и быстро проговорил в спину: — Нужны туфли сорокового размера. Не оглядывайтесь!

— Ношу сорок пятый, — буркнул тот.

— Сейчас будете мыть мою машину. Спидометр… Цифры… Срочно передадите их в Центр. Кроме того: в районе Ачикулак — Нортек корпус «Ф». И еще: унтерштурмфюрер Майер служит у Хейниша. Вызывает интерес. Изучается… Будьте осторожны: во дворе машина абвера. Все… Прочь с дороги, свинья!

…И вот теперь Адольфа Шеера донимали вопросы: все ли понял «дедушка Маклай», хорошо ли запомнил цифры, пошла ли в эфир радиограмма? За сведения Кристины Бергер немцы заплатили высокую цену. Почему же его информация обесценена? А что это так, сомнений не оставалось. Или, может, не дошла, не услышана? Он еще дважды ездил в Пятигорск, и каждый раз «дедушка Маклай» по приказанию господина редактора старательно мыл его машину. Так почему же?..

Штурмбанфюрер Хейниш внимал майору Штюбе внешне сдержанно, но изо всех сил, даже суставы пальцев побелели, стиснул в кулаке сразу три заточенных карандаша, словно собирался неожиданным ударом проколоть ими армейского контрразведчика.

После досадного случая с «Эсмеральдой» он ощущал некоторую неприятную зависимость от этого надоевшего своими глупыми подозрениями майора, а невозможность раз и навсегда положить решительный конец дурацким предположениям Штюбе раздражала его до озлобления. Он будто натягивал на свои нервы смирительную рубашку, а ярость прятал под каменной неподвижностью лица.