— А пошел ты, Лех, на… — Семеныч сплюнул. — Имел я таких ветеранов, понял? Эй, экипаж, поехали в отдел сдавать орлов.

Дверцы уазика хлопнули, зафырчал двигатель, и «таблетка» покатила в сторону «дворца правосудия».

За павильоном, стоя под козырьком, курила зареванная Лидка.

Кир шел вдоль ряда клеток, осматривая свои владения и подданных. Владения были скромные, подданные неразумные и опасные. Тем не менее свою работу Кир любил. А ведь все началось с детства…

Детство ему выпало сложное, пришедшееся на девяностые, проходило в городе-герое Москве, точнее, в будущем Южном ее округе. В семье, кроме Кира, было еще трое детей, родители и бабушка. Родители жестоко пили, изредка работая в «окнах» между месячными запоями. Денег постоянно не хватало, игровых приставок и модных игрушек у детей не было. Единственным развлечением Кира были поездки с бабушкой в цирк или зоопарк, в те дни, когда ей платили пенсию. Вот тогда и возникла любовь к животным, которые хоть и живут в клетках, но не пьют, любят своих детенышей, оберегают их до момента взросления.

С учебой тоже не срослось, и Кир пошел, когда пришло его время, служить в армию. Вернулся, съехал на съемную квартиру и стал учиться на ветеринара. Из техникума его исключили на третьем курсе за жестокое избиение лиц кавказской национальности, обучавшихся с ним на одном потоке. Еле-еле удалось отмазаться от суда и прочего, что с ним связано. Как результат: должность зоотехника в разъездном зооцирке. Что Кира в принципе полностью устраивало.

— Ты чего нервничаешь, Джим? — Он остановился у клетки с большим орангутангом. — Старина, чет ты мне не нравишься сегодня…

Джим прыгал по клетке, крича и дергая стальные прутья. Он был старым и очень большим, с густой темно-рыжего цвета свалявшейся шерстью. Обычно спокойный и невозмутимый, сегодня орангутанг немного испугал Кира. Таким он его никогда не видел. Непонятно было, что вывело из себя старого и умного самца. Зоотехник покачал головой и пошел дальше, прислушиваясь к не совсем привычным для него звукам, которые издавали его питомцы.

В соседней с Джимом клетке набирали силу ор и крики семьи шимпанзе, метавшихся по своему «дому». Кир еле успел увернуться от полусгнившей моркови, которую метнула в него Шина, самая взрослая из самок.

Павианы дружно заорали на него, лишь только завидев.

Через стенку от них, раскачиваясь на четырех лапах, разинув пасть и демонстрируя роскошные клыки, ворчал Болго, большая горная горилла, жемчужина зооцирка.

— Да что за черт… — Кир подошел к клеткам с хищниками.

Хищников у них было довольно много. Три клетки занимали бурые медведи, общим количеством с медвежатами — до пяти голов. Плюс еще два белых.

Подойдя к ним, Кир оторопело уставился на обычно флегматичных мишек. Все самцы, включая громадного белого Шпаро, молчали. Но при этом амплитуды, в которых роль маятников выполняли медвежьи головы, поразили даже его. Только Машка, загнавшая обоих медвежат в угол, не раскачивалась. Вместо этого, заметив техника, медведица всей массой прыгнула на прутья, заревев и оскалив пасть. Кир поспешил как можно быстрее уйти, чтобы не волновать ее еще больше. Но и дальше дела были не лучше. Вой и ор нарастали.

Две семьи обычных и одна красных степных волков да плюс двое больших северных. Все люпусы выли, вытянув лобастые головы на крепких шеях.

Лев и львица. Три маленьких черных леопарда, в просторечии называемых пантерами, и один большой, африканский. Большой тигр-самец и маленькая самка. Три рыси и семья из четырех больших манулов, мать и три котенка. Кошки орали и шипели, а Хан, индийский тигр, носился по клетке кругами, изредка терзая ни в чем не повинную деревянную кормушку.

Рогатые, копытные и прочие миролюбивые тоже не подкачали. Олени, антилопы, сайгаки и даже африканский буйвол. Большой верблюд-бактриан, стоявший на самом входе в зоопарк. Лесные кабаны. Дикобразы, лемуры и мангусты.

Большие пернатые и серпентарий. Полный набор, короче. И все это мохнатое и пернатое сообщество, сейчас выло, ревело, рычало, раскачивало клетки, создавая дикую какофонию.

— Успокойтесь уже! — Кир стоял посередине смотровой площадки, ничего не понимающий, нервничающий и немного напуганный.

— Кир, что творится?! — Сан Саныч, старший зоотехник, выскочил из прохода между клетками, натягивая на плечи старенькую штормовку. — Давно орать начали?

— Да какой давно, Саныч… — Парень повернулся к коллеге. — Пошел посмотреть минут пять назад, как да что, а они тут уже…

Быстрый топот по доскам настила на входе, запах «Жилетта» и «Капитана Блэка». Исполнительный директор, он же владелец и учредитель зоопарка в одном лице, Женечка Байсагин явился лично засвидетельствовать факт безобразия.

Пухленький, в туго обтягивающих жирный зад джинсах и цветастой гавайке, он остановился рядом с зоотехниками и начал распоряжаться:

— Чего за хрень у вас творится, Саныч?!! Почему звери орут, я спрашиваю? Кормили?!

— Нет, епт, забыли! — Сан Саныч покосился на толстячка. — Сами-то поняли, что сказали, Евгений Петрович?

— Ты мне поумничай еще тут!!! А почему тогда крик такой, я вас спрашиваю? А?!

— Погода, может, меняться будет, Евгений Петрович… — Кир откровенно недолюбливал директора, но старался всегда быть вежливым. — Мало ли, животные все-таки…

— А ты еще поговори у меня, Кир! — Директор заводился все больше и больше. — Думаешь, не в курсе, что вы с Санычем здесь за шахер-махеры в обход меня делаете?!

— Что? — Старший зоотехник чуть не подавился дымом от сигареты. — Вы о чем, Евгений Петрович?

— А ты подумай, Саныч… — Байсагин свирепо на него глянул. — Думайте, как зверей заткнуть, понятно? Хоть здесь и старый район, нам один хрен проблемы с местными пенсионерами не нужны. Не поспит какая-нибудь баба Люся ночку, а с утра жалобу на нас накатает. И поедем мы с городка дальше, и без денег. Ясно?

— Ясно… — буркнул Кир в спину удаляющегося начальства. — Что ничего не ясно.

Сан Саныч сплюнул, понимая, что директор прав. Зооцирк разместился на старой площади городка, практически у самой трассы и железнодорожной линии. Невысокие старенькие дома с перекосившимися дверями и узкими оконцами. Крохотные «финские» домики, которые когда-то, судя по всему, ставили для самых первых жителей-нефтяников.

И прав был Женечка: жили в этих домиках, а вернее, доживали те самые старики.

— Ох… еще… еще… ммм… а-а-а… а-а-а-а-а!..

Ногти с темным лаком впиваются в спину и затылок. Длинные светлые волосы раскинулись по подушке. Хрипловатое мужское дыхание и тихое женское постанывание. Терпкий, перечный запах и другой, слегка сладковатый аромат. Большие, сильные ладони мнут мягкие бедра и крепкий, немного располневший зад. Кожу на мышцах пресса чуть колют короткие, отрастающие волосы на лобке. Скрип, все убыстряющийся и убыстряющийся. Маленькие капли пота в узкой ложбинке между твердых шаров грудей с острыми, торчащими сосками. Чуть приоткрытые губы, сквозь которые поблескивают зубы. Выгнутые маленькие женские ступни с напряженными пальцами. Пружины продавленного матраса торжествующе звенят и…

Тишина. Свет в окно ложится на две сплетенные фигуры, которые пока не хотят разъединяться, выжимая друг из друга последние капли удовольствия. Они лежат на скомканных простынях, наслаждаясь тем моментом, когда ничего вокруг не важно.

Снова скрип. Кровать старая, как и дом, в котором она стоит. Трещат половицы, когда-то любовно выкрашенные коричневой краской. Мужчина садится на край, щелкает кнопкой мобильника, глядит на время. Уже темно, вечер плавно перешел в ночь, а они и не заметили. Рука шарит по полу возле кровати, натыкается на коробку с соком.

Женщина смотрит на то, как он пьет, жадно, торопливыми глотками заливает жидкость в пересохшее горло. Поднимает руку и гладит широкую спину, проводит ноготками по ложбине позвоночника, с обеих сторон окруженной валиками мышц. Привстает и прижимается лицом к левому плечу мужчины: