– Пять к четырем, – произнес он. – И что в этом такого особенного?

– Отношение небольших целых чисел – вряд ли простая случайность, – ответила Карла. – Если бы речь шла об отношении нескольких дюжин с чем-то к нескольким дюжинам плюс что-то еще, в этом не было бы никакого смысла, но наше соотношение – довольно веский довод в пользу того, что входящие в него числа скрываются в глубинах самой физики. Четыре единицы чего-то, затем пять единиц чего-то… эти переходы указывают на элементы некой последовательности.

Карло понимал физику только на языке геометрии; он начал изображать у себя на груди рельефные волнистые линии.

– То есть их можно нарисовать вот так, умещая в одном и том же интервале времени различное число колебаний?

Вечное пламя _2.jpg

– Нет, нет, нет! – с упреком возразила Карла. – Ты все сделал наоборот!

– А чем ошибка? – спросил он. – Разве отсюда не следует, что частоты относятся как четыре к пяти?

– Следует, – согласилась она. – Но сейчас я прорабатываю гипотезу, согласно которой частота уменьшается при увеличении соответствующего целого числа, а закономерность, которую ты только что описал, действует в противоположном направлении. В твоем случае при более высокой частоте – «частоте шесть», в инфракрасной части спектра – должен происходить еще один переход, после которого помутнение будет происходить с еще большей скоростью. Но проблема в том, что если бы эта скорость действительно изменялась таким образом, то зеркала Марцио приходилось бы полировать через каждые пару черед, а не раз в пару лет.

– Хорошо, – сказал Карло. – И как же мне тогда это нарисовать?

– Я пока не знаю, – призналась Карла. – Могу сказать только, что свет способствует быстрому помутнению, когда четырехкратная частота становится больше некоторого значения. Когда частота уменьшается настолько, что для достижения того же порога ее нужно умножать на пять, эффект неожиданно становится гораздо слабее – и еще больше ослабевает, когда частоту приходится умножать на шесть. Возможно, что при таких частотах эффект и вовсе исчезает; чтобы сказать наверняка, мне потребуется провести эксперимент с гораздо большим временем выдержки.

Карло обдумал сказанное.

– А разве не проще проследить эту закономерность в другом направлении? Если эффект становится слабее по мере того, как это волшебное число пробегает значения четыре, пять, шесть…, то как насчет тройки? Не должна ли волна вызвать сверхбыстрое помутнение, если ее частота достигает порогового значения уже при умножении на три?

– Таких волн не существует, – ответила Карла. – Пороговое значение более чем в три раза превышает максимальную частоту света, поэтому его нельзя достичь простым утроением.

– Ага. – На лице Карло появились проблески понимания. – Что для зеркалита очень кстати, да? Если бы он так легко разрушался, от него бы уже ничего не осталось.

– Именно! – глаза Карлы удовлетворенно расширились. – Что бы ни происходило в действительности, сейчас мы наблюдаем границу устойчивого поведения. Возможно, у каждого минерала, у каждого твердого тела, как и у зеркалита, есть собственное «пороговое значение» – только в случае, скажем, твердолита оно настолько велико, что для совершения перехода не хватит даже ушестеренной максимальной частоты.

– Эмпирическое правило выглядит довольно просто, – заметил Карло. – Трудности, насколько я понимаю, возникнут при попытке объединить его с теорией – с уравнением Нерео и светородной моделью?

– Да.

– И…? – подтолкнул он Карлу.

– И прямо сейчас, – призналась она, – я не имею ни малейшего понятия, как этого добиться.

Карло рассказал ей о своей встрече с Тоско. Он не предупреждал ее о планах вернуться в группу по изучению физиологии животных – и теперь никак не объяснял свой поступок, но говоря, следил за выражением ее лица. Карла слушала вежливо, не произнося ни слова, но ее едва не передернуло, когда Карло начал описывать свою новую исследовательскую программу. И это несмотря на то, что тему исследования он описал в наиболее абстрактной и обезличенной форме: сравнение дихотомического и квадратомического деления с целью найти механизм, позволяющий некоторым видам переключаться между двумя вариантами.

Он понимал, почему эти слова причиняли Карле такую боль. За спокойным объявлением о своих карьерных переменах он нашептывал обещание, давать которое не имел права: Я найду способ избавить от голодания если не тебя, то хотя бы нашу дочь. Он не имел на это права, потому что до него люди уже предпринимали подобные попытки и всякий раз терпели неудачу: бесчисленные женщины, ведомые голодом, бесчисленные мужчины, ведомые страданием, свидетелями которого они становились. Сейчас они находились в состоянии какого-то кошмарного равновесия, и негласный консенсус сводился к тому, что единственным реальным выходом было безропотно сносить то, что выпадало на твою долю, полагаясь на собственную стойкость, доставшую ценой огромных усилий.

Так жить Карло больше не мог, но он понимал, что следовать по выбранному им пути ему придется без лишнего шума, чтобы всем, кто его окружает было как можно проще не обращать на это внимания. Когда он сказал все, что требовалось сказать, дабы удовлетворить собственную честность, он увел разговор в сторону тайн света и материи. Неудача на этом поприще могла привести к тому, что они застрянут в космосе, миссия будет обречена на провал, а их предки будут убиты – но по крайней мере, над ними не висело проклятие какой-то гнусной полумеры, которое иссушало их решимость и мешало достижению реальных целей.

Глава 5

– Кожа ящерицы? – недоверчиво спросила Тамара.

– Кожа ящерицы, – подтвердил Иво. – Джунгли тоже приносят пользу.

– Это туда ты ходишь, когда больше ничего не помогает?

– Зависит от того, что я ищу, – сказал Иво. – Думая о свете, люди обычно представляют себе цветы, но оптическая активность в той или иной форме присутствует и в тканях большинства животных.

Тамара что-то пробормотала в знак согласия, как если бы любому человеку, столкнувшемуся с необходимостью отыскать новое химическое соединение, первым делом следовало бы задуматься о том, чтобы раздавить в центрифуге ящерицу, а затем изучить то, что оттуда вытечет.

– О каких длинах волн идет речь? Какова чувствительность?

– Пойдем со мной, там и посмотришь. – Быстро передвигаясь по веревке при помощи четырех рук, Иво повел ее вглубь своего химического царства.

Пока они спускались вдоль оси цилиндрического зала, Тамара наблюдала за работой окружавших их коллег Иво. Большинство из них были пристегнуты к своим рабочим местам, неподвижно закрепленным на стене или возились с разными крутящимися или вибрирующими приспособлениями, но один восьмирукий химик, беззаботно паря в воздухе, извлекал из висящей перед ним невесомой кучи пузырьки с реагентами и смешивал их содержимое с головокружительной быстротой, которую Тамаре осталвалось лишь посчитать неотъемлемой составляющей всего процесса. Когда он заметил ее своим задним зрением, Тамара быстро отвела взгляд, испугавшись, что может его отвлечь и в итоге превратить весь зал в пылающий ад.

Иво перешел на поперечную веревку, по которой они добрались до его рабочего места, где он накинул на себя страховочный ремень. К верхней части стола был прикреплен светонепроницаемый ящик; он распахнул крышку, чтобы Тамара, которая по-прежнему висела на поперечной веревке, смогла изучить содержимое.

– Внутри находится самая обыкновенная лампа, – объяснил он, указывая на твердолитовый корпус сферической формы. – Линзы, призма… в общем, стандартные приспособления. – Иво извлек из разъема призму и передал ее для проверки Тамаре, как будто опасаясь, что она может заподозрить его в жульничестве. Награда, которую предлагала Тамара, не принесла бы обманщику особой пользы: любая попытка посетить Объект обернулась бы ужасным разочарованием, не сумей они правильно вычислить расстояние до цели. Тамара, тем не менее, решив уважить пригласившего ее Иво, поднесла призму к свету ближайшей лампы. Мерцающая палитра цветов, которая появлялась перед ней по мере вращения призмы, ничем не отличалась от спектра, выдаваемого любым другим кусочком хрусталита аналогичной формы.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: