Но мало ли что говорится? Взгляды меняются. Ницше прав… Надо себя любить. Надо о детях подумать.

Теперь Лине кажется, что многие прежние взгляды были непродуманными.

И она трусит… А что, если Вики…

Но Лина быстро соображает, что Вики не откажется от счастья. Надо только поощрить и успокоить Вики…

Это — долг любящей жены.

— Что я думаю, милый?

И голос и глаза Лины ласкали.

— Да, Линочка…

— Я уверена, что ты и на новом месте останешься честным и независимым человеком.

— Надеюсь, Лина. А все-таки…

— Но, Вики! — порывисто воскликнула Лина, перебивая Вики. — Ведь если тебе не понравится… твоя чуткая совесть возбудится, ты можешь уйти…

— Разумеется, ушел бы…

— И без места не останешься… Такого умницу и работника везде примут… Об этом нечего и беспокоиться, Вики…

— Пожалуй, что так…

— И не забудь одного, милый! — проговорила Лина с такой серьезной проникновенностью и горячностью, словно бы то «одно», что скажет Лина, — главный и важнейший аргумент.

— Чего, голубчик?

— Разумеется, милый, твоя княжая воля, как решить. Семья не должна повлиять на твое решение, милый… Разве я не люблю тебя?.. Но если ты откажешься, вместо тебя может попасть какой-нибудь беспринципный человек, вроде: «Чего изволите». Мало ли таких? А ведь ты, Вики… Ты… Сколько можешь сделать добра. Сколькому злу помешать… Ведь правда, милый?

Взволнованная своими же словами, которым, пожалуй, Лина и верила в эту минуту, она не без трогательной восторженности глядела на человека, которому предстоит такая высокая миссия, и с лживой наивностью «умницы» воскликнула:

— И знаешь ли, милый, что меня особенно радует в этом предложении?

Влюбленный Вики не знал, хотя и догадывался, и сказал:

— Говори, Линочка.

— Разумеется, очень важно, если бы мы были покойнее за будущность наших мальчиков, не знали бы тревог и глупых волнений из-за каких-нибудь десятка рублей и свили бы с тобой, Вики, хорошенькое, уютное гнездышко… Ты ради нас не урезывал бы себя во всем… Шубы даже не можешь сшить… На извозчика стесняешься… Я не могу сшить хотя одного приличного платья… Летом могли бы отдохнуть в Швейцарии… Одним словом… Всем было бы отлично. Но живем же до сих пор… И я серьезно никогда не жаловалась… Я рада, что тебя, Вики, поняли… оценили… Значит, нужны же самодеятельные, независимые люди… Ведь нужны… Умница ты, мой милый! — закончила Лина.

И она порывисто притянула к себе Вики и поцеловала его в губы, что было совсем неожиданно трогательно со стороны молодой женщины.

Вики был умилен. Еще бы! Обыкновенно Алина Дмитриевна горячо целовала и называла Вики «милым» только в свое время. В другое — она была очень сдержанна даже в ласковых кличках и, напротив, расточительна в пренебрежительных и насмешливых и нередко обращалась со своим влюбленным верноподданным небрежно, нетерпеливо и резко, словно деспотическая владычица…

Хоть Варенцов знал, что никакой независимости у него не будет, ему все-таки хотелось не разуверять жену. И тоже хотелось скрыть от жены то, что и она знала и ради чего сама лгала.

И Варенцов сказал:

— Я рад, Лина, что наши мысли сошлись. Мне тоже кажется, что отказываться не следует…

— Умница! — воскликнула Лина.

И, радостная и восторженная, расцеловала голову, щеки и губы Вики.

— Ты права. Если увижу, что не могу ужиться, — немедленно уйду.

— Еще бы!

— И знаешь ли, к какому печальному взгляду я пришел, Лина?.. Ведь, собственно говоря, везде одно и то же. А теперь… Накорми, моя любимая… Я голоден…

— Иду, велю подавать… Обед по твоему вкусу, Вики… После обеда чай здесь… Расскажи, как все это случилось… Вечер дома… И не будем засиживаться… Да, милый?

И, торжествующая и веселая, с высокой и стройной, хорошо сложенной фигурой, с приподнятой головой, Алина Дмитриевна вышла из спальной решительной, энергической походкой, слегка повиливая широкими бедрами, плотно обтянутыми пестрой юбкой.

Минут через пять, вымыв руки и освежив лицо цветочным одеколоном, Варенцов вошел в маленькую столовую и имел какой-то особенный вид не то именинника, не то юбиляра, торжественно-праздничный и наивно-растерянный.

Чистенькое, румяное лицо, казалось, было налакировано каким-то особенным сиянием. Высокий воротничок, повязанный пестрым галстуком, точно немножко стеснял длинноватую шею и лишал голову более свободных движений. Пиджачок казался как-то параднее, приглаженные волосы — прилизаннее. Словом, все и в Вики и на Вики словно бы говорило — не крикливо, а скромно — о большом событии.

Варенцов особенно продолжительно, значительно и крепко поцеловал Витю и Коку, погодков шести и пяти лет, словно бы приобщал их к своему и к их счастью, и все-таки осмотрел, вымыты ли их руки перед обедом.

Но мальчики, оба здоровые, хорошенькие и курчавые, кажется, были несколько удивлены такой экстраординарной продолжительностью ласки. И Кока уже собирался зареветь, если бы мать не пришла к нему на помощь.

Затем Вики пожал руку молодой круглолицей бонне-курляндке, маленькой, кругленькой девушке с добрым и веселым белобрысым лицом.

Все сели.

Сегодня Лина с большим интересом следила за Вики, чтобы узнать, с удовольствием ли ест Вики. И даже волновалась.

И Лина была довольна, что Вики с удовольствием съел суп и кусок тетерьки, выбранной женой с особым вниманием, и брусничное варенье.

— Еще кусочек, Вики?

Но Вики отказался.

Он ведь воздержан в пище. Он читал, и врачи говорили, что гораздо гигиеничнее не наедаться.

Лина не настаивала.

Она знала, что Вики с правилами. Ни водки, ни вина не пил. Курил прежде, но бросил. Цветущий и здоровый, он словно бы застраховывал свое здоровье, много гулял, занимался гимнастикой и вообще имел серьезный уход за телом. И Лина только восхищалась силе характера Вики.

Вкусный кусочек она положила себе, положила по куску детям и с милой любезностью предложила бонне ребра, не сомневаясь, конечно, что бонна особенно любит кости, предпочитая их мясу.

Остался доволен Вики и компотом и рассказал Лине о неблагодарном извозчике.

Как только Вики окончил, Лина торопливо поднялась. По обыкновению, Вики поцеловал руку жене.

— Доволен, милый, обедом?

— Отличный… Ты и хозяйка, Лина!..

— Тебе какого варенья? Любишь персики?

Вики объявил, что персики.

— Аксинья! Чай и банку с персиками ко мне! Фрейлен! В восемь уложите детей. Сегодня я их не буду укладывать.

Лина расцеловала детей и подхватила Вики под руку.

Оба раскрасневшиеся, словно бы охмелевшие от счастья, они пошли через прихожую, коридор и гостиную в уголок Лины.

Дорогой она успела спросить мнения Вики о перемене квартиры, о новой обстановке, англичанке, о белье, приличном костюме и простеньком капоте.

— А то совсем обносилась, милый…

— Три месяца будем получать по-старому…

— Займем. Уплатим с рассрочкой…

И, точно Вики вперед знал, что ему не придется поступаться независимостью на новом месте, он согласился, что надо им подготовиться.

— И тебе необходимы фрак, осеннее пальто, ночные рубашки, Вики…

— Купим, Линочка… Купим все, что нужно, милая.

И в голосе Вики звучала самодовольная нота.

Лина устала от корсета и пошла переодеться в капот.

Через минуту-другую она уселась на тахте около Вики и сказала:

— Ну, так рассказывай, милый!

В эти минуты Варенцов был в том редком настроении, когда жизнь показалась ему необыкновенно хорошей, приятной и содержательной.

Еще бы! У него неожиданно блестящее положение и материальное благополучие. Впереди — надежда на серьезную карьеру сановника с добрыми намерениями: не отступать от закона и кое-что сделать для отечества. Властная, привыкшая повелевать, любимая жена восторженно признала в муже выдающиеся способности недюжинного человека. Сдержанная прежде в проявлениях дружбы и сочувствия и порой нетерпеливая и резкая, Лина обнаружила силу привязанности родственной ему души. Отныне он не только желанный муж, но и умница друг.