Через Рябкина и на баке узнали, что новый капитан «в расстройке» по случаю его большой «приверженности» к барыне и маленькому барчуку. Кстати, и Рябкин пожаловался, что ему очень нудно уходить из Кронштадта.

И некоторые матросы пожалели капитана, а к жалобам вестового, напротив, отнеслись без сочувствия, точно не матросское это дело — перед людьми изливаться в тоске по своей бабе, и не один он расстается с женой.

И кто-то сказал:

— Такие ли бывают, братец ты мой, горя и у нашего брата.

Виктор Иванович сделал все необходимые семейные дела и распоряжения.

Он написал своей матери, жившей в Твери, переехать в Кронштадт к Вере; перевел жене получение большей части своего содержания и просил своего друга Николаева, ординатора в кронштадтском госпитале, часто навещать жену и немедленно телеграфировать, если жена или Витя заболеют серьезно.

— Ладно! — ответил доктор, расхаживая по своей большой комнате, нанимаемой у жильцов.

Здоровье Вити и прежде беспокоило Загарина и жену.

Но теперь этот худенький, бледный мальчик, с большими вдумчивыми глазами, который не будет на любящих глазах отца, возбуждал в нем мрачные, страшные мысли.

И он, скрывая страх, спросил доктора о здоровье мальчика.

Доктор, пожилой холостяк, давно привязанный к Загарину, сказал:

— Твой Вика хоть и слабенький, но никакой болезни в нем нет. Вера Николаевна умная мать… Умеет ходить за ним… Мальчик выровняется… Не тревожься, Виктор Иваныч… Я присмотрю за твоими… Сам только не распускай себя, голубчик… И на кой черт именно ты им понадобился, несмотря на твой отказ… Так помни, Виктор Иваныч. Если нервы расшалятся — посоветуйся с Нерозовым… Он порядочный человек и толковый врач. И если все бромы и прочие средства не помогут, валяй телеграмму начальству о болезни, брось корвет и… домой. А пока раздевайся… Дай на тебя посмотрю.

Доктор добросовестно выстукал и выслушал Загарина и сказал:

— Все в порядке… Только пульс повышенный… Эти ночи плохо спишь?..

— Мало…

— Еще бы… Уж лучше скорей уходи.

— Через пять дней уйду, Егор Егорыч.

— И пусть Вера Николаевна и не думает ехать на корвет — провожать тебя…

— Вере хочется.

— Мало ли чего хочется… Я приду на днях и скажу ей, что нельзя… А к тебе, в день ухода, заберусь с утра, как только обход своих больных сделаю.

Друзья расстались. Доктор отправился в госпиталь. Загарин вернулся на корвет.

Виктор Иванович несколько успокоился за Вику и, покончив все семейные дела, считал, что готов к уходу в плавание.

По крайней мере Вера не останется без него одинокой.

Вернувшись на корвет, Загарин приказал Рябкину развесить портреты жены и Вики в спальной своей роскошной капитанской каюты.

В шесть часов вечера Виктор Иванович вместе с вестовым уехал на вельботе на берег.

Дома его уже ждал обед.

И муж и жена не говорили о том, что обоих их мучило и что оба они старались скрыть друг от друга. И как будто нарочно рассказывали о разных предметах, не имеющих никакого отношения к разлуке. Вера Николаевна рассказывала о Вике, как он с ней гулял, что говорил, о прочитанной повести, о том, что себя хорошо чувствует, о нескольких визитах знакомых дам. А Виктор Иванович, словно бы занятый своим корветом, говорил о работах, о старшем офицере, докторе и старшем штурмане…

И вдруг оба смолкали и не глядели друг на друга. Разговор не клеился. Они чувствовали, что напрасно стараются обмануть друг друга и как мучительно тяжело обоим.

И после обеда, притихшие, словно бы виноватые, они сидели вдвоем на маленьком диване в спальной и молчали. Каждый думал про себя, стараясь казаться спокойным.

Часу в восьмом раздался звонок, и Рябкин вошел с докладом, что пришел капитан второго ранга Никулин.

«Что ему надо?» — подумал Загарин.

Он приказал просить в кабинет и, вставая, сказал жене:

— Сейчас сплавлю его, Вера.

— Поскорей!..

В маленькой комнате, служившей Загарину кабинетом, где на диване, после прежних ранних обедов, Виктор Иванович обыкновенно играл с Викой, — стоял красивый брюнет с бегающими глазами и, особенно крепко пожимая руку Загарину, проговорил:

— Извини, Виктор Иваныч, что ворвался. Я на пять минут.

— Садись, Николай Сергеич…

— Ты, Виктор Иваныч, ведь отказывался от назначения?

— Да.

— И остаешься при своем желании?

— Так что же?

— А то, Виктор Иваныч, что еще можно отменить приказание…

Загарин изумленно взглянул на товарища.

— Я тебя не понимаю, Николай Сергеич.

— Поймешь, Виктор Иваныч, и скажешь спасибо товарищу… Завтра же едем на первом пароходе в Петербург…

— Зачем?

— Я отвезу тебя, Виктор Иванович, к одной даме…

Загарин нахмурился и спросил:

— К какой даме… И при чем дама?

— Очень милая дама… Ну, одним словом, увидишь… Проси ее, чтоб тебя не посылали, а уж это мое дело, чтоб она устроила мое назначение… И ты будешь доволен, что останешься, и я, что уйду командиром «Воина»… Понимаешь, Виктор Иваныч?

Загарин понял.

— Я не поеду, — сухо проговорил он и встал.

Встал и Никулин, несколько сконфуженный.

— Не желаешь остаться?.. Не хочешь воспользоваться протекцией…

— Только не такой…

— Не хуже и не лучше другой, Виктор Иваныч… Впрочем, у каждого свои взгляды… Хотел тебе же помочь…

— Напрасно беспокоился… Лучше сам проси даму, чтобы тебя назначили…

— Поздно… Без тебя теперь она не согласится… хлопотать… Ну, а ты… предпочитаешь «дурака свалять»… Извини, что задержал товарища! — иронически проговорил Никулин. И, пожав руку Виктора Ивановича, ушел.

Загарин вернулся к жене, и напрасно он старался скрыть раздражение.

Еще бы не заметить его по подергиванию щеки! И Вера Николаевна тревожно спросила:

— Зачем приходил Никулин? Чем тебя раздражил?

— Да как же!.. И как он явился с таким предложением!? — повышая голос, проговорил Виктор Иванович.

И, присевши рядом с женой, рассказал ей, зачем приходил Никулин.

Вера Николаевна, не прерывая, жадно слушала мужа, серьезная и подавленная.

— Ты ведь понимаешь, что я не мог согласиться? Ты ведь не упрекнешь меня, родная моя? Не правда ли? — взволнованно и словно бы без вины виноватый, спрашивал Загарин, ожидая одобрения.

Что-то обидное и больное словно бы укололо внезапно сердце Веры Николаевны. В ее голове промелькнула мысль: «Ради семьи не может остаться. И говорит: так любит!»

Но в следующую же секунду молодой женщине стало бесконечно стыдно.

Хоть Вера Николаевна и не сознавала, отчего так нехорошо предложение Никулина, но в следующее же мгновение, словно бы просветленная, она почувствовала, что оно нехорошо, если такой человек, как муж, возмутился.

И уж не обиженная, а сама, казалось, считавшая себя напрасно обидевшей человека, который так беспредельно и любит и благоговейно влюблен в нее, — Вера Николаевна с необыкновенной нежностью, порывисто промолвила, умиленная:

— Милый!.. хороший… Ты прав, конечно…

И Виктор Иванович почувствовал, что с души его спало что-то тяжелое, благодарно взглянул на жену и восторженно проговорил:

— Спасибо, Вера… И как я тебя люблю!

И снова оба искали и не находили слов, пока не пришел доктор Николаев и не втянул их в разговор.

После того, как в столовой отпили вечерний чай и Загарины вместе с доктором перешли в гостиную, — Рябкин и Ариша сидели за самоваром в большой, безупречно прибранной кухне, в углу которой теплилась свеча у образа, а на кухонном столе стояла маленькая лампа.

Ариша, полноватая, здоровая блондинка, была старше мужа и по сравнению с красавцем-матросом казалась и старее своих тридцати пяти лет и почти некрасивой. Но бойкая, с умными глазами, умеющая «ходить за собой» опрятно, Ариша внушала к себе не только влюбленные ревнивые чувства, но и невольное почтение к ее «башковатости» и практической сноровке. И Рябкин находился в полном подчинении Арише, хотя, случалось, и покрикивал на Аришу, словно бы желая показать, что обязан держать бабу в понятии насчет того, что он глава.