— Проснитесь, иностранцы! Утро на дворе. Пейте кофе, и поедем!.. — проговорил Старый Билль, поталкивая Чайкина и его соседа.

Оба проснулись, и оба тотчас же вскочили, как вскакивали, бывало, при окриках боцмана: «Пошел все наверх рифы брать!»

Оба встретили радостно начинающийся рассвет и пошли к ручью мыться. Помывшись, оба русских человека, на чужбине так же, как и на родине, сняли шапки и, повернувшись на восток, где начинала алеть заря, прочитали «Отче наш», истово крестясь во время молитвы.

— Кофе готов, джентльмены, пейте да закусывайте. Десять минут на завтрак! — смеясь проговорил Старый Билль, ведя четверку мулов к фургону.

Наши матросы стали пить горячий кофе и есть ветчину, колбасу, мясо бизона и хлеб; все это вытащил из своей сумки Дунаев и предложил Чайкину угощаться.

Скоро вылезли из фургона и оба канзасца, заспанные и угрюмые.

Они подошли к костру, кивнув головами обоим землякам, и брюнет стал готовить кофе.

Русский язык, на котором говорили оба иностранца, и их видимая близость, казалось, удивили и не понравились двум янки.

Они торопливо и молча пили кофе, сильно разбавленный коньяком, и завтракали.

— Пора садиться, джентльмены! — крикнул Билль, когда мулы были запряжены.

— Но мы еще не позавтракали, Билль! Дайте позавтракать!

— Даю вам еще пять минут!..

— Однако… не много же вы даете!..

— Торопиться надо, джентльмены. Вы ведь очень торопитесь. Вчера даже ночью хотели ехать!..

— А вы испугались агентов?.. — с искусственным смехом проговорил молодец со шрамом на щеке.

— И, кажется, не напрасно… Свист ночью был… Вы не слыхали разве?

— Свист? Скажите, пожалуйста, какая диковина… свист!

И оба молодца засмеялись.

Они едва успели съесть по куску ветчины, как Билль закричал:

— Прошу джентльменов садиться!

«Джентльмены» поторопились забраться в фургон.

Дорога шла по ущелью в гору, и лошади поднимались шагом по узкой каменистой дороге.

Старый Билль, Дунаев и Чайкин шли пешком с ружьями на плечах. Ружья посоветовал им взять Билль.

— Это ущелье самое любимое местечко агентов! — сказал он. — Хоть я на них и не рассчитываю, а все-таки… до подъема лучше быть наготове. А там, за перевалом, опять степь… Далеко кругом видно… Врасплох не застанут Старого Билля!

Тем временем оба молодца переглянулись, и один из них шепнул:

— Догадался старый дьявол!..

— А если бы нам вдвоем смастерить дело? — сказал красивый брюнет.

— То есть как?

— Без чужой помощи. Я уложу сзади Билля, ты Дуна и потом белобрысого…

— Рискованно. А впрочем, увидим… Не подойдет случая, тогда из Виргинии дадим телеграмму в Чизаквиль, чтобы у Скалистого ущелья… пять агентов напали спереди, а мы сзади… Тогда игра беспроигрышная…

— Хитер эта старая лисица Билль!

— С него и начать.

— Как бы он сам не начал! — сурово проговорил молодец со шрамом. — Недаром они с ружьями и теперь идут… Своя шкура мне дорога…

— А три тысячи этого русского дурака?

— Надо предложить ему сыграть опять в карты…

— А кулак его видел?..

Они замолчали. Пешеходы замедлили шаги.

Вдруг из боковой ложбины показались три всадника в масках.

Билль в мгновение ока задернул спереди фургона фартук и одним словом остановил мулов.

Увидавши трех вооруженных людей, всадники тотчас же повернули лошадей и скрылись в горах.

Канзасские молодцы, развалившиеся в фургоне, не видели появления верховых и только, увидавши себя в темноте, поняли, что Билль закрыл их неспроста. Но все было тихо кругом, и Билль уже отдернул фартук.

— Что случилось? Зачем это вы нас закрыли, Билль? — спросил канзасец со шрамом.

— Боялся, что вас пристрелят, джентльмены! — иронически ответил Старый Билль.

— Кто?

— Агенты.

— Разве вы их видели?

— Сию минуту они показались и, не будь дураки, ускакали… Ну, я первым делом и побеспокоился за вас, джентльмены… Я вполне уверен, что если бы агенты напали, вы были бы убиты первыми! — внушительно прибавил Старый Билль.

— Спасибо, Билль, за заботу о нас… Мы никогда не забудем вашей услуги! — весело проговорил бледный брюнет.

— Не стоит благодарности… Вы знаете, я на ветер слов не пускаю!

И Билль приказал мулам тронуться.

Чайкин был испуган, а Дунаев добродушно его утешал:

— А ты, Чайкин, не трусь… Видишь, они уехали…

— А эти? — шепнул Чайкин, указывая на фургон.

— Этих Старый Билль обработает. Умнее Старого Билля нет, братец ты мой, дилижанщика. Он первый по этим местам и всех людей насквозь понимает… И знаешь ли, что я слышал про этого самого Билля?

— Что?

— Будто он сам занимался такими делами, когда молодой был.

— Ну? — недоверчиво протянул Чайкин.

— Так сказывают. Говорят, он первый по этой части был… Но только скоро бросил это занятие… потому после одного случая совесть зазрела.

— После какого?

— А ошибкой дитю пристрелил. Целил, значит, в фургон, в человека, и рука, что ли, дрогнула, но только дитю убил. И, как увидал он этого убитого дитю, бросил это самое дело… и скрылся из этих мест… И только через несколько лет поступил в дилижанщики… И стал первым дилижанщиком… И пассажиров бережет и этих самых агентов изничтожает… Ненавидеть их стал… И те его не любят… Однако редко на его дилижанс нападают… Знают, что он стрелок отличный и винтовка у него, брат, на редкость.

Правда ли это была, или же кем-либо сочиненная сказка, обратившаяся потом в легенду, трудно было сказать, но что в те времена на большой дороге между Денвером и Сан-Франциско о Старом Билле ходила такая молва, в этом Чайкину пришлось убедиться и потом.

К восьми часам фургон поднялся на перевал. Оттуда дорога спускалась в равнину.

— Ну, садитесь, джентльмены… Теперь поедем рысью… И ружья можно положить… А на случай чего револьверы в кармане… Не так ли, Дун?

— Правильно, Билль. И нож вдобавок за кушаком! — прибавил Дунаев, указывая на пояс.

— Вы, я знаю, бывалый… А все-таки сдурили.

— Знаю, знаю… Извините, Билль…

— Теперь этим молодцам вы задали заботы! — сердито сказал Старый Билль.

Он остановил мулов, и все сели в фургон.

Канзасцы хотели было дать место Дунаеву, но он, к их удивлению, сел рядом с Чайкиным, лицом к двум молодым канзасцам.

— Вам, Дун, неудобно… Садитесь к нам. Место есть! — предложил один из них.

— Мне и здесь хорошо… благодарю вас! — ответил Дунаев.

Канзасцы опять переглянулись, и Чайкин заметил это.

Между тем фургон спустился с горы и поехал по красивой зеленой равнине, полной цветов. Дорога была отличная, и в фургоне почти не трясло.

— Ну, земляк, теперь можно и про твое житье-бытье продолжать. Очень ты любопытно все обсказываешь про Америку! — проговорил Чайкин.

— Да, братец ты мой, вольная сторона… И всякого народу здесь есть. Со всяких стран сюда приезжают — счастия искать. А главное — нет прижимки. И коли ты себя соблюдаешь, тебе все дороги открыты, даром что ты из простого звания… Да здесь звания не разбирают… Сегодня ты, скажем, дрова пилишь, а завтра тебя выберут в сенаторы, и никто не удивится… Наш один российский тоже на большую должность попал… после пяти лет, когда настоящим американцем стал, с правами, значит.

— И ты американец?

— Форменный… Хоть в губернаторы могу! — добродушно рассмеялся Дунаев. — Я ведь уже седьмой год как здесь… И если правду тебе говорить, так еду во Франциски жениться.

— На американке?

— На американке… Обученная! В школе была. Здесь, братец ты мой, все должны обучаться… Хочешь не хочешь, а учись!.. Свадьбу справлю и открою мясную… Надоело скот гонять… Ты на свадьбу-то ко мне приходи. Ужо я тебе и адрес дам…

— Приду беспременно… А ты, Дунаев, сказывай про свою жисть-то здесь…

— Да на чем я тогда остановился?

— А как ты Мошкиным компаньоном был и как он тебя вызволил… А по какой причине, ты и не объяснил…