Ашанин вспыхнул, вспомнив, как он струсил.

А капитан продолжал:

— Прочтите об ураганах, и вы увидите, какие они страшные… Судно, попавшее в центр его, неминуемо гибнет… Там хоть и полное безветрие, но зато волны так ужасны и так сталкиваются между собой со всех сторон, что образуют водоворот… По счастию, всегда возможно избежать центра и встретить ураган, стараясь держаться по касательной его… Потом зайдите за книгой, познакомьтесь с теорией ураганов… А жутко было? — спросил капитан.

— Очень, Василий Федорович, — виновато проговорил Володя. — Один только вы не испугались! — прибавил Ашанин, восторженно глядя на капитана.

— Вы думаете? — улыбнулся капитан. — Напрасно вы так думаете. Я тоже испытывал страх…

— Вы?! — воскликнул юноша.

— И, пожалуй, еще больше вашего. Вы боялись за себя, а я за всех… И не думайте, что есть люди, которые не боятся опасности… Все ее боятся и совершенно естественно боятся… Надо только капитану уметь владеть собой и не показывать этого, чтобы не навести панику на матросов и, главное, не растеряться и бороться до последней возможности… Вот в чем обязанность моряка! А тем, кто говорит, что ничего не боится, и щеголяет своей храбростью, не верьте, Ашанин, и не стыдитесь того, что вам было жутко! ласково прибавил капитан, отпуская молодого человека.

И Ашанин ушел, значительно успокоенный насчет своего, как он думал, «позорного малодушия» после этих слов капитана.

На утро снова с голубого неба сверкало ослепительное солнце. Дул довольно слабый ветер. Фальшивая мачта была уже поставлена. Все моряки теперь словно бы ожили, пережив вчерашнюю бурю, словно больные опасную болезнь, грозившую смертью.

К полудню узнали точное место «Коршуна». Оказалось, что ураган унес его на сто миль назад, и до Батавии оставалось семьсот миль.

Капитан приказал развести пары, и «Коршун» взял курс в Зондский пролив.

У всех веселые, праздничные лица. Корвет прибирается, чистится, подкрашивается, чтобы показаться в чужие люди, как следует военному судну, хотя и помятому ураганом, но с честью выдержавшему его нападение. Уже достали якорные цепи, долго лежавшие внизу, и приклепали к якорям.

— Берег скоро… Скоро придем! — весело говорят матросы.

— Завтра в Батавии будем! — радостно повторяют в кают-компании. — Не правда ли, Степан Ильич! Уж теперь урагана нечего бояться?

Старый штурман весело улыбается.

Какой ураган?! На океане мертвый штиль. Бирюзовое небо без облачка. Раскаленным шаром сверкает солнце. Барометр стоит высоко.

— Когда должен открыться берег, Степан Ильич?

— Около полудня.

— Как придем, сейчас же на берег съеду, — замечает мичман Лопатин.

— Надеюсь, Андрей Николаевич, — обращается кто-то к старшему офицеру, вахты на рейде будут суточные?..

— Вероятно, капитан разрешит…

— Ну, батюшка, — обращаются к ревизору, — раздавайте-ка сегодня жалованье.

— Сейчас, господа, буду раздавать.

Ревизор достал из денежного сундука, находящегося в капитанской каюте, мешок, набитый золотом (английскими фунтами), и вместе со списком принес в кают-компанию. Жалованья приходилось за два месяца. Было на что погулять на берегу.

И — странное дело — близость берега и новых впечатлений производит внезапную перемену в отношениях. Все снова дружелюбно разговаривают между собой, раздаются смех и шутки. Раздражение друг против друга исчезло словно каким-то волшебством, и люди, которые вчера еще казались один другому врагами, сегодня кажутся совсем другими — теми же добрыми товарищами и порядочными людьми. Происходит какое-то безмолвное общее примирение, и все ссоры, все недоразумения забыты.

— И с чего это мы с тобой целую неделю не говорили? — обращается худой гардемарин Кошкин к красивому брюнету Иволгину, протягивая руку.

— А черт знает с чего! — весело отвечает Иволгин.

— По глупости! — выпаливает здоровый рыжий Быков и смеется.

И Ашанин сердечно протянул руку одному штурманскому кондуктору, с которым поссорился в одном горячем споре, и спросил:

— Вы не сердитесь?

— Нисколько. А вы?

— Как видите.

— А вы тогда не поняли меня в споре… Я вовсе не ретроград, как вы думали…

— Я этого и не думаю…

Уже одиннадцатый час. Попыхивая дымком, «Коршун» идет полным ходом, узлов по десяти в час, по штилевшему океану. Близость экватора дает себя знать нестерпимым зноем. Тент, стоящий над головами, защищает мало. Жара ужасающая, и жажда страшная. Капитан любезно прислал гардемаринам несколько бутылок сиропа и аршада, и все с жадностью утоляют жажду.

Бедные кочегары, стоявшие у вахты по два часа, едва выдерживают и эти часы в пекле кочегарной, и многих без чувств выносят наверх и обливают водой.

Несколько охотников-матросов сидят на всех марсах и салингах, сторожа открытие берега. Первому, кто увидит берег, обещана была капитаном денежная награда — пять долларов.

И вот в исходе двенадцатого часа с фор-салинга раздался веселый окрик:

— Берег!

С мостика посмотрели в трубу. Действительно, впереди на горизонте серелась тонкая полоска земли.

— Берег! берег! — разнеслось по всему корвету. Все офицеры выскочили наверх и направили бинокли на эту желанную полоску.

В эту минуту Ашанину невольно вспомнилось, какую сумасшедшую радость должны были испытать колумбовы спутники, когда услыхали этот крик и, полные счастья, стали молиться.

— Берег, братцы, берег! — повторяли и матросы.

В четыре часа корвет вошел в Зондский пролив.

Чудная картина открылась перед глазами, особенно ночью, когда взошла луна. Корвет шел между островами, освещенными серебристым светом. Кругом стояла тишина. Штиль был мертвый. Мириады звезд смотрели сверху, и между ними особенно хорошо было созвездие Южного Креста, лившее свой нежный свет с какой-то чарующей прелестью. Вода сверкала по бокам и сзади корвета брильянтовыми лентами.

На утро Ашанин увидел нечто сказочное по своей красоте. Корвет шел точно среди сада, между бесчисленных кудрявых островов и островков, сверкавших под лучами ослепительного солнца своей яркой густой зеленью тропических лесов… Точно громадные зеленые купы были разбросаны среди изумрудной воды, которая нежно лизала их… Эти плавучие сады, манящие своей листвой, среди которых шел «Коршун», казались какой-то волшебной декорацией, и Ашанину, впервые увидавшему могучую роскошь тропической природы, казалось, будто он во сне, и не верилось, что все это он видит…

Направо забелел маленький городок на Яве. Это Анжер. Корвет проходил близко, и Ашанин увидал громадные баобабы, стоявшие у самого берега и покрывающие своей могучей листвой огромное пространство; под каждым деревом-великаном могло бы укрыться от солнца несколько сотен людей…

— Самый тихий ход! — раздался голос вахтенного офицера.

С берега неслось к корвету несколько малайских лодок с провизией и фруктами, и капитан разрешил замедлить ход.

Первые две лодки приблизились, и им бросили концы… Корвет еле подвигался.

Содержатель кают-компании, тот самый красивый блондин, который ушел в плавание, оставив на родине молодую жену, спустился по трапу к малайским лодкам и, держась за фалреп, стал смотреть, что такое привезли. Он торговался, желая купить подешевле кур и ананасы.

Увлеченный торгом и объясняясь с малайцами на всех диалектах, которых они не понимали, он вдруг выпустил из своих рук фалреп и очутился в воде. Немедленно остановили ход, бросили спасательные круги и стали спускать катер. Малайские шлюпки спешили к упавшему.

Он совершенно спокойно плыл с кругом в руках, улыбающийся и веселый в своем белом кителе, высоко подняв свою белокурую красивую голову. Но у всех стоявших на мостике лица были полны ужаса. Еще десять минут тому назад за кормой видели несколько громадных акул, плывших за корветом. Что если они где-нибудь близко?..

Прошло несколько минут, пока не подоспела малайская шлюпка и не вытащила лейтенанта благополучно из воды.