— Но, по правде говоря, невыносимо скучен… Он не может нравиться женщинам… А ты, Ника, уж не ревнуешь ли к своему другу? Нашел к кому ревновать! — расхохоталась адмиральша. — Да разве я тебя на кого-нибудь променяю, моего ненаглядного?. Я ведь до конца моих дней твоя, верная твоя Нина, и ты мой…

«Ну, это шалишь!» — подумал в ту же секунду Скворцов, охваченный внезапным страхом от такой приятной перспективы дальнейшей своей судьбы. Но он малодушно промолчал, тем более, что карета подъехала к подъезду, и представительный, с превосходно расчесанными бакенбардами швейцар вышел отворить дверцы.

Тотчас же явился не менее представительный господин во фраке, хозяин гостиницы, и пригласил приезжих посмотреть комнаты. Адмиральша выбрала себе хорошенький, мило убранный номер в две комнаты и когда подала свою карточку, то хозяин, и без того любезный, стал еще любезнее.

— А для вас тоже нужна комната? — спросил хозяин Скворцова.

— И брату нужна, — поспешила ответить адмиральша, заметив колебание молодого лейтенанта.

«Однако, — подумал Скворцов, — она мною распоряжается, как собственностью!» — и покорно последовал за хозяином.

— Через четверть часа приходи, Ника, — кинула вслед адмиральша. — Я тебе расскажу о моих планах… Будешь доволен.

Хозяин повел было Скворцова в номер того же этажа, но тот благоразумно попросил его отвести ему комнату повыше и не очень дорогую.

Оставшись один в номере, Скворцов заходил по комнате, полный внезапной решимости немедленно же объясниться с адмиральшей. Подло же в самом деле ее обманывать.

Но когда он вошел к адмиральше, и она, только что переодевшаяся в изящное парижское платье с вырезным воротом и с короткими рукавами, красивая и, казалось, помолодевшая, бросилась к нему навстречу и, обняв его шею руками, прильнула к его губам, вся трепещущая от счастья, — Скворцов, несмотря на свое твердое намерение объясниться, вместо объяснений безмолвно сжимал адмиральшу в своих объятиях.

После первых безумно-страстных минут свидания после долгой разлуки, адмиральша, поправив свою смятую прическу, заалевшая и счастливая, присела на диван и, усадив возле себя Скворцова, стала, излагать свой план.

План в самом начале был заманчивый.

Она хорошо понимает, как Нике тяжела разлука, и как он не хотел идти в плавание. Неглинный ей об этом не раз говорил («Нечего сказать, удружил!» мысленно шепнул Скворцов, обозвав про себя Неглинного идиотом). Еще год куда ни шло, но два года — это невозможно…

— И знаешь, Ника, что я придумала? — с победоносным видом сказала адмиральша.

— Что такое? — спросил далеко не весело Скворцов.

— Я попросила Ванечку дать письмо к Тыркову…

— К Тыркову?. Зачем?

— Глупый! Разве не понимаешь? Чтобы он тебе по болезни, что ли, разрешил вернуться в Россию… Я сама хорошо знакома с Тырковым, — мы с ним большие приятели, — и попрошу его, он наверно не откажет… И тогда мы вместе уедем и проведем несколько месяцев вдвоем… Поедем в Италию, в Испанию, куда хочешь… Не правда ли, как хорошо?.

Но, к изумлению адмиральши, лицо Скворцова далеко не выражало радости…

Напротив…

И он только что хотел заговорить, как в двери постучали.

Скворцов, как достойный ученик адмиральши, быстро пересел с дивана на отдаленное кресло и принял почтительную позу человека, пришедшего с визитом.

— Entrez![9] — крикнула адмиральша.

В дверях показалась низенькая, плотная фигура адмирала.

— Ни слова ему! Мне надо прежде объясниться с тобой! — шепнул Скворцов, когда адмиральша с приветливой, милой улыбкой поднялась навстречу адмирала.

XXIII

Адмиралу не шло статское платье, и в мешковатом, плохо сидевшем черном рединготе, с цилиндром в руках, в съехавшем набок узеньком галстуке, он представлял собою далеко неказистую фигуру, совсем непохожую на того адмирала, который стоял на мостике «Грозного» в своем потертом, коротком пальто и в сбитой назад фуражке и, расставив фертом ноги, спокойно и зорко посматривал вокруг во время учений и маневров в свежую погоду.

Приветствуя Нину Марковну, которую он знавал, когда она еще была девушкой, и, кажется, в то время был к ней неравнодушен, и почтительно целуя душистую ее ручку, адмирал Тырков, казалось, несколько смутился, увидав Скворцова и догадавшись по его далеко не веселому виду, что прервал приятное tete-a-tete[10], явившись нежданным гостем. Вероятно, поэтому он поспешил объяснить, благодаря какой счастливой случайности узнал, что Нина Марковна здесь. Он, видите ли, завтракал в этом отеле и, уходя, увидал на доске ее фамилию и не отказал себе в удовольствии засвидетельствовать Нине Марковне свое почтение.

Адмиральша, разумеется, была «несказанно обрадована такой счастливой случайностью» и снова пожала руку адмирала, благодаря его за милое внимание и очень довольная в то же время, что адмирал не оказал «милого внимания» четвертью часами раньше и не помешал первым счастливым минутам радостной встречи с «Никой».

— Я сегодня же хотела написать вам, Василий Петрович, что приехала и жду своего доброго приятеля, — продолжала адмиральша с обычной своей чарующей приветливостью, улыбаясь глазами, словно лаская ими. — Я от Николая Алексеича узнала, что «Грозный» здесь близко, и вы на нем. Надеюсь, вы знаете этого молодого человека! — прибавила адмиральша, указывая взглядом на Скворцова, который встал, при входе адмирала, и теперь почтительно кланялся.

— Еще бы не знать! Мы с Николаем Алексеичем большие приятели! — промолвил приветливо адмирал и крепко пожал молодому лейтенанту руку.

— Наша встреча с ним была совсем неожиданная! — воскликнула адмиральша, усаживаясь на диван. — Вообразите, Василий Петрович… Только что приехала я сегодня из Парижа в Ниццу, выхожу на дебаркадер, гляжу: Николай Алексеич.

— Мы с доктором из Виллафранки приехали в одно время с Ниной Марковной. Поезда тут скрещиваются, — счел почему-то нужным вставить слегка смущенный Скворцов, обращаясь к адмиралу и точно оправдываясь.

— Ну, я, разумеется, остановила его и, по праву доброй знакомой, заставила проводить меня в отель… Надеюсь, что он и впредь не откажется иногда быть моим чичероне…

— Не смеет отказаться. Я его откомандирую в ваше распоряжение, Нина Марковна, пока «Грозный» будет стоять в Виллафранке, — шутливо заметил адмирал.

— Не бойтесь, я не злоупотреблю вашей любезностью и не заставлю проклинать соотечественницу, Николай Алексеич! — с веселым смехом промолвила адмиральша, бросая на молодого человека пристальный и пытливый взгляд и тотчас же отводя его.

Скворцову оставалось только проговорить с любезной улыбкой, что он «всегда к услугам Нины Марковны», а в голове носилась тревожная мысль: «как бы адмиральша не вздумала теперь же „брякнуть“ адмиралу о том, что он желает вернуться в Россию! Пожалуй, еще и письмо Ивана Иваныча передаст? То-то выйдет „бамбук“! И на кой черт Иван Иванович просит за меня, когда я его об этом не просил? Верно, она его заставила, эта неугомонная женщина, желающая распоряжаться мною, как своим покорным рабом… Шалишь, Нина Марковна! Дудки! Не увезете вы меня в Россию! Уж приму сегодня лучше сразу наказание, но объяснюсь!»

В свою очередь и адмиральша, несмотря на оживление и веселый смех, в душе испытывала тревогу, тщательно скрываемую перед гостем. В самом деле, отчего Ника не выразил восторга от предложенного ею плана, сулившего им обоим столько счастья? Ведь не балбес же он вроде Неглинного, чтобы добровольно отказываться от радостей жизни? И отчего он требовал, чтобы она ни слова не говорила Тыркову? Какое он хочет иметь объяснение?

Так думала адмиральша, полная жгучих ревнивых подозрений, и еще оживленнее и любезнее говорила адмиралу, что Ванечка, слава богу, здоров и просил очень кланяться, что он получил береговое место, и с сентября они переселились из Кронштадта в Петербург…

— Как же, читал в газетах и порадовался за Ивана Иваныча. Он, конечно, доволен?