За год перед окончанием курса Николай чуть было не угодил в Вологодскую губернию за одну из тех так называемых «историй», которые губят столько молодых сил. Вся «история» заключалась в том, что у Николая нашли несколько брошюр и книг преступного содержания, и нашего юношу арестовали в числе десятка молодых людей, соприкосновенных к этой истории. Быть бы бычку на веревочке, но и тут нашего баловня выручила его необыкновенная привлекательность, которая, помимо его желания, обворожила даже начальство.

Обходительный джентльмен, занявшийся с молодым студентом с истинно отеческой мягкостью и несколько раз повторивший в виде поощрения, что и сам он в молодости увлекался, предложил Николаю побеседовать по душе, как с старшим другом, и объяснить, от кого он получил книги и брошюры. Однако Николай обнаружил столько скептицизма, что дружбы, столь откровенно предложенной ему, не принял и ни единым словом не обмолвился.

При всем том, несмотря на такое упорство, юноша все-таки произвел на «старшего друга» такое благоприятное впечатление и своей симпатичной наружностью, и манерами, и костюмом, что когда ректор университета приехал хлопотать за Николая, то счастливый юноша был избавлен от необходимости предпринять отдаленное путешествие и мог окончить курс.

Он отлично выдержал экзамен и оставил университет, полный веры и надежд, мечтая о будущих успехах.

Первый успех не заставил себя долго ждать. Месяца за два до экзаменов он окончил большую статью публицистического характера, полную горячего чувства, юношеского задора и написанную весьма недурно. Приятеля находили, что статья превосходная. Николай отправил ее в редакцию журнала, который он особенно уважал, и с трепетом ожидал приговора. Прошел мучительный месяц, и он отправился в редакцию.

Когда он вошел в приемную комнату и увидал в ней несколько человек, весело беседовавших между собою, то немного смутился. «Неужели так-таки при всех и объявят, что статья не годится?» — пронеслось у него в голове. Он вопросительно поглядывал на разговаривающих, но никто не обратил на него внимания. Так прошло несколько томительных минут. Наконец из соседней комнаты вышел пожилой господин в очках и, заметив Николая, направился к нему. Это был один из редакторов журнала, известный писатель Платонов, которого Николай тотчас же узнал по портрету.

— Что вам угодно? — произнес Платонов сухим, деловым тоном, взглядывая на молодого человека из-под очков своим умным, проницательным взглядом.

— В редакцию доставлена статья Вязникова… — тихо проговорил Николай.

— Вы — автор? — проговорил Платонов уже более любезным тоном.

— Я.

— Очень приятно познакомиться! — продолжал редактор, протягивая руку. — Присядьте, пожалуйста. Статья ваша принята и уже набирается. Она пойдет в этой же книжке. Очень недурная статья и хорошо написана… с огоньком. Вы прежде писали?

— Нет. Это мой первый труд! — проговорил Николай, вспыхивая.

Платонов проговорил с молодым человеком несколько минут относительно статьи, заметил, что статья выиграла бы еще более, если бы фактов было побольше, и сказал, что редакция будет рада его сотрудничеству, если молодой человек будет давать такие статьи, как первая.

— Если хотите прочесть корректуру — вам пришлют… вы оставьте свой адрес в конторе…

Николай ушел из редакции, очарованный Платоновым и счастливый своим первым успехом.

О, с каким восторгом молодой автор увидал в первый раз имя свое в печати и перечитывал свое произведение! В печати оно казалось ему несравненно лучше, чем в рукописи. Он так часто его перечитывал, что выучил наизусть, и рассказывал товарищам о том, как обласкал его Платонов и какое он производит хорошее впечатление.

Прошла неделя — и для нашего молодого человека наступили новые мучения. Он ждал, обратят ли внимание на его статью, скажут ли о ней в газетах и что именно скажут. С замиранием сердца заглядывал он в газеты и, наконец, увидал свое имя и рядом с ним эпитет «талантливый». Он с жадностью перечитывал рецензию. Статья обратила на себя внимание. Молодого автора похвалили в нескольких газетах.

Этот первый успех вскружил голову нашему автору. Вернувшись из деревни в Петербург, он рассчитывал, что перед ним открывается дорога, что ему остается только пожинать лавры. Он записался помощником к известному адвокату Пряжнецову, рассчитывая заниматься только уголовными делами и в то же время не оставлять литературной деятельности, начатой так успешно.

Но прошло пять месяцев, а наш молодой человек еще ничем не заявил себя. Вместо свежих лавров действительность принесла ему заботы о куске хлеба. Он не произнес еще ни одной речи, так как не имел ни одного клиента; никто к нему не обращался. Надо было выжидать случая, а пока произносить блестящие речи у себя в комнате. Вторая статья его, написанная в деревне, хотя и была напечатана, но Платонов заметил, что эта статья вышла неудачнее первой и написана слишком торопливо, причем дружески намекнул, что надо побольше работать. Об этой статье нигде не сказали ни слова, прошли равнодушным молчанием. А Николай так надеялся на эту статью!.. Николай было сделался сотрудником одной большой газеты, написал несколько бойких передовых статей, но через месяц вышел из редакции, не сойдясь во взглядах с редактором… Деньги, полученные от отца и за статью, давно были израсходованы самым легкомысленным образом. Вместо успехов приходилось думать о завтрашнем дне, заботиться о грошах, хлопотать о работе. Проза жизни со всеми ее будничными мелочами действовала подавляющим образом на Николая. Он сделался раздражителен, придирчив. Первые неудачи уязвляли его самолюбивую натуру. Его грыз червяк, хотя он и тщательно скрывал это. Известность была еще в тумане. Никто его не знал. Одна только Леночка смело верила в его звезду и поддерживала Николая, когда он по временам хандрил. Впечатлительный, он скоро переходил от уныния к надежде, принимался работать запоем и снова мечтал об успехах и известности.

— Сюда, ко второму подъезду! Стой! — крикнул Николай, предвкушая удовольствие теплой комнаты.

Сани остановились у громадного дома в конце Кирочной. Николай рассчитался с извозчиком и торопливо дернул звонок у подъезда.

— Господ много еще там, барин? — осведомился старик извозчик, потопывая ногами.

— Много еще.

Извозчик, поблагодарив барина, сел в сани и хлестнул свою клячу.

Николай поднялся в третий этаж. Прошло добрых пять минут, пока Николай услыхал за дверями шлепанье туфель, ворчание и наконец недовольный голос:

— Кто тут?

— Это я, Степанида… я… Отворяйте скорей.

Заспанная, растрепанная кухарка, позевывая и ворча, пропустила Николая в прихожую.

— Никого не было? — осведомился Николай.

— Братец ваш были. Да письмо еще есть. На столе у вас… Когда будить-то?

— Пораньше… часов в десять.

— Так и встали! — усмехнулась Степанида, отдавая Николаю свечу? — Поди теперь третий час?

— Третий! Смотрите же, непременно разбудите. Мне заниматься надо!

— За мной дело не станет! Вы только вставайте!

Вязников вошел к себе в комнату и зажег свечи. Это была обширная и очень хорошо обставленная комната, служившая кабинетом и приемной; другая, маленькая комната рядом, была спальней. Эти две комнаты Николай нанимал от квартирных хозяев и на меблировку и отделку их затратил большую часть денег, полученных от отца. «Надо же жить по-человечески!» — говорил он Васе, когда Вася спрашивал: «К чему такие хоромы?» Кроме того, его привлекало жить в тишине. Жизнь в меблированных комнатах ему опротивела еще во времена студенчества, а здесь он был единственным жильцом, да и хозяева оказались тихими людьми.

Мягкая, красивая мебель, обитая полосатым репсом и доставшаяся, как уверял приказчик мебельной лавки в Александровском рынке, «по необыкновенному случаю», красивый библиотечный шкаф и полки с книгами, несколько бюстов по углам, недурные литографии равных знаменитостей по стенам, большой письменный стол с изящными письменными принадлежностями, — таково было убранство комнаты Николая, имевшей внушительный вид кабинета литератора или ученого.