— Зачем же этот-то, которого невинно заподозрили, ходил к директору?

— Это после разъяснилось. Он ходил просить пособия… очень он бедный уж… Так за подаянием как бы ходил… Ему и стыдно было сперва признаться… Однако мне он признался.

— Извинились перед ним?

— Целая депутация ходила к нему… торжественно извинились…

— А он что?

— Он очень холодно принял извинение и через день заболел совсем… нервная горячка сделалась… Теперь в больнице лежит… Очень на него подействовало… Да и как не подействовать!.. Это — ужасное подозрение, Коля! Чуть было человека не погубили! Я навещаю его. Теперь ему лучше. Говорит, что не останется более здесь… В Москву уедет!..

— А настоящий шпион?

— О, этот совсем иначе себя держал! Он пришел в негодование, кричал, что на него клевещут, требовал, чтобы ему подали мерзавца, который распустил про него это, — одним словом, выходил из себя. Многие поверили ему.

— И он остался?

— Остался. Ходит на лекции и держит себя с необыкновенным апломбом!

Вася замолчал и заходил по комнате.

— Ты домой писал о своей женитьбе? — спросил он через минуту.

— Нет еще, сегодня напишу. Я думаю, папа и мама тоже удивятся.

— Я думаю, Коля, очень удивятся.

— Что ж тут удивительного?

— По-моему, Коля, тебе как-то не идет жениться! — заметил Вася.

— Как это не идет? — засмеялся Николай.

— Да так, не идет. Вот, например, Лаврентьеву шло, а тебе не идет.

— А мне нет?

— Нет. А впрочем, я, быть может, чепуху говорю, ты не обращай на это внимания! — промолвил Вася. — Однако который, брат, час?

— Двенадцать.

— Ну, мне пора! Надо еще к одному товарищу зайти, а после в больницу. Обещал. Что твоя статья? Принята?

— Кажется. Вот сейчас от Платонова получил записку. Зовет переговорить. На днях к нему зайду. Сегодня проспал, вчера от Смирновых поздно вернулся.

— А как вообще дела?

— Пока не важны, Васюк. Ну, да поправятся, а пока жду денег из дому.

— Из дому? — удивился юноша.

— Отцу писал, просил в долг, я не хочу так брать! — проговорил Николай.

— Так, так.

— А ты давно получал письма из дома?

— Нет, недавно. Все здоровы. Там, Коля, тоже, кажется, дела не важны.

— Подожди, Вася. Дай только время. Дела поправим! — весело заметил Николай. — С Леночкой и мотать меньше буду. Ты и то меня в мотовстве винишь! Сам-то живешь отшельником, питаешься акридами и медом^*, хочешь, чтобы и все так жили! Так к Нине Сергеевне-то пойдем? — спрашивал Николай, прощаясь с братом.

— Пойдем.

— Кстати: Прокофьева не встречал в Петербурге и ничего о нем не слыхал?..

— Он арестован! — печально проговорил Вася.

— Арестован?

— Да. В Москве. Из-за границы, говорят, возвращался.

— Давно?

— С месяц.

— Кто это тебе говорил?

— Это верно. Вот, Коля, человек! — прибавил Вася восторженно. — Я когда-нибудь тебе расскажу о нем, а то ты все скептически относишься к нему, не зная его.

— Да я верю, Вася, что он хороший человек, право, верю. Я только над твоею восторженностью смеялся. Он, этот Прокофьев, по твоим словам, какой-то идеал всех добродетелей. Я тоже его немного знаю. А ты все-таки расскажи… Меня он по одному обстоятельству очень интересует.

— О, да ты его совсем не знаешь! — воскликнул Вася, оживляясь при одном имени Прокофьева. — Я его прежде тоже не знал, но здесь слышал. О, это, брат, настоящий человек! Однако прощай, Коля!

— Ты мне расскажи про настоящего-то человека, которого ты отыскал! Да вот что, Вася: обедаем-ка сегодня вместе с Леночкой. Приходи к шести часам к «Медведю». Знаешь «Медведя»?

— Нет, не знаю!

— Я и забыл, что ты постник.

Он сказал адрес и прибавил:

— Смотри же, приходи, Вася. Выпьем за наше счастье. Придешь?

— Ладно, приду!

Вася вышел от брата и пошел по улицам, раздумывая о Николае и Леночке. Новость о свадьбе произвела на него сильное впечатление. Он рад был, что ошибся в своих подозрениях, и в то же время ему почему-то жаль было Леночку.

«Оба они хорошие люди, а как будто не пара!» — повторял он про себя.

Через час после ухода брата Николай отправился к Леночке. Она сегодня не пошла на лекции и поджидала Николая, перечитывая несколько раз его горячее, порывистое письмо. В прихожей раздался звонок. Леночка встрепенулась, радостная и счастливая. Послышались знакомые шаги, и в дверях показался Николай. Он бросился к Леночке и, целуя ее руки, повторял несколько раз: «Ты простила? Ты не сердишься, Леночка? Нет? Нет?»

Он глядел ей в глаза и по глазам мог видеть, что она не сердилась. Какое! В ее глазах светилась такая любовь, такое счастье!

— Ты спрашиваешь еще! И тебе не стыдно? Да разве я на тебя могу сердиться?.. И за что? За твое чудное письмо?.. Да если б ты…

Она не досказала мысли и любовалась Николаем с таким простодушным восхищением, что Николай, шутя, закрыл ей рукою глаза.

— Не смотри так, Лена! Не смотри! — проговорил он, смеясь. — Славная ты… добрая, хорошая моя! Ах, если бы ты знала, как тронуло меня твое письмо. И тебе было не стыдно даже подумать? «Или все кончено?» — писала ты. Ах, Леночка? С тобой как-то лучше становишься, право…

— Ну, ну, не захваливай, пожалуйста.

— Однако ты похудела, Леночка! Что с тобой? Здорова ты? — тревожно спрашивал Николай, заглядывая ей в глаза и любуясь ее счастливым, хорошеньким личиком. — Это я тебя так расстроил? Я? Этого больше не будет, Лена. К чему нам так жить? К чему откладывать свадьбу?! К чему скрывать от всех, что мы — муж и жена? Обвенчаемся скорей… О, мы заживем отлично с тобой!

Леночка слушала, и сердце ее радостно трепетало от этих слов. А Николай между тем продолжал:

— И то я виноват, что до сих пор медлил. Зачем? Кто нам мешает?

— Но ты… твои дела… Ты еще не устроился… Помнишь, ты говорил…

— Мало ли что говорил! И чепуху говорил. Да, наконец, и устроился… Лучше было бы, если бы мы раньше повенчались. По крайней мере ты не имела бы причины думать, что «все кончено!» — весело засмеялся Николай. — И, наконец, твое присутствие поддержит меня. Я ведь, Лена, знаешь, иногда падаю духом, злюсь на неудачи… Ну, да об этом теперь нечего говорить! И разве вдвоем нам много нужно? Особенно вдвоем… с тобой?.. Так ты согласна? Пиши своим, а я напишу сегодня же в Витино. И аминь!

Согласна ли она? Она тихо сияла от переполненного чувства, и слова как-то не шли на ее уста… Николай и любовался ее счастием, и сам в эту минуту был счастлив.

— Послушай, Коля, — наконец произнесла Леночка тихим, замиравшим от счастия голосом. — Ты знаешь, как я тебя люблю. Ты видишь! Но я боюсь, что когда-нибудь могу стеснить тебя. Тогда ты раскаешься, что женился… Мало ли что может случиться… Ты встретишь…

— Леночка… Леночка!.. Что ты говоришь!.. — перебил Николай.

— Нет, дай досказать… Я слишком люблю тебя и верю в тебя… Ты можешь встретить другую, лучше, достойнее меня, а брак стеснит тебя, и ты будешь несчастлив… Мне все равно… Не обращай внимания на меня… Будем жить по-прежнему. Если нужно скрывать, что мы муж и жена, будем скрывать. Я все равно счастлива буду твоей любовью… и по крайней мере буду знать, что ты свободен… всегда свободен…

Николай в волнении слушал ее слова и, умиленный, глядел на нее глазами, влажными от слез. Мало ли она принесла ему жертв!.. Она готова даже быть тайной любовницей… О, как он виноват перед ней!

— Лена! Замолчи! Что ты предлагаешь? Я был бы подлец, если б согласился на твое предложение. Я не хочу… не хочу тайны… Ты будешь моя жена перед всеми.

— Ты хочешь? Ты не боишься? Ты не будешь несчастлив со мной?

Вместо ответа он взял ее трепещущую руку и крепко сжал в своей руке.

— Но по крайней мере, Коля, дай мне слово, честное слово, что ты никогда не скроешь от меня, если я стесню тебя, если ты разлюбишь меня… Верь мне, желанный мой, одна мысль, что я могу стать тебе на дороге, приводит меня в ужас. Даешь ты мне слово?