— И с такой лестницей, что надо подыматься, заткнувши нос?.. И, разумеется, у небес?..

— Зачем же уж ты сейчас, Коля, преувеличиваешь? Можно найти и чистую лестницу… Я поищу!

— Я только против идиллии, Леночка. Хорошо, квартиру нашли и даже лестницу не пахучую. Дальше?

— Да ты… уж скептически относишься?

— Да нет же, нет, Лена… Право, нет! Я лишь сделал маленькую поправку… И не на таких лестницах я жил студентом…

— Так не перебивай. После, когда я кончу, ты можешь делать поправки! — улыбнулась Леночка и продолжала: — Самая большая и лучшая комната будет твоим кабинетом. Не махай головой!.. Конечно, твоя комната должна быть лучшей. Другие две — приемная и столовая, и наша спальня. Не бойся, тесно не будет, — будет хорошо и уютно. Я сама буду заботиться. Ты знаешь, я люблю, чтобы было чисто. Мебель у нас будет, разумеется, самая простая, — к чему роскошь? Не правда ли? Ведь тебе все равно, лишь было бы опрятно? Кабинет, и чудный кабинет, у тебя есть, остается купить немного мебели для гостиной и спальни. Такую квартиру можно нанять за тридцать пять рублей. На стол… ну, на стол положим, рассчитывая, что ты немножко избалован, тридцать рублей, по рублю в день. Чай и сахар, кухарка, остальные расходы… Ты не забудь, что я сама буду за всем смотреть. Пожалуй, мое хозяйство, над которым ты смеялся в деревне, и пригодится… На все остальные расходы положим двадцать пять рублей.

Леночка вся оживилась, вычисляя примерный бюджет, в котором ухитрилась даже отложить на личные расходы Николая пятьдесят рублей. «Тебе ведь довольно будет?» — и затем продолжала рассчитывать подробности бюджета.

А Николай с улыбкой слушал, с какой любовью и с каким практическим смыслом она рисовала подробности их будущей жизни, на первом плане которой были, конечно, заботы о его комфорте, о его удобствах. Он слушал, и скромный бюджет казался ему очень уж скромным. Эта жизнь, которую так восторженно рисовала Леночка, казалась ему несколько «мещанской». И в то же время, когда Леночка, увлекаясь, расписывала, как он в своем кабинете создаст замечательные вещи (о, она ни за что не будет мешать ему! — опять повторила она) и как по вечерам они будут вместе читать или пойдут в театр, наверх, разумеется, — в его голове пробегали далеко не очень приятные мысли о жизни при таких скромных средствах.

Три чистенькие, светленькие комнатки, кисейные занавески, цветы с Сенной и скромная мебель с провалившимися сиденьями, вонючая лестница, чад из кухни, теснота и крик ребенка, — крик, долетающий в кабинет, — все это казалось ему не так привлекательно, как казалось Леночке. Для нее эта обстановка — рай, а для него — не совсем рай!

— Ну, что ты теперь, Коля, скажешь? Разве не отлично мы будем жить на эти деньги? — спросила она, окончив рассказ и не без торжества взглядывая на Николая. — К чему же тебе особенно хлопотать? Занимайся себе, пиши, и, поверь, успех явится к тебе!.. Тебя будут знать, тебя будут читать!..

Николаю жаль было нарушить радостное настроение Леночки. Он взглянул на нее — она была такая сияющая и хорошенькая — и вместо ответа притянул ее к себе и покрыл поцелуями.

Вечером они обедали в отдельной комнате ресторана втроем, с Васей.

Обед прошел весело. И невеста и жених были в отличном настроении. Леночка сегодня приоделась в парадное платье и была необыкновенно мила. Николай посматривал на Леночку, любуясь ею, и находил, что будущая его жена прехорошенькая. От нее веет какой-то прелестью искренности и доброты; на такую женщину можно положиться! Вася сперва застенчиво молчал, поглядывая украдкой на счастливые лица Леночки и брата, но под конец обеда и он разошелся. Ему теперь даже казалось, что он напрасно думал, будто брат не пара Леночке. Оба они добрые, хорошие. Брат, наверное, любит ее и еще больше полюбит Леночку, а она? — нечего и сомневаться. О, она поддержит Николая в минуту его слабости!..

На радостях Николай приказал подать бутылку шампанского. Он налил бокалы и, целуя невесту, проговорил:

— За наше счастье, Леночка! За нашу любовь!

— За твои успехи, милый мой! — отвечала Леночка.

Вася обнял брата и горячо пожал Леночкину руку. Он выпил залпом бокал и проговорил:

— О, я верю, что вы должны быть счастливы! И ты, Коля, и Елена Ивановна, оба вы хорошие… так как же вам быть несчастливыми? Не правда ли?..

— Леночка! И ты позволяешь ему называть себя Еленой Ивановной?

— Конечно, нет! Зовите меня Леночкой, Вася!

— И выпейте, господа, брудершафт на «ты»! — подсказал Николай, наливая бокалы.

— С удовольствием.

— Не все ли равно? А впрочем, отчего ж? Вы теперь моя сестра. Я вас и раньше, Леночка, считал сестрой! — промолвил Вася, конфузясь.

Они выпили брудершафт. Вино возбудило нашего юношу; его худое бледное лицо покрылось румянцем, глаза заблестели. Он восторженно глядел на Леночку и проговорил:

— То-то наши обрадуются!

— Выпьем-ка за здоровье наших и за здоровье Леночкина отца! — воскликнул Николай.

— И за Васино здоровье! — горячо подхватила Леночка и промолвила: — Дай бог тебе всего хорошего, Вася… Всего, всего, чего бы ты ни пожелал!..

— О, спасибо, Леночка.

— Ты такой славный, добрый, Вася… ты и сам не знаешь!

— Не знаю! — добродушно заметил юноша. — Да и тебе так кажется по доброте. А ведь в сущности-то все добрые или, вернее, все могли бы быть добрыми… И будут… о, непременно будут!

— Он неисправим с своей теорией всеобщего блаженства! — усмехнулся Николай.

— А то как же? Разве без этой веры можно жить? Неужели ты и в эту минуту не веришь, Коля? Ты нарочно так говоришь! — восторженно воскликнул юноша. — Ты тоже веришь и обязан верить, что будет не так, совсем иначе будет… Все к тому идет! О чем же ты пишешь? К чему тогда ты пишешь? Зачем ты вот не хочешь жить, как Присухин? Зачем вот Леночка учится? Разве для того, чтобы получить диплом и жить для себя? О, я знаю ее цель!.. Она хоть и не говорила мне, но я знаю… отлично знаю…

— О, добрая ты душа, Вася! — проговорил Николай. — Долго еще придется ждать твоего всемирного счастья… Пожалуй, и не дождешься!

— Разумеется, мы не дождемся. Так что ж? Разве идея не живет? Без идеи жизнь — была бы тоска! О, какая тоска! — воскликнул Вася.

— Ну, Вася, брось пока свою философию… Ты нагонишь хандру. Лучше, брат, выпьем!

— Нет, довольно. Не наливай, Коля! Я и так захмелел… Нет, не надо! Я и без того философию брошу! — добродушно рассмеялся он. — К чему наводить хандру?.. Я не хочу!.. А если навел уж, то простите!

Николай велел подать счет.

— Сколько взяли? — полюбопытствовал Вася.

— Пятнадцать рублей!

Вася только покачал головой. Удивилась и Леночка.

— Ну, стоит ли говорить? Мы праздновали помолвку!

Все вышли на улицу. Вася простился и пошел домой. Николай с Леной тихо пошли по Невскому.

— Какой славный этот Вася! — проговорила наконец Леночка.

— Сгубит себя он без толку!

— Ты думаешь?

— Разве не видишь? А знакомства-то его?

— Какие же знакомства?

— Да все такие же донкихоты, как и он сам. Жаль его будет! А ведь упрямый какой: его не убедишь!.. Я было спорил, да бросил!

— Он искренно верит в то, что говорит. Это такая редкость!

— То-то очень уж слепо верит!

— Да разве это худо?

— Надо принимать в соображение обстоятельства. И если уж гибнуть, так за что-нибудь! — авторитетным тоном решил Николай.

«Верно, и у Васи на уме есть это „что-нибудь“»! — подумала Леночка, но почему-то не сказала этого вслух.

Был девятый час в исходе. После обеда славно бы пройтись на морозном воздухе. Наши молодые люди тихо шли по Невскому, рука в руку. Леночка как-то затихла под сильным впечатлением всех событий этого дня. О, какой это был счастливый день для нее…

— Знаешь ли, Лена! — воскликнул Николай. — На воздухе так хорошо! Поедем-ка куда-нибудь прокатиться!

— Это будет дорого стоить, Коля!

— Э, вздор… Ты ведь хочешь?

— Я не прочь.