Он подумал о Леночке с чувством досады. Из-за нее вся эта глупая история! Каким дураком — именно дураком — он был, сближаясь с нею! И к чему он полюбил ее? Как хорошо было бы, если бы она не отказывала Лаврентьеву. И нужно было ему путаться. Привыкла бы к Лаврентьеву!

— Нельзя не драться! — проговорил вслух Николай.

Он вздрогнул при воспоминании намека Лаврентьева, как бы поступил Лаврентьев, если бы он отказался от дуэли, и ненависть к Лаврентьеву сменила страх. Нервы его снова возбудились. Мрачные мысли уступали место более светлым. К чему думать о смерти? Разве он непременно будет убит? Сколько дуэлей кончаются благополучно. Он стреляет хорошо, и кто знает, быть может, Лаврентьев будет убит, — Николай даже обрадовался при этой мысли, — а сам он останется невредим, ну, пожалуй, ранен в ногу или руку, не опасно. Это даже ничего. Он на дуэли не струсит, нет! Теперь страшно, а там… Надо только перед тем хорошенько выспаться!

Николай вспомнил, что ему надо поторопиться найти секунданта, и он вышел из дому, решив вернуться раньше вечером, привести свои дела в порядок, написать, на всякий случай, письмо старикам и Леночке. Он было хотел ехать к Васе, звать его секундантом, но мысль, что Васе может достаться, если узнают о дуэли, остановила его. Он вспомнил об одном приятеле из литературного мира и решил пригласить этого господина. Он взглянул на часы, — было рано. «Он, верно, еще спит». И Николай не спеша пошел пешком по направлению к Невскому.

На улице он встретил двух знакомых и бойко поболтал с ними о разных пустяках: они не могли бы догадаться, что с ними беседует человек, который завтра дерется на дуэли. Люди действовали на нашего молодого человека возбуждающим образом. Глядя на него теперь, нельзя было сомневаться, что он на миру готов умереть с усмешкой на устах.

А Григорий Николаевич, выйдя от Вязникова, зашагал своей обычной походкой к себе в меблированные комнаты. Он не думал ни о дуэли, ни о смерти. Он свалил дело с плеч, исполнил то, что считал своей обязанностью, а там будь что будет… Он виделся вчера с братом Леночки, а после свидания с Вязниковым более не сомневался в виновности Николая. Отказ его объясниться, прямо сказать, что взведенное на него обвинение — ложь, по мнению Григория Николаевича, ясно свидетельствовал о его вине, и следовательно он, Лаврентьев, поступил справедливо. Нельзя оставлять безнаказанной такую пакость. «А все-таки он не струсил… молодцом!» — одобрил он даже Николая, хотя это не мешало ему питать к нему глубочайшую ненависть.

Теперь его занимала одна мысль: увидать Леночку, хотя издали. К ней он не пойдет. Зачем? И что он скажет ей? Про свою любовь? Он горько усмехнулся.

Поднявшись в свою комнату, Лаврентьев достал из чемодана бумаги (и в их числе духовное завещание, по которому Лаврентьевка переходила к Леночке, и письмо к ней), чтобы отнести их к Жучку, и хотел было уходить, когда совсем неожиданно перед ним явилась взволнованная Леночка.

— Здравствуйте, Григорий Николаевич! — проговорила Леночка.

Она приблизилась к Лаврентьеву, протянула ему руку, взглядывая на смущенное лицо Григория Николаевича, и смутилась сама.

— Вас удивляет мое посещение?

— Смел ли я, Елена Ивановна, надеяться увидать вас! — ответил Лаврентьев с таким горячим чувством, что Леночка смутилась еще более.

От волнения и усталости она едва стояла на ногах и опустилась на стул. Она улыбнулась в ответ на беспокойные взгляды Григория Николаевича и заметила:

— Я запыхалась, подымаясь к вам… Это ничего, сию минуту пройдет.

Она перевела дух и продолжала:

— Мне необходимо было повидаться с вами, рассказать вам… Я хотела писать, но вчера мне сказали, что вы здесь.

— Кто сказал?

— Николай… Николай Иванович! — поправилась она, и при этом имени яркий румянец вспыхнул на ее лице.

Григорий Николаевич не промолвил ни слова. Только по лицу его пробежала судорога. Прошла минута тяжелого молчания.

— Зачем вы были у него? — неожиданно спросила Леночка.

Лаврентьев смутился от этого вопроса.

— Зачем? — продолжала Леночка. — О, прошу вас, не скрывайте от меня… Зачем вы были у него?.. Мне нужно знать…

— Вы очень любите его? — с трудом прошептал Лаврентьев. — Даже после того, как он так с вами поступил?

— Как поступил? — воскликнула Леночка, вся загораясь. — Что вы говорите?.. О, верно, тут какое-нибудь недоразумение… какие-нибудь подлые сплетни. Вы объяснитесь. У вас что-нибудь вышло?.. Григорий Николаевич!.. О, какой вы! В чем он виноват?.. Я одна виновата перед вами. Да, я виновата. Я не сказала тогда… мне тяжело было… Я боролась с чувством и не могла побороть… Я хотела все написать вам теперь, перед нашей свадьбой.

— Свадьбой! Он женится! — прошептал уныло Лаврентьев. — Он женится?!

— Да… на днях наша свадьба.

— А! Зачем же он не сказал?.. Он даже не хотел объясняться…

Он остановился в нерешительности.

— Что ж дальше, говорите… Вы, верно, оскорбили его, сказали что-нибудь?

— Нет. Я просто вызвал его на дуэль! — сконфузился Лаврентьев.

— Дуэль? — повторила Леночка, и лицо ее покрылось мертвенной бледностью. — Дуэль? За то, что мы любим друг друга? О Григорий Николаевич!.. это… это…

— Елена Ивановна!.. Не корите, выслушайте. Не потому. Я сумею все вынести… нет… Я думал, что вас смели обидеть… обманули… Но теперь, как вижу, выходит другая статья…

— А если б и обманули?! — воскликнула с сердцем Леночка. — Какое кому дело? кто смеет быть судьей? И вы так вздумали заступаться за меня?!. О, вы никогда не любили меня. Да случись что-нибудь с ним, я возненавидела бы вас, слышите?.. Хотя бы меня и бросили, как вы говорите!.. Я его люблю, я! Разве этого не довольно?..

Глаза ее блистали гневом. Она с такой силой произнесла: «Я его люблю, я!» — что у Григория Николаевича упало сердце.

Он, однако, поборол невыносимую боль и решился выслушать все до конца.

— Если вы хотите наказать за горе, которое я вам причинила… наказывайте… вы вправе; но только меня… Я виновата перед вами, я одна, Григорий Николаевич! — умоляющим голосом вдруг сказала Леночка. — Дуэли ведь не будет? Нет?

— Не будет!

— Вы извинитесь перед ним? Вы напрасно оскорбили человека!

— Извинюсь! — глухо произнес Лаврентьев.

— О, я не сомневалась в этом, — радостно воскликнула Леночка.

Она взглянула на Лаврентьева благодарным взглядом и прибавила:

— А теперь, Григорий Николаевич, вы вправе наказать меня за то, что я причинила вам горе. Требуйте, чтоб я отказалась от счастия, и я откажусь, я не выйду замуж!..

— Чтобы я?!. Да разве я злодей?.. Вас наказать!.. и то я поступил, как зверь! И то я обидел вас! И вы еще так говорите?!. Простите, Елена Ивановна, и не поминайте лихом! — проговорил прерывающимся голосом Лаврентьев, отворачиваясь, чтобы скрыть свое волнение…

— Простите и вы меня! — прошептала тихо Леночка, подымаясь.

— Дай вам бог всего хорошего. Вы стоите счастья!.. — сказал Лаврентьев.

По-видимому, он был теперь спокоен. Только голос его чуть-чуть дрожал.

— А на прощанье, Елена Ивановна, скажите еще раз, что вы простили меня!

Леночка протянула ему руку. Он благоговейно прикоснулся к ней губами, взглянул на нее ласковым, добрым взглядом и промолвил:

— Будьте спокойны. Я извинюсь, и дуэли не будет.

— Прощайте, Григорий Николаевич!

— Прощайте, Елена Ивановна!

Он вышел проводить ее в коридор.

— Еще просьба: не говорите Николаю Ивановичу, что я была у вас.

— Почто сказывать!

— Я прошу вас об этом, Григорий Николаевич, зная характер Николая… Он может подумать, что вы не деретесь с ним по моей просьбе. Это оскорбит его! Ведь правда? И если бы вы узнали… проверили слухи, то и без моей просьбы отказались бы драться.

— Э, не тревожьтесь… Я понимаю, Елена Ивановна! Скажи он тогда слово — ничего бы не было. А я слухам поверил… Скотства-то во мне много!.. Теперь пусть хотя за труса считает, а дуэли не будет. Он ваш будущий муж.