Но в старике, как видел читатель, еще сохранилась вера в идеал. Он не мог оставаться равнодушным зрителем.

Впечатление, произведенное его горячей запиской, оживило старика и пробудило надежды. Но вечер испортил хороший день. Беседа с председателем заставила его усомниться в своих товарищах. Из слов его он понял, что его записка завтра не будет принята.

Ровно в девять часов на следующий день Иван Андреевич входил в кабинет к его превосходительству.

Генерал принял старика стоя. Он резко поклонился и произнес отрывистым, недовольным тоном:

— Ваша записка, милостивый государь, вызвала вчера неприличную сцену в собрании. Я удивляюсь, как вам позволили ее читать, но еще более удивляюсь, как вы решились написать такую непозволительную записку… Я…

— Я тоже изумляюсь, почему вы пригласили меня, генерал? — резко перебил старик, бледнея от негодования. — Вы можете действовать в законном порядке, но прежде надо спросить у меня, желаю ли я слышать выражения вашего изумления!..

Его превосходительство, не ожидавший ничего подобного, смешался и не знал что сказать. Наконец с его дрогнувших толстых губ слетели отрывистые фразы:

— Я имел намерение предупредить как хозяин губернии. Я призван сюда… Наконец в моей власти…

Вязников обмеривал серьезным взглядом его превосходительство.

— Наконец вам известно, что мне предоставлено право… Я могу…

— Это уж не мое дело, генерал! — гордо произнес Вязников и вышел из кабинета.

Его превосходительство несколько минут оставался в недоумении. Наконец он послал за правителем дел, расторопным молодым человеком из Петербурга, и приказал ему написать решительное распоряжение насчет Ивана Андреевича. Однако расторопный молодой человек успел, хотя и не без труда, убедить генерала не делать пока такого решительного шага ввиду положения и преклонных лет Вязникова.

— Я полагаю выждать, что скажет Петербург! — прибавил молодой человек.

Его превосходительство не скоро еще успокоился, и в этот день лица, являвшиеся с донесениями, получили большую гонку.

Через два дня Вязников, мрачный, возвращался в свое Витино. Записка его была подписана только пятью человеками. Большинство собрания нашло ее несвоевременной. В городе ходили тревожные толки насчет Ивана Андреевича. Записка, наделавшая столько шума, была послана в Петербург.

Через несколько дней Иван Андреевич сидел в своем кабинете в теплом, подбитом заячьим мехом, сюртуке, погруженный в чтение, когда в одиннадцатом часу дня в кабинет тихо вошла Марья Степановна, положила на стол привезенные со станции газеты и подала ему письмо.

— От Коли! — произнесла она, радостно улыбаясь.

— Что-то пишет хорошенького! — промолвил Иван Андреевич.

Он стал читать письмо. В чертах лица Ивана Андреевича Марья Степановна заметила такое удивление, что тревожно спросила:

— Что такое?.. Ты, кажется, очень изумился письмом?

— Еще бы!.. Знаешь ли, какую новость сообщает Коля? — проговорил Вязников, передавая письмо. — Никак не догадаешься!.. Коля женится.

— Женится! — испуганно вскрикнула Марья Степановна.

— На Леночке!

— На Леночке!.. — с облегченным сердцем проговорила Марья Степановна, жадно пробегая письмо. — Вот неожиданная новость… Я никак не могла бы подумать.

— Признаться, поразил и меня Коля… И как торопится…

— Ты как же, Иван Андреевич? Доволен? — спрашивала она через несколько времени, когда прошло первое впечатление от неожиданного известия.

— По-моему, рано бы Коле жениться… По его характеру надо бы подождать…

— Оно, пожалуй, и лучше для Коли раньше жениться. Он такой увлекающийся! — заметила, улыбаясь, мать.

— То-то лучше ли? — в раздумье проговорил Иван Андреевич. — И ведь раньше ни слова не сказал, даже не намекнул! — прибавил Иван Андреевич. — А еще друг! А ты ничего не замечала? Уж не летом ли они сблизились друг с другом? И этот неожиданный отказ Лаврентьеву…

— А пожалуй! То-то Леночка тогда так мучилась!

— Мы с тобою, брат, уж стары стали, ничего и не видели! — засмеялся старик, ласково пожимая руку жены. — Что ж? Раненько-то раненько Коле жениться, а впрочем, оба они такие славные…

— И знают давно друг друга… Они будут счастливы!

— Только бы Коле побольше характеру, выдержки. С семьей не то, что одному! — заметил Иван Андреевич. — А мы помочь-то ему, к сожалению, не в состоянии. Детям-то ничего дать не можем! — грустно промолвил старик. — Разве угол в деревне.

— Проживут! — весело сказала Марья Степановна. — Да и у нас еще кое-что найдется, чтобы помочь им устроиться на первое время.

— Еще разве есть брильянты в запасе? — усмехнулся Иван Андреевич.

— Есть еще… продадим! Тысячку-другую наберем.

— Ну, да Леночка — бережливая, умница, она удержит Колю. Он-то в меня… любит мотать деньги! — усмехнулся Вязников. — Вот Вася, так тот в тебя. Все другим готов отдать. Впрочем, Коля пишет, что дела его поправились.

— И как не поправиться. С его умом, да чтобы не прожить без особенных забот! Слава богу! А в случае чего — милости просим в Витино.

Старики весело говорили о Коле и Леночке. Им казалось, что время прошло удивительно скоро. Давно ли Коля и Леночка были детьми, а вот уж, бог даст, и внуков понянчить придется.

— На свадьбу мы, разумеется, поедем? — радостно проговорила Марья Степановна.

— Я бы рад, очень рад! — оживился старик. — Но сама знаешь…

— О деньгах не беспокойся… найдем. Немного же нам и нужно. Кстати, ты рассеешься. Довольно-таки в последнее время неприятностей.

— Как это ты только изворачиваешься, моя милая! Так едем? В самом деле, посмотреть на них. А все я пожурю Колю, что другу-то ни слова не сказал.

— Ну, не жури.

— А уж ты испугалась!

На другой же день утром Марья Степановна поехала в город, и через два дня старики послали Николаю тысячу рублей и писали, что через неделю сами приедут благословить детей. Леночке старики написали горячее письмо, в котором выразили радость, что могут ее назвать своею дочерью.

Хотя Марья Степановна и просила мужа не беспокоиться, говоря, что деньги найдутся, но денежный вопрос очень ее тревожил. Она продала последние свои ценные вещи, за которые ей дали всего тысячу рублей, а надо было достать еще денег на уплату процентов в банк и на поездку в Петербург. То, что было в ее кассе, было послано раньше Коле по его просьбе, и в доме денег не оставалось. Она несколько ночей не спала, придумывая, как бы извернуться и доставить мужу (о себе она, по обыкновению, не думала) удовольствие поездкой в Петербург. Она со страхом замечала, как Иван Андреевич в последнее время хандрил в деревне. История с запиской, расстроившая мужа, расстроила и ее. Она скрывала от Ивана Андреевича свою тревогу, но до нее доходили слухи, распущенные в городе, и она еще более тревожилась и с ужасом думала об этих слухах. Первые дни после возвращения старика из города каждый звук колокольчика приводил ее в трепет…

В течение недели Марья Степановна несколько раз ездила в город. Оставался еще последний клочок леса, и она хотела его продать, но цену давали самую ничтожную. Тогда она обратилась к одному богатому родственнику и наконец достала еще тысячу рублей, рассчитывая уплатить долг продажей леса по более выгодной цене.

Иван Андреевич хотя и догадывался, но не вполне, о тревогах жены. Она предпочитала скрывать свои тревоги, зная, как больно было бы старику. Давно уже она приучила мужа не беспокоиться о делах. Вся тяжесть забот лежала на ней. Она несла это бремя тихо, спокойно и весело, никогда не жалуясь. Иван Андреевич, привыкший смолоду мало думать о средствах, и не подозревал, сколько нужно было Марье Степановне уменья, труда и забот, чтобы жить не нуждаясь. А дела в последнее время шли все хуже и хуже. Капитал женин был прожит, имение приносило самый незначительный доход, а Иван Андреевич по-прежнему добродушно ворчал, если за обедом, случалось, не было пирожного!