Это он так хмуро шутил. В самом деле, по телеку, как про ментов не включишь, они там или гогочут, или взятки берут, или "белую" дуют. Преступления сами раскрываются. Живут душевно. Паровое отопление на расстоянии вытянутой руки. То, что положено тратить на агентуру, все расходуется на себя. Приварок к окладу всегда есть постоянный, а здесь, попробуй, возьми, считай сразу попал к блатным в рабство… И пропал навсегда.

Развлекая себя подобным тягостными суждениями, он по утрам это делал уже несколько лет, притопал на место преступления — в зековский, промёрзший сортир.

Окоченевший труп Данилы лежал в светлой куче дерьма и черной луже застывшей крови. Поза очень неестественная какая-то вывернутая. Один человек с таким жилистым и хитрым вором вряд ли смог справиться. Но это пусть уже решают прокурор и следователи. Чтобы им было легче до прибытия следственной группы, решил ничего не трогать и не убирать. Приедут, а полная и ясная картина места преступления, как на ладони.

Старым фотоаппаратом ФЭДом из разных точек, на всякий случай пощелкал картинки, уделяя особое внимание предполагаемым следам. Потом выставил охрану и чертыхаясь отправился в свой кабинет писать очередные бумаги и дожидаться начальства.

По всему получалось, что он и по званию и по должности остался за старшего. Остальные отцы-командиры разъехались, разбрелись по своим делам. Кто был отправлен на семинар по повышению культуры обслуживания содержащегося контингента. Кто вторую неделю стоял в пикете у здания бывшего поселкового совета с требованием возвратить в качестве исключительной меры наказания — смертную казнь. Некоторые офицеры по случаю внезапно начавшегося кратковременного запоя находились в длительном отпуске без сохранения оклада содержания.

Все были при деле и как-то заняты. Одному ему не повезло. И так всю жизнь. Кто-то угощался жирными, свежими сливками, а ему исходя из понятий о долге и чести, приходилось цедить прокисшую и постную сыворотку.

Принимать решение очень не хотелось и не потому, что он боялся ответственности, вовсе нет. Просто ситуация была уж больно нетипичная.

По разноречивым донесениям осведомителей ссоры, как таковой между двумя коронованными ворами не было. Хотя один подспудно обвинил другого в пристрастии к музыке исполняемой сладкоголосым гомосексуалистом. Но за пиковины не хватались и увечий друг другу не наносили. Мало того, сели перекинуться в картишки. Потом, правда, этот второй проиграл в карты общак зоны. Но было бы логичнее предположить, если бы горло перерезали тому, кто выиграл, а не проигравшему. Судя по всему, в спор двух воров вмешалась третья сторона.

Конечно, в первую очередь подозревать следовало заключенного Коломийца. По всем полученным данным у них проходила скрытая от непосвященных борьба за верховное главенство, за место воровского начальника. До вчерашнего дня никаких нареканий, кроме того, что жил он по воровским понятиям, носил черно-белый ромбик — перстень отрицала и входил в группу лиц не ставших на путь исправления — в оперативной части не было.

Краймондович вздохнув от навалившейся умственной работы, взял личное дело Рысака ладонью смахнул с колченогого стола воображаемые хлебные крошки и стал изучать текст.

"С четырнадцати лет за решеткой. Пять судимостей. Дважды объявлял сухую голодовку, семнадцать раз — простую. Около двадцати раз помещался в штрафной изолятор. Из родни имелась, только мать. Отца, как правило, у таких ребят в семьях не было, что достаточно типичное явление…" Все как обычно. Склонен к побегу? Так у каждого отрицала на личном деле имелась такая полоса…

Что-то здесь для него не складывалось? Для солидности он даже нахмурился. Этого оказалось недостаточно.

Сама жизнь подсказала ему выход из данной ситуации. Он решил вызвать и детально допросить главного подозреваемого. Но до детального разговора по душам, под протокол, под запись — дело не дошло. Должно быть — не судьба.

После того, как он разослал сообщение об убийстве Данилы Снежкина по прозвищу Белокаменный, так называемого смотрящего зоны, телефон стал трезвонить приблизительно через час.

Кабинетные начальники, подавляя зевоту, с волнением слушали его сбивчивый рассказ в виде служебного рапорта. На всякий случай строгим голосом предупреждали мол, в случае чего, подразумевался бунт заключенных, головы ему не сносить.

Чтобы смысл высказываний начальства быстрее доходил до бестолковых подчиненных, материли его с неимоверной силой.

После мата и проклятий предлагали подослать подкрепление. Он пока отказывался.

Ко времени второго генеральского завтрака позвонил дежурный по управлению и сообщил пренеприятнейшее известие. В колонию уже выехала группа разнообразных начальников с самим. Следователь прокуратуры, криминалист, с надзирающим за их учреждением прокурором, следовали отдельной колонной.

Пожалев Краймондовича, от себя дежурный добавил, если Николай со вчерашнего вечера еще хмельной и на нем видны другие остаточные алкогольные явления… Не дай бог с запахом… Необходимо срочно выпить стакан любого растительного масла… Ну, уж если не поможет, то погоны лучше самому аккуратно срезать и не давать повода для того, чтобы начальники рвали их с мясом. От этого могут испортить китель, после чего в нем даже на даче нельзя будет работать.

Коля даже обиделся на такие намеки. На том и распрощались.

В кабинет постучался конвойный.

Привели Коломийца. Но вот беда допросить его как положено он не успел. К приезду начальства необходимо было привести всю документацию в порядок.

Начальник оперчасти про себя погоревал, что из-за бюрократических процедур до контакта с матерым уголовным волчищем опять руки не дошли. Однако, коль скоро человеческий материал для пролетарской перековки доставили, доверительно пригласил его садиться и не дожидаясь ответной шутки о том, что он и так сидит на чистом русском языке (что нашло подтверждение в протоколе о привлечении к административной ответственности, за неподчинение администрации ИТУ) влепил Рысаку своей властью десять суток ареста и направил в штрафной изолятор.

— Читай… Распишись, что ознакомлен, — он с невозмутимым видом пододвинул бумагу. — Если не согласен, можешь написать свое мнение.

— Что там, начальник?

Рысак хотел казаться равнодушным. Но глаза уже бежали по тексту постановления.

— Десять суток штрафного изолятора, — буднично и спокойно ответил кум.

И чуть ли не с обидой спросил: — А ты чего ждал? Грамоту тебе или направление в санаторий за то, что уклоняешься от работы, не идешь на контакт с администрацией? Остаешься с антисоциальными установками?

— Да это беспредел! — забузил, заелозил Коломиец. — Ментовской беспредел творишь, начальник. За что? Не знаю никаких установок.

В доказательство своих слов он уже совсем было собрался порвать на себе рубаху, но передумал. Рубаха была почти новая. Всего только второй год, как ношена.

— Возможно, — опер даже не удивился возмущению Коломийца. — Но если хочешь жаловаться, часа через два прибудет надзирающий прокурор, можешь сразу составить заявление. Я лично передам.

Знал. Знал, змей поганый, что уркам западло обращаться за защитой к кому бы то ни было из правоохранительных органов. Еще издевается?

Рысак, ни слова не говоря, повернулся к двери, у которой привлеченный шумом уже стоял конвойный. Заложив руки за спину, двинулся на выход. Но когда выходил из комнаты, опер обращаясь именно к нему, негромко произнес:

— Посидишь под конвоем, целее будешь… А может и умнее… — но тот уже выходил из кабинета.