Рысак, ничего не поняв из того, что ему говорил Алексей, перевел сморщившееся лицо в сторону мгновенно ставшего серьезным Степана, однако тот не успокоил, а толково пояснил:

— Здесь такой обычай, — он сделал неопределенной движение рукой. — Ничего не должно пропадать зря. Раз добыл еду, должен ее съесть… Если сразу не сможешь осилить, то по метру кровожадного гада в день — и порядок. Проблема с головы долой… Если сам не одолеешь, мы тебе по-дружески поможем…

Увидев, как рассказчик стал опять припадочно закатывать глаза, Гусаров протестующе рубанул рукой воздух и закричал:

— Эй, эй… Пошутил он… Вот же, малохольный, чуть что, сразу к земле клонит…

Алексей уже подставлял руки, чтобы подхватить полуобморочного Рысака под мышки. Но тот передумал терять сознание. И вполне достойно вышел из этой ситуации. Поспешно закричав, чуть не запрыгнув на руки Гусарову.

— Так кого мы ждем капитан, пошли быстрее, — и чуть не бегом, схватив его за руку, потянул его за собой.

— Николай, барахлишко-то собери, — с укором обратился к нему Степан, намекая на ружье, мачете, соль… — Как мы без амуниции, с нашими-то амбициями?

Он уже почти пошел за тянувшим его за руку нагруженным Рысаком. Но, не сделав и пары шагов, резко остановился. Хлопнул себя по лбу и предостерегающе рявкнул на желающего, как можно быстрее покинуть это место бесстрашного победителя дракона.

— Стой!

Колюня от неожиданности и испуга споткнулся и ахнул.

— Ты, перед тем как идти в эх, путь-дорожку, в сменную обувь переобулся?

— Нет. У меня нету, в камере тапочки были, а здесь нету… — виновато начал оправдываться Рысак.

— Ты, боец, не юли. Как же ты своими сапожищами будешь топтать и попирать беззащитную, первозданную природу?

— Я могу босиком, — он с готовностью сбросил обувь и уже собирался снимать носки. Но голос Алексея прервал эту попытку.

— Босиком, в дикой природе? Ты иногда думай, что говоришь, — его голос звучал осуждающе-иронично. — Ладно, иди в чем есть, а то еще поранишься о разбитую бутылку или чего доброго, поцарапаешься о строительную арматуру, неси тебя потом…

Алексей, наблюдая за тем, как тот обувается, обращаясь к Карнаухову грустно произнес:

"Природа это храм, а мы в него прёмся, прости господи, со своими правилами, без всякого, понимаешь, уважения. Обрати внимание, Багарт даже о сменной обуви не позаботился. Нехорошо это… Не по-божески".

Степан с серьезным видом, согласно кивал головой, сурово глядя на нарушителя. Тот готов был выслушать и сделать все, что угодно, только бы его не оставляли в этом храме одного…

Через пару минут маленький отряд смельчаков двинулся в дорогу.

Семенящая походка Рысака, идущего между двух добровольных спасателей полностью утратила блатной шик и выдавала все его сомнения с головой… Он не доверял местному лесу и испытывал перед ними безумный страх. Глядя под ноги он шел и бормотал:

"Соль сказали взять, я и взял… А тапочки по природе ходить, никто не говорил… Если бы сказали, я бы взял… А они не сказали…"

И так без остановки, вздыхал, бормотал, кому-то жаловался.

Алексей со Степаном слушая его ноющий тенорок, понимающее и даже где-то виновато, посматривали друг на дружку. Мол, вот же нашлись два дурня. Ты шути с равным себе. Получается, пошутили с неподготовленным к такому юмору, как говориться, разыграли паренька, себе порадовали. А он возьми, да и подвинься рассудком. Как его сейчас задвигать обратно на место?

Если бы кто-то еще недавно сказал Рысаку, особенно после его скитаний по заснеженной тайге, что у него будет непреодолимое желание попросить у этих двоих весельчаков, развлекающихся по любому поводу, взять его за руку и держать долго и крепко чтобы он не потерялся. Николай, гордый наш Коломиец воспринял бы такие рассуждения не иначе, как оскорбление. А сейчас, он бедняга, пытаясь в перерывах между причитаниями и скулежом насвистывать что-то бодрое, через каждые пять минут задавал один и тот же вопрос:

— Далеко еще?

При этом, делая безуспешные попытки на ходу заглянуть в глаза впереди идущего.

— Да почти пришли…

Получал неизменный ответ. И предостерегающие, порой суровые и резкие слова: "Смотри под ноги… Не наступи на гусеницу… Не дави траву… Мы уйдем, а ей еще расти и расти…"

Коля дошел до такого состояния нервного истощения, что все команды неутомимых защитников природы выполнял покорно и беспрекословно.

Они же видя, что их шутки утратили смысл и стали приобретать форму издевательства над потерявшим чувство реальности товарищем. Перестали над ним подтрунивать. Оставшуюся часть пути, прошли, стараясь его больше по пустякам не дергать.

Четвертого члена из их группы они нашли за разделыванием и засолкой собачьей тушки. Такой небольшой экземпляр одичавшего друга человека незанесенного в Красную книгу.

Вытирая разделочный нож о траву "найденыш" пояснил любопытному Степану, что когда жрать охота на такую ерунду, как отсутствие привычки или что такое жрать противно и неприятно внимания не обращаешь.

Когда Гусаров объяснил цель прихода, он согласился с тем, что впятером скоротать недельку будет гораздо веселее. Тем более что условиями данного испытания это все не оговаривалось.

Пятый и последний из их коллектива был найден на дереве рядом с местом десантирования.

Определили его местонахождение по раздаваемым из густой кроны раскидистой лиственницы громким крикам и воззваниям о помощи. Всем четверым насилу удалось стащить забравшегося в густые ветви верхолаза. Он упирался, хотел даже кусаться, так ему не хотелось спускаться.

В отличие от Коли этот солдатик был напуган чем-то другим. Но ножки-ручки своим спасителям, как и Рысак был готов целовать вполне искренне. Скромность присутствующих, вынудила их удержать его от этого шага.

Когда уже стемнело, вся их бравая пятерка вышла к месту определенному Алексеем, как место разбивки лагеря.

Собранный по дороге хворост и засоленная собачка, прихваченная хозяйственным Кондратом Буряком, худым длинным диверсантом с явными азиатскими корнями, пришлись очень кстати.

Двух бойцов, переживших стрессовые потрясения, оставили заикаться и следить за огнем, а сами пошли собирать хворост и рубить ветки для создания уютного и мягкого лежбища.

После того, как все вновь собрались в одном месте, при свете костра, с большим аппетитом перекусили, подавив оставшиеся человеческие предрассудки. Оказалось, когда не знаешь, что тебе кладут в тарелку (если так можно назвать листья лопухов) съесть можно все что угодно. Главное не гурманить и все будет в порядке.

Непропеченная собачка, да еще без хлеба это грустное зрелище и для глаза и для желудка. Если конечно не судить по лицам тех, кто ее ел. Рысак и его новый товарищ по несчастью отказались от деликатеса из корейской кулинарной книги. Остальные собакоеды, настойчивость и хлебосольство проявлять не стали. Во-первых, самим больше достанется, а во-вторых, чтобы не вызывать у отказников рвотных рефлексов. Иначе вечер мог потерять свои пасторально-буколические прелести.

Вытирая губы и ковыряясь в зубах, сытые и довольные назначили дежурных по поддержанию огня в очаге и охране лагеря от непрошеных гостей. Первым на дежурство, смотреть на огонь и вздрагивать заступил Карнаухов.

Остальные стали укладываться спать. В середину штабеля из мускулистых тел уложили подрагивающих от каждого шума нервных солдатиков.

Сами легли рядом и стали наслаждаться звуком ночных джунглей. Шутить по поводу услышанного с лежащими по середине было опасно. Просто лежали и слушали.