Узас облизнулся.

— Заклейменные вызвали нас. Им следовало отступить. Тогда они остались бы живы.

— Для тебя всегда все так просто.

Талос сощурил здоровый глаз. Он заговорил сдержанным тоном, стараясь не дать напряжению и боли просочиться в голос:

— Что за безумие в тебе поселилось? Почему ты не понимаешь, чего стоила нам твоя выходка этой ночью?

Узас пожал плечами. Отпечаток кровавой ладони на наличнике шлема — вот и все, что увидели остальные.

— Мы победили, разве нет? Только это имеет значение.

— Довольно. — Кирион тряхнул головой и положил руку в помятой перчатке на наплечник Талоса. — С тем же успехом можно попытаться научить труп дышать. Брось это, брат.

Талос отстранился от успокаивающего прикосновения Кириона.

— Однажды наступит ночь, когда слово «брат» уже не спасет тебя, Узас.

— Это пророчество, сэр? — ухмыльнулся второй воин.

— Можешь лыбиться сколько влезет, но запомни мои слова. Когда эта ночь придет, я сам тебя прикончу.

Звякнула сигнализация двери. Все в мастерской насторожились.

— Кто идет? — крикнул Талос.

Ему пришлось моргнуть, чтобы прочистить зрение. Полученные в бою раны заживали намного медленнее, чем он ожидал, и Пророка не покидало неприятное ощущение, что внутренние повреждения куда серьезнее наружных.

В дверь трижды ударили кулаком.

— Ловец Душ, — приветственно проскрипел голос с другой стороны.

В нем слышалось неожиданно глубокое уважение, несмотря на то что по резкости и сухости он мог соперничать с вороньим карканьем.

— Нам надо поговорить, Ловец Душ. Нам о многом надо поговорить.

Талос опустил клинок.

— Люкориф из Кровоточащих Глаз, — сказал он.

VI

ЧТИ ОТЦА СВОЕГО

Кровавый корсар _2.jpg

Люкориф, как зверь, вполз в комнату на четвереньках. Его ноги в керамитовых ботинках переходили в бронированные когти: изогнутые, многосуставчатые, с острейшими лезвиями — настоящие ястребиные когти. Уже многие века Люкориф не мог ходить, и даже перемещаться ползком ему удавалось с трудом. Сопла ракетных двигателей на спине воина говорили о прерванном полете, о легионере-птице, запертом в тесноте корабельных коридоров.

Его глаза постоянно кровоточили, и эта болезнь дала ему имя. По белому наличнику шлема из скошенных линз бежали две алые дорожки кровавых слез. Люкориф из Кровоточащих Глаз, с «птичьим» шлемом, превращенным в маску вопящего демона, окинул воинов Первого Когтя хищным взглядом. Когда по мышцам раптора пробегала волна судорога, шейные сочленения разражались механическим скрипом. Он оглядел каждого из собравшихся в мастерской Повелителей Ночи, дергая головой из стороны в сторону, как ястреб в поисках поживы.

Когда-то он был таким же, как они. О да. Точно таким же.

По его доспехам не представлялось возможным судить о принадлежности к легиону или генетической линии. Каждый из бойцов Люкорифа демонстрировал свою лояльность одним и тем же способом: по наличнику каждого струились кровавые слезы, как и у их вождя. Кровоточащие Глаза в первую очередь были верны своей секте и только во вторую — Восьмому легиону. Талос задался вопросом, где сейчас остальные братья Люкорифа. Их отряд представлял собой половину тех дополнительных сил, что банда Вознесенного приобрела после эвакуации рот Халаскера на Крите.

— Вознесенный послал меня за тобой. — Голос Люкорифа звучал так, словно кто-то скреб когтями по наждачной бумаге. — Вознесенный разгневан.

— Вознесенный редко пребывает в ином состоянии духа, — заметил Талос.

— Вознесенный, — Люкориф замолк на секунду, чтобы втянуть воздух сквозь зубчатую решетку шлема, — гневается на Первый Коготь.

Кирион фыркнул.

— И это нельзя назвать редким случаем.

Люкориф раздраженно рявкнул — звук, очень похожий на крик ястреба, но искаженный вокс-динамиками.

— Ловец Душ! Вознесенный требует твоего присутствия! В апотекарионе!

Талос опустил свой шлем на рабочий верстак перед Септимусом. Смертный неприкрыто вздохнул, поворачивая искалеченную реликвию в руках.

— Ловец Душ, — снова проскрипел Люкориф. — Вознесенный хочет видеть тебя. Сейчас же.

С лицом, изуродованным недавними ранами, в доспехах, загубленных местью его братьев, Талос неподвижно высился над сгорбленным раптором. Висящий у него за плечом золотой меч, украденный у Кровавых Ангелов, отражал тусклый свет мастерской. На его бедре на магнитном замке висел огромный двуствольный болтер героя Восьмого легиона.

Люкориф из Кровоточащих Глаз, в противоположность ему, пришел безоружным. Учитывая, кто послал раптора, это было странно.

— Вознесенный хочет видеть меня, — улыбнулся Талос, — или требует?

Люкорифа снова скрутила судорога. Птичий шлем дернулся, из-за демонической маски донеслось свистящее дыхание. Его левая клешня сжалась, и когтистый кулак задрожал. Когда пальцы расслабились, раздался скрип терзаемого металла.

— Хочет видеть.

— Все случается в первый раз, — подытожил Кирион.

Вознесенный облизнулся.

Он все еще носил свой боевой доспех, хотя керамитовые пластины давно вросли в мутировавшую плоть. Помещение апотекариона было обширным, но Вознесенному пришлось ссутулиться, чтобы не царапать потолок рогатым шлемом. Вокруг царила тишина — тишина запустения. Этим помещением практически не пользовались уже долгие годы. Проведя когтистым пальцем по хирургическому столу, Вознесенный задумался о том, как в самом скором времени эти десятилетия прозябания уйдут в прошлое.

Существо переместилось к криогенному хранилищу. Целая стена запечатанных стеклянных цилиндров, выстроившихся в идеальном порядке, — и на каждом нострамскими иероглифами выведено имя павшего воина. Из горла Вознесенного вырвался низкий сдавленный рев, а острые, как кинжалы, когти со скрежетом заскребли по металлическим полкам. Так много имен. Так много.

Он закрыл глаза и некоторое время вслушивался в пульс «Завета». Вознесенный дышал в унисон с отдаленным ритмическим гулом плазменных реакторов крейсера — те мерно рычали, пока корабль оставался в доке. Капитан улавливал шепот, вопли, взвизги и сердцебиение всех находящихся на борту. Звуки эхом передавались через корпус «Завета» в сознание Вознесенного — постоянный напор жизней, который с каждым годом все сложнее и сложнее было игнорировать.

Очень редко до него доносился смех. И только с палуб смертных, где люди влачили свое жалкое, бессветное существование, запертые в черных недрах корабля. Вознесенный теперь не знал, как реагировать на этот звук, и не был уверен, что он означает. «Завет» стал крепостью существа, памятником его собственной боли и той боли, что Вознесенный принес в галактику отца своего отца. Смех нервировал Вознесенного, — не пробуждая истинных воспоминаний, этот звук все же напоминал существу, что когда-то оно было способно понять его значение. И даже издавать схожие звуки — в те давние годы, когда вместо «существа» оно именовалось «человеком».

Его губы раздвинулись, и акульи зубы обнажились в безрадостной усмешке. Как меняются времена. И вскоре им вновь суждено измениться.

Талос. Люкориф.В сознании всплыли не просто их имена. Нет, он ощутил потоки их мыслей — плотно сплетенных, как неразборчивое письмо, и зараженных фрагментами их личностей. Их приближение было схоже с невидимой, неясно шепчущей приливной волной, захлестнувшей Вознесенного. Существо развернулось за мгновение до того, как дверь апотекариона со скрипом распахнулась.

Люкориф склонил голову. Раптор шел на четвереньках, и сопла реактивных двигателей у него на спине покачивались из стороны в сторону в такт неровной поступи хозяина. Талос не озаботился приветствием. Пророк даже не почтил Вознесенного кивком. Вместо этого, он просто медленно вступил в комнату. От доспехов его остались одни воспоминания, и лицо выглядело немногим лучше.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: