Позднее такие неожиданные налеты мы стали применять для того, чтобы блокировать вражеские аэродромы и дать “отработать” нашим бомбардировщикам…

Новый командир полка с первых же дней поставил дело, как мы тогда говорили, “на конкретность”. Ему неважен был боевой вылет вообще, он добивался от каждого летчика конкретных результатов. Поэтому вечером при подведении итогов дня он придирчиво выспрашивал, кем что сделано. И летчики постепенно привыкли фиксировать результаты своей работы. На вопрос командира полка отвечают:

- Подбил два бронетранспортера!

Или:

- Разбил паровоз!

- А как заметил, что разбил? - допытывается Телегин.

- Пар страшный поднялся, товарищ командир. Потом взрыв.

Молодец!

Но горе тому, кто атаковал сумбурно и палил, сам не видя куда.

Федор Телегин по-отечески опекал молодых, неопытных пилотов. Бывало, частенько собирал он нас, уже стреляных летчиков, и заявлял:

- Вот что, братва. Сегодня молодежь будет дома сидеть. У немцев такие звери появились! Как пить дать собьют. Пошли сегодня одни старики! И как правило вел “стариков” сам.

Случай этот произошел с Федором Телегиным поздней осенью, когда битва за Ростов достигла своего высшего накала.

В одном из воздушных боев нам удалось сбить и посадить на свое поле несколько “мессершмиттов”. Вражеские машины достались нам совершенно целенькие. Один из трофеев Федор Телегин решил приспособить для разведки.

В самом деле, в простом и безыскусном замысле нашего командира полка крылись большие возможности. Кто из немцев обратит внимание на одинокий истребитель с фашистскими опознавательными знаками? Никто. А если и обратит, то подумает - свой. Мало ли зачем может летать над самыми позициями “мессершмитт”.

Не раз и не два вылетал на трофейном самолете сам Федор Телегин во вражеский тыл. Немцы не обращали на “мессершмитт” никакого внимания. В то время много немецких летчиков вылетали на так называемую свободную охоту. За свободного охотника принимали они и Федора Телегина.

Майор Телегин кружил над маршевыми колоннами и штабами, он замечал концентрирующиеся для удара войска, заносил на карту скрытно готовящиеся позиции. Короче, сведения нашего разведчика были настолько важны и ценны, что командование фронта предупредило соответствующие службы об одиноком “мессершмитте”, выполняющем особо важные задания.

Немцы все-таки разгадали секрет таинственного самолета. Однажды, возвращаясь из очередного задания, машина была подбита - и Федор Телегин еле дотянул до наших передовых позиций. Здесь-то и произошел досадный курьез.

Не успел “мессершмитт” приземлиться, как его окружили наши пехотинцы. В Федора Телегина вцепились десятки рук.

- Ага, долетался!

- Давай-ка, брат, вылазь!

- Да тяни его, чего он!..

Напрасно Федор пытался доказать, что он свой русский, советский. Это лишь подливало масла в огонь.

- Нет, ты гляди, у него даже документы припасены! Ах ты, гад!

И - трах, трах по чему попало.

- Товарищи, - взывал Телегин, - да вы хоть на форму поглядите!

- Так у него еще и форма наша?!

Снова удары, еще пуще.

- Да вы что, с ума сошли?!

- Нет, он еще и лается! Бей гада!

Короче, “разделали” Федора так, что он еле на ногах держался. В таком виде его и доставили в штаб.

Когда наши ребята приехали за Телегиным, они с трудом узнали в оборванном, избитом человеке командира полка.

- Вы уж извините, - провожали его сконфуженные пехотинцы. - Ведь мы что подумали? А ну, думаем, какой-нибудь гад под нашего рядится? Разве не бывало?… Извините, ради бога. Погорячились.

Федор только рукой на них махнул - идите, дескать, к черту. После этой взбучки он недели две пролежал в госпитале.

- Еще хорошо, что жив остался, - покряхтывал он. - Ну, злые ребятки! То-то немец под Ростовом завяз…

У командира полка не было отдельной землянки. Для него отгородили небольшой уголок, где стояли топчан, две табуретки и столик с лампой.

- Проходи, садись, - сказал Телегин, разворачивая на столике карту.

Я стянул с головы шлемофон и осторожно опустился на табуретку.

Задание было такое: недалеко в тыл на бомбежку идут девять наших бомбардировщиков СБ. Их надо прикрывать.

- Бомбардировщики? - удивился я. - Днем?

- Да, днем, - сухо сказал командир, потом пояснил: - Танки. Скопление танков. Видимо, Ростову на днях… Так вот, слушай дальше…

В прикрытие бомбардировщиков назначались мы с Муровым.

- Двое? - снова вырвалось у меня.

- А ты сколько хочешь? - неожиданно разозлился командир полка. - Сам же понимаешь… Кого еще?

Я замолчал, За время боев наши авиационный Насти понесли большие потери, а пополнения при ходили крайне редко. Многие полки насчитывав лишь половину летного состава: не было самолетов. Наша промышленность, эвакуированная из занятых районов на восток, еще не успела развернуться к новых местах.

Четко повторив задание, я вышел от командира. Техники уже подготовили самолеты.

Более горького чувства, чем в этом полете, я, кажется, не испытывал никогда. Наши бомбардировщики, тихоходные и маломаневренные, как утюги, ползли неторопливо и грузно. Я невольно вспомнил слова инструктора Н-ской школы: “Бомбардировщик висит, как горшок…” СБ действительно представлял собой превосходную мишень. Когда мы перелетали через линию фронта, немецкие зенитчики сбили две машины. Недалеко от цели нас встретили “мессершмитты”. Мы с Муровым крутились, как волчки, но поспеть всюду было немыслимо. Еще два наших бомбардировщика рухнули на землю.

Оставшиеся машины сомкнули строй и упрямо продолжали полет к цели. На них летали отчаянно храбрые ребята, но одной храбрости в таких обстоятельствах было маловато.

После бомбежки при перелете через линию фронта мы потеряли еще два бомбардировщика. Таким образом, из девяти вылетевших на задание машин вернулись только три! Раньше мы читали, что в боях в Испании СБ зарекомендовали себя с самой лучшей стороны!..

Помнится, в сердцах я высказал Телегину, что это безумие - посылать среди бела дня беззащитные бомбардировщики на верную гибель. Для Испании, быть может, СБ были хороши, но здесь… Пусть летают ночью.

Рассудительный Телегин ответил, что, конечно, дневные бомбежки прифронтовых скоплений танков - занятие не для бомбардировщиков. Но не от хорошей же жизни наше командование идет на такие жертвы! Ростов висит на волоске, а каждый день задержки вражеских войск на Дону означает большой стратегический выигрыш. Ради этого и приходится жертвовать. Неужели непонятно?

Да нет, все мы понимали это. Но одно дело понимать, а другое - видеть, как на твоих глазах гибнут и гибнут смелые, боевые, великолепные ребята. С этим примириться трудно. Черт возьми, настанет ли наконец день, когда мы, наши летчики будут давить врага превосходством в технике? Ведь в единоборстве немцы нам явно уступают. Значит, все дело в технике. Скоро ли она у нас будет?

Немцы напрасно бахвалились, разбрасывая листовки: “Ростов возьму бомбежкой, Кавказ пройду с гармошкой!” Под Ростовом нашли свою бесславную гибель отборные дивизии немецкой группы “Юг” под командованием фельдмаршала Рунштедта. И если наши войска все же вынуждены были оставить город, то только потому, что превосходство противника в живой силе и технике было слишком уж подавляющим.

Именно под Ростовом, помнится, у нас появились так называемые “безлошадные” летчики. То есть летчики были, а самолетов не хватало. И нередко приходилось опытных, хорошо владеющих машиной пилотов посылать в пехоту. И тут дело дошло до того, что летчики стали… перехватывать у своих же товарищей самолеты. Стоило только зазеваться охране, как в подготовленный к полету самолет забирался какой-нибудь “безлошадный” и - поминай как звали. К нам в полк однажды прилетело двое таких “удальцов”…

В штаб нашего полка стали доставлять странные “находки”, Брошенные прямо на дорогу партийные билеты с вырванными фамилиями. Нытики и паникеры тогда совсем было поставили крест на советской власти. Федора Телегина эти “находки” выводили из себя. Обычно сдержанный, рассудительный, он разражался такой непечатной бранью, что оторопь брала даже самых закоренелых окопных сквернословов. И характерно, что у нас, летчиков, на эти “находки” выработалась своеобразная реакция: мы словно компенсировали трусость малодушных соотечественников и дрались с небывалым ожесточением. А соотношение сил в воздушных боях в те дни, как правило, бывало два, а то и три к одному в пользу врага.