Совещание следующим утром прошло в напряжении, по крайней мере с точки зрения комиссара. Они обсуждали расчетное время задания и решили — точнее, полковник решил, — что операция начнется через два дня, когда некроны будут заняты защитой генераторума на юге от артиллерии Сто третьего полка. Костеллину предписывалось продвинуться по туннелям так далеко, насколько возможно, и ждать сигнала от полковника. Атаку планировалось провести одновременно с бомбардировкой западного генераторума. Костеллин не мог не признать, что полковник дает ему все возможные шансы на победу. Если позволит Император, он войдет и выйдет из города, ни разу не встретив противника. Но комиссар подумал, что на чудо рассчитывать не приходится.

В конце концов они все же решили взять «Термит». Хенрик еще не предоставил обновленной карты туннелей. Пришлось признать то, что Костеллин подозревал с самого начала: память Соресона была не так хороша, как утверждал генерал-губернатор. «Термит» давал больше возможностей, если вдруг группа свернет не туда, но вмещал лишь десять человек — так что большей части группы придется идти за ним пешком.

Комиссару выделили два взвода гренадеров, и полковник назначил на вечер предварительный инструктаж. Большую часть времени после полудня он провел сочиняя вдохновляющую речь, которая, как он знал, вряд ли понадобится; разбирал, чистил и смазывал цепной меч и плазменный пистолет, читая необходимые литании, чтобы успокоить их машинных духов.

Комиссар встречал рассвет, стоя на трибуне и готовясь приветствовать пополнение. Гвардейцы шеренгами выходили из десантных кораблей, безупречно экипированные, неотличимые в своих масках от любого другого гвардейца Корпуса Смерти Крига, с которым служил Костеллин. Как всегда, при посадке челнока возникли проблемы с беженцами из лагеря на холме, не без оснований подозревавшими, что чиновники и аристократы будут эвакуированы прежде них. Однако пополнение пришло на помощь арбитрам, и выступления были жестоко подавлены.

— Они производят впечатление, не правда ли? — сказал Манхейм за спиной Костеллина.

— Да. Этого я и ожидал, — согласился Костеллин. — Если не думать, через что они прошли, прежде чем сюда попасть.

— Прошу прощения? — не понял Манхейм, но комиссар в ответ промолчал.

Он вспомнил свой единственный визит на Криг девятнадцать лет назад. Тогда это казалось Костеллину хорошей идеей, способом лучше понять своих людей. Надев маску и противогаз, он вышел на обугленную и замерзшую поверхность Крига, враждебную любым формам жизни. И все-таки жизнь существовала и здесь.

Зная, что война на Криге давно закончилась, он ожидал, что экосфера хотя бы немного начала восстанавливаться. Пока он бродил под нейтральным флагом, жители Крига высовывались в своих масках из траншей, покрывших планету, словно кровавые шрамы. Взрывы снарядов оставляли в истерзанной земле новые воронки, поднимая тучи пыли в и без того непригодный для непосредственного дыхания воздух. Люди Крига все еще воевали, но уже не из-за разногласий, а чтобы доказать, что достойны умереть за Императора.

— Вы бы видели их вчера ночью! — восторгался Манхейм. — Я имею в виду мой Сорок второй полк. Чтобы бы ни бросали некроны на них, они продолжали идти. Они были несгибаемы. Даже я испугался, увидев этих ксеносов, признаюсь честно. Но гвардейцы ни разу не дрогнули, ни разу не заколебались.

— Тысяча восемьсот из них погибли, — заметил комиссар.

— Ну да. Но ведь по нашим расчетам…

— Вы ожидали потерять еще больше. Три тысячи, четыре… Но ведь все в порядке, если сражение выиграно. Допустимые потери. Это приходит раньше, чем ожидаешь. Я сам иногда делаю так же.

— Делаете что?

— Вижу в них только цифры. Ценю их жизни не больше, чем они сами. Видит Император, так проще.

— Я так не думал, — ответил Манхейм. — Некроны угрожают не только этой планете, но и всему Империуму. С ними надо сражаться.

— Посмотрите на этих солдат внимательнее, приглядитесь. Что вы видите за масками? Они только что с Крига, и что это значит? Что большинству из них четырнадцать-пятнадцать лет. И все они видели за свою жизнь только войну.

— Но это можно сказать о многих мирах смерти, — возразил Манхейм. — Хотя, конечно, на Криге условия хуже, чем где-либо, и это накладывает отпечаток.

— Да нет же, — тихо сказал Костеллин, — это мы делаем их такими.

Тем временем самый первый, самый маленький отряд гвардейцев, чьи светло-серые куртки говорили об их принадлежности к Сто третьему полку, построились и зашагали прочь под надзором своих новых офицеров.

— Возможно, тебе стоило поступить, как я, — сказал комиссар, — самому побывать на Криге. Ты бы понял, что эти люди не бесчеловечны, их обесчеловечили.

— Не думаю, что увижу разницу, — ответил Манхейм, но Костеллин вновь погрузился в воспоминания.

На этот раз память вернула его в туннель, выложенный кирпичом, с рециркулирующим воздухом. Большинство людей — женщины, многие из которых с детьми, и все они проводили жизнь в химическом оцепенении. Тут, под землей, не было необходимости в масках, но их все равно носили.

— Возможно, — сказал он, — если бы я тогда высказался… Но сейчас я уверен, что никто бы не стал слушать. Я говорил вам, еще когда мы летели сюда, что Корпус Смерти Крига — очень ценный для Империума ресурс, идеальные солдаты. Вопрос в том, какими идеалами мы готовы пожертвовать? На какие еще ужасы закрыть глаза?

— Я уверен, нам не следует задаваться такими вопросами, — напряженно ответил Манхейм.

— Если не мы, то кто? Кто осмелится сказать, что все зашло слишком далеко?

— Мне не нравится, куда вы клоните, Костеллин. Я знаю, что вы не хотели драться в этой войне, — но каковы альтернативы? Если бы мы сделали по вашему, то есть уничтожили бы планету с орбиты, — погибли бы миллиарды людей. У нас не хватало бы времени на полную эвакуацию.

— Я все понимаю, — тихо ответил Костеллин. — Просто я иногда беспокоюсь о нас. Мы сами становимся такими же бесчеловечными, как они, привыкаем к «допустимым потерям». К цифрам. Мы забываем, что за этими цифрами — жизни, пускай безрадостные и трудные, но все равно жизни. Когда-нибудь придет день, и мы сами станем цифрами — и кто тогда побеспокоится о нас?

Глава четырнадцатая

Сколько с тех пор прошло времени? Казалось, железные боги воцарились уже многие годы назад. Прошлая жизнь представала настолько далеким воспоминанием, что даже скучать по ней стало трудно. Будущее представляло собой бесконечные дни, подобные этому. Изнурительный труд на руинах города по четырнадцать часов, еда, сон — и снова подъем на работу.

Странно, как быстро все это вошло в привычку. Как легко тело привыкает к нагрузкам и боли, а сознание, в страхе пред сумасшествием, перестраивается на жизнь здесь и сейчас. Кирка Арекс словно приросла к рукам, стала их продолжением. Она не ощущала мозолей на когда-то холеных руках, сжимающих деревянный черенок. Иногда, впрочем, сознание разбивало оковы оцепенения, перенося ее в спальню с белыми коврами в апартаментах Высокого Шпиля или на свидание украдкой в непритязательной закусочной, где ее ждало прикосновение губ любимого…

Ее пронзила боль утраты.

Арекс упала на колени и заплакала, привлекая внимание грузного надсмотрщика; он тут же приказал девушке не отвлекаться и ударил ее арбитрской дубинкой. Она честно пыталась повиноваться, но кусок пласткрита, который она поднимала не задумываясь всего лишь секунду назад, теперь показался тяжелее целого мира. Надсмотрщик перевел дубинку в режим электрошока, и Арекс сжалась в ожидании разряда. Однако на этот раз послышалась перебранка, и сквозь слезы она увидела, что ей на выручку подоспел другой раб. Он красив и молод, заметила девушка, хоть и грязный, как и все здесь, и осунувшийся от тяжелой работы. Мужчина вырвал у надсмотрщика дубинку и едва удержался от искушения самому пустить ее в ход. Но все же здравый смысл погасил яростный огонь в глазах, и он просто бросил дубинку на землю.