— Хозяин наш охотник был, — объясняла одна женщина, приведшая небольшую, но умную и хорошо выдрессированную лайку, — с псом ходил белковать. Огурчик, бывало, ни одной белки не упустит. Нет уж у нас хозяина, фашист убил. Пускай теперь Огурчик идет на войну, может, и будет от него польза. Охотиться у нас теперь некому.

Все-таки набрать нужное количество собак, отвечающих армейским требованиям, оказалось трудно. Не каждый пес годился. Ольга Дмитриевна Кошкина, настойчивая и неутомимая, ходила по дворам, расспрашивала ребят и взрослых. В одном городке узнала, что там усердствуют собачники с утильзавода — ловят бродячих псов, иной раз и со двора уведут. Ольга Дмитриевна отправилась на утильзавод. Спустилась в низкий, вонючий подвал. Там сидело несколько собак, привязанных короткими цепями к стене. Одна из них — крупная, с густой бурой шерстью — понуро лежала на земле и встретила Кошкину тоскливым, горестным взглядом. Она точно предчувствовала ожидавшую ее судьбу.

— Эх ты, бедолага, как тебя занесло в такое место? — ласково заговорила с собакой Ольга Дмитриевна.

А «занесло» просто. Пес бегал беззаботно по улицам, и хромой старик в плохо пахнущем полушубке и огромных валенках, обклеенных снизу красной резиной, подманил его куском хлеба. Пес доверчиво подошел, и тугая петля стянула его шею. Охваченный ужасом, задыхающийся, он оказался в темном ящике, где сидело еще несколько полузадушенных собак. А темный ящик уже катился дальше по дороге. Хромой старик грубо кричал, понукая запряженную в сани лошаденку.

Сейчас старик стоял тут же, в подвале, но пес услышал ласковый, спокойный голос женщины в солдатской форме. Он поднял голову и умоляюще посмотрел на женщину, словно говоря: «Вызволи меня из этого страшного места, я готов тебе служить верой и правдой».

Ольга Дмитриевна подошла к псу, продолжая нашептывать ласковые слова, посмотрела его зубы:

— Да ты же совсем молодой, бедолага!

Ее сердце дрогнуло от умоляющего собачьего взгляда.

— Этого пса мы возьмем для армии, — сказала она.

— А мы его и сами для армии подобрали, — возразил старик. — Сдерем шкуру, на унты пойдет. Очень даже прекрасные будут унты. Какой-нибудь летчик спасибо скажет.

— Не пойдет он на унты. Забираем на фронт, — твердо ответила Кошкина. Она отвязала пса от стены и взяла за поводок.

— У меня, поди, тоже свой план есть, — ворчал старик, но препятствовать Кошкиной не стал: ее фронтовые сержантские погоны внушали уважение.

Труднее было договориться с Штиглицем. Едва взглянув на приобретение Ольги Дмитриевны, Штиглиц передернул плечами. А пес глядел на него весело и озорно, он уже забыл о хромом старике, он чувствовал себя в безопасности рядом с женщиной, которая держала его твердой, но доброй рукой, не дергала поводок, не делала ему больно и говорила по дороге какие-то не совсем понятные, но хорошие слова.

— Как же тебя зовут? — спрашивала Ольга Дмитриевна собаку. — Ведь надо же знать твое имя, смертник ты несчастный…

— Вы что, серьезно хотите везти в Ленинград этого помойника? — набросился Штиглиц. — В нем же ничего нет, кроме блох, ни грамма породы! Дворняга в самом законченном виде. Кто станет такую скотину дрессировать, кто будет тратить на него корм и время? Я бы хотел посмотреть на подполковника, когда вы продемонстрируете ему это «дворянское» отродье.

— Ну и что из того, что он дворняга, — возражала Кошкина. — Вы на его глаза взгляните, умница же, отличная выйдет миннорозыскная собака.

Они спорили долго, пока Штиглиц не махнул рукой. Он знал упорство Ольги Дмитриевны да и верил ее знанию собак, а судьба пса, спасенного с живодерни, тронула и его.

— Как вы его зовете? Смертник? Ничего себе кличка, — ворчал Штиглиц, уже уступая.

Под этой кличкой пса и занесли в список. Что его зовут Мишкой, Ольга Дмитриевна узнала немного позже — прошлась с ним по улице, там, конечно, повстречались мальчишки, знавшие Смертника-Мишку. Они рассказали, что хозяева Мишки куда-то уехали из города, а пса не взяли с собой, вот он и остался бездомным, кормился как мог. А Мишка он потому, что очень похож на медведя и своей шерстью, и мордой, и походкой.

— Так и будем звать тебя Мишка-Смертник, — сказала Ольга Дмитриевна псу…

Шутки по поводу «дворянского происхождения» Мишки продолжались и в части. Валя Глазунова, когда ей дали эту собаку, пошла к Егору Сергеевичу жаловаться:

— У других овчарки, эрдели, гончие, а у меня самая что ни на есть дворняга. За что мне хуже всех?

Маленькая, круглая, она стояла перед командиром, шмыгала носом и вытирала слезы, то и дело набегавшие на ее светлые голубые глаза.

Петров даже растерялся:

— Ты же его не на выставку поведешь, на минное поле, а миннорозыскной собакой он будет хорошей.

Выручила Рита Меньшагина, оказавшаяся при этом разговоре. Она сказала, что занималась уже со Смертником и, по ее мнению, это на редкость сообразительный и симпатичный пес.

— Ты не нарадуешься на него.

Глазунова перестала плакать. Во всем, что касалось собак, Меньшагина была для девушек непререкаемым авторитетом. Как-никак она учила собак с детства.

Мишка оказался из тех псов, о которых инструкторы говорили, что они даже слишком сообразительные. На учебном поле он быстро заметил, что места, где стоят мины, пахнут свежей землей — мины там выставлялись перед занятиями. Запах земли был Мишке давно знаком и мил. Он и шел на этот запах — быстро и уверенно, совершенно не принюхиваясь к взрывчатке. Пришлось для него вырабатывать особую методику обучения. Мины стали закапывать в землю вперемешку со всякими железками и деревяшками. Тут уж пес не мог хитрить: земля везде пахла одинаково, но если он подходил к лунке, где была взрывчатка, Глазунова радостно хвалила его:

— Хорошо, правильно, Мишка, дурачок ты мой.

Она протягивала ему кусочек сушеной конины, а Мишка, почувствовав, что хозяйка довольна, приходил в щенячий восторг, начинал кружиться около Глазуновой, бросался лизать ее, так что едва не сбивал с ног.

Если же пес останавливался у ямки, где было закопано что-то другое, Глазунова расстраивалась, ее голос звучал сердито, недовольно, и Мишка сразу понимал, что провинился. Он опускал хвост, посматривал на девушку грустно, словно моля о прощении. Он хорошо чувствовал настроение хозяйки и очень не любил, когда она сердилась. Да, кроме того, знал, что, если хозяйка недовольна, угощения не жди, а он был лакомкой.

Глазунова уже не сомневалась в своей собаке — Мишка хорошо работал на учебных полях. Все же разговоры о его хитрости дошли и до командира батальона. Приехав в команду, подполковник решил сам проверить собаку. Можно сказать, было сделано все, чтобы обеспечить «чистоту» опыта. Комбат никого не предупредил о своем замысле. Он просто приказал вскрыть новый ящик с толом. Пошел к ручью, тщательно вымыл руки, потом взял из ящика двумя пальцами одну шашку и забросил в траву у дороги. Шашка не должна была хранить запаха человека, но которому могла бы ориентироваться собака, а трава у дороги, истоптанная ногами солдат, напротив, пахла сильно, да к ее запаху примешивались и другие — от раздавленных сапогами гусениц, букашек и от самих сапог. Почуять тут взрывчатку было трудно, по собак к работе в легких условиях и не готовили.

Когда посыльная, запыхавшись, прибежала за Валей Глазуновой, та чистила вольер. Мишка кружился на зеленой площадке, то подскакивая к девушке, то отбегая прочь. Ему хотелось играть. Глазунова ласково оглаживала его и отгоняла: «Не мешай!»

Мишку давно не держали, как других собак, на привязи. Отказались от этого потому, что он все равно с непостижимой ловкостью вылезал из толстого кожаного ошейника, перерезал острыми зубами, как бритвой, прочный сыромятный поводок, едва хозяйка отходила подальше. Удержать его могли только строгий стальной ошейник с острыми, впивающимися в тело шипами да железная цепь. Но Глазунова убедилась, что Мишка, освободившись от привязи, далеко не уходит — бегает и скачет возле вольера, драк не затевает. Она попросила разрешения держать собаку свободно. И не было случая, чтобы Смертник не прибежал на ее зов, опоздал к выходу на занятия или к очередной кормежке. Нет, уж кормежки-то он всегда дожидался на месте. Бывало, правда, что, проглотив свою порцию, он начинал проявлять любопытство к бачкам соседей. Другие собаки — постарше и посолиднев — не обращали на него внимания или отгоняли без злобы. «Чего, мол, спрашивать с этого дурачка, молодо-зелено». Но строгий Марс — крупная овчарка с черным чепраком на спине — как-то задал не в меру любопытному псу жестокую трепку. Мишка усвоил урок и больше в чужие бачки не лез.