Сапожник с одобрением посмотрел на Шуру Телешову — девушку рослую и широкую в кости.

— Ей еще подогнать могу, а другим нет, не берусь. Не перешивать же новые сапоги на всех. Портянок побольше накручивайте, девчата.

Другого выхода действительно было не придумать. Но сколько же надо навертеть этих портянок, если сапоги на пять номеров больше…

Как-то во время занятий, когда команда шла строем по вязкой, размокшей от дождя глинистой дороге, Петров вдруг заметил странное замешательство в рядах — строй нарушился, девушки смеялись и что-то старательно обходили.

— Равняйсь! — скомандовал Петров. — Прекратить разговоры!

Равнение восстановилось, команда прошла топкое место, но в грязи остался торчать пустым начищенным голенищем кирзовый сапог.

— Приставить ногу!

Так вот почему они веселились! Одна из девушек стояла, как аист, поджав одну ногу.

— Копейкина, что с вами?

— Вывалилась она из сапога, товарищ старшина, — ответили за Копейкину подруги.

Что мог он тут поделать! Только сказал девушке:

— Приведите себя в порядок и догоняйте строй. — Старшина вздохнул и внимательно оглядел свою команду. Лица были задорные, смеющиеся, мокрых глаз он не увидел. Разве какая-то неувязка с сапогами могла обескуражить этих ленинградок, переживших блокадную зиму?

Но они-то обескураживали старшину не раз. Еще тогда, после переодевания, он вдруг заметил, что одна старательно мажет помадой губы, другая пудрится, третья подвязывает лентой волосы.

— Отставить косметику! — строго сказал старшина и произнес первую речь на тему о воинском виде. Слыханное ли дело — красноармеец с накрашенными губами! — И всякие эти ленточки-бантики! Красноармейца первым делом положено стричь. Под ноль, запомните хорошенько. Вам волосы оставили, учтя, что девицы, но боец в бантиках — это ни в какие ворота не лезет. Значит, с сегодняшнего дня забываем о бантиках. До победы. Там красьтесь и пудритесь, надевайте сколько угодно бантиков-ленточек. А война есть война, и боец есть боец. Одним разговором не обошлось. Говорили на такие темы не раз, даже комсомольские собрания специально собирали.

— Ну уж от вас я этого не ожидал. Ладно, была бы какая-то вертушка, а то примерный боец, в командиры отделения намечаем, а она туда же, серьги нацепила, — выговаривал старшина Вере Александровой.

Ловкая, энергичная, старательная, эта девушка выделялась в команде. Она быстро усваивала солдатскую науку — хорошо стреляла и бросала гранату, очень скоро стала разбираться в минах. По характеру Вера была заводилой. К ней прислушивались, с нее брали пример. Петров смотрел на нее как на верную свою опору и вдруг заметил, что его «опора» нацепила серьги.

— Клипсы это, товарищ старшина, — спокойно поправила она.

— И знать не хочу, как называется, чтоб я этого больше не видел.

— Слушаюсь, товарищ старшина! — весело ответила Вера, и сняла клипсы. — А все говорят, что мне идет.

Веселая и очень хорошенькая Лиза Самойлович тоже не оправдала надежд старшины. Не так давно Лиза занималась вместе с Ритой Меньшагиной в кружке юных собаководов, ездила на смотры и выставки в Москву. В часть она попала на несколько дней позже Риты, и подруга встретила ее радостными возгласами:

— Лиза, Лиза, ты знаешь, твой Миг здесь!

Лиза не сразу и поверила:

— Мой Мигуля?

Она сдала свою собаку еще прошлым летом, как все. Мобилизация, нечего делать. Миг был второй выдрессированной ею собакой. Первую, Джульбарса, Лиза сдала за три года до войны пограничникам. Очень гордилась, что Джулька несет такую важную службу, и очень скучала по нему. Она переписывалась с бойцом, который стал проводником ее собаки. Боец благодарил Лизу, а Джульбарса хвалил — умный и выучен хорошо. Однажды пришло письмо, в котором пограничник сообщал, что Джульбарс отличился, помог задержать опасного нарушителя, перешедшего государственную границу.

«Наш Джульбарс работал бесстрашно, — писал пограничник, — вражеский лазутчик вытащил пистолет, а Джулька схватил его за руку и уже не отпускал, пока не подоспели бойцы. Все-таки нарушитель сумел его ранить. Славный наш пес погиб, но задержал врага».

Лиза горько плакала, перечитывая письмо. После гибели Джульбарса она еще сильнее привязалась к новой собаке. Расставание с Мигом было особенно трудным. Его она совсем уже не надеялась увидеть: Миг уходил на войну. И вот миновала страшная блокадная зима, а Миг, оказывается, выжил. Он был тут, в Сосновке, в питомнике, рядом с бараком их команды.

Едва услышав слова Риты, Лиза побежала к вольеру. Там было много собак, но Мига она узнала сразу. Он изменился, был так худ, что выпирали кости. И шерсть потеряла свой блеск.

И Миг сразу кинулся к Лизе. Он многое испытал и перенес за этот год. Зимой у него был другой хозяин — не очень добрый. Миг давно забыл, что значит наедаться досыта. Он научился тихо сидеть долгими часами в узкой щели, вырытой в замерзшей земле. Стыли лапы, холод леденил тело так, что мучительно хотелось завыть. Но выть нельзя было, нельзя было даже тявкнуть. Такая у Мига теперь была служба.

Теплая квартира, где он имел свой отдельный уголок, ласковая веселая хозяйка, с которой было так интересно играть, — все это отошло куда-то далеко-далеко. Миг об этом почти и не вспоминал, разве что во сне. Но вот услышал голос Лизы и все вспомнил сразу. И остановился как вкопанный. Потом бросился к проволочной сетке и лег возле нее, глядя на Лизу. Он тихонько поскуливал и всхлипывал от радости и счастья.

С этого часа Лиза при первой возможности бежала к вольерам. Она охотно работала там. Она старательно делала то, что многим девушкам было не по душе — чистила собак, убирала за ними.

Что ж удивляться, если старшина рассчитывал на нее как на примерного солдата. Да, с собаками она работала отлично, но вот держать язык за зубами Лиза совершенно не умела. Все хотелось, чтобы последнее слово осталось за ней. На любое замечание старшины Лиза норовила возразить.

— Боец Самойлович, сколько раз вам надо говорить, что поворачиваться следует через левое плечо, а не через правое?

— Какая разница? — посмеивается Лиза. — Разве мы из-за этого фашистов не разобьем?

Или явится, стукнет каблуками:

— Товарищ старшина, тут лейтенант приказал доложить вам, что я не приветствовала его.

— Что же вы не смотрите, кто идет навстречу?

— Я видела, не слепая. Только почему он требует, чтобы девушка первая кланялась ему? Невежливо это.

— От вас не поклонов требуют, а уважения к старшим по званию. Кажется, объясняли устав.

— Когда писали устав, девушки, наверное, в армии не служили.

Кончалось тем, что Лиза получала наряд вне очереди. Она мыла на кухне посуду, а старшина ходил сумрачный. Ему не хотелось давать Лизе взыскания, но что поделаешь, если она нарушает воинский порядок?

Хлопотно было старшине с этой командой… А все же когда через несколько дней в Сосновку приехал командир батальона, он заметил, что Петров ужо не так горюет из-за своего назначения.

Майор приехал не один. С ним был полковник из штаба фронта. Еще на подходе к бараку команды их встретила высокая девушка с повязкой на рукаве. Обмундирование было тщательно подогнано по ее тонкой фигуре. Девушка подошла твердым шагом, отчетливо доложила:

— Товарищ полковник, дежурный по команде молодых бойцов…

Высокий, немного картавый ее голос звучал уверенно и громко, каждое движение было отработанным.

Полковник радостно улыбнулся. Такого лихого рапорта он не ожидал услышать. Комбат взглянул на подоспевшего старшину и поймал довольную улыбку, мелькнувшую на его лице. Кажется, Егор Сергеевич уже начинал гордиться своей командой.

… На курс учебы молодым бойцам дали всего десять дней. Подъем в шесть, отбой в одиннадцать и за весь день едва полчаса личного времени, когда можно заняться своими делами, пошить, написать письмо. Старшина, глядя на девушек, думал: «Не выдержат. Это и здоровому мужику тяжело». Но они выдерживали — не жаловались, не хныкали.